Давид Ланди - Биоген
Дело в том, что до встречи с белыми людьми чукчи считали себя гипербореями[191].
– Мы гипербореи! Мы достаточно хорошо знаем, как далеко в стороне от других живем. По ту сторону севера и льда. Ни землей, ни водой не найдешь к нам пути! Наша жизнь – наше счастье! Мы открыли счастье, мы знаем путь, мы нашли выход![192] – рассуждали сами с собой чукчи, забираясь в яранги братьев, когда те уходили на охоту[193].
Но после встречи с цивилизацией на независимости этой страны христиане поставили жирный крест и распяли на нем мечты о суверенности.
Процедура присоединения была стандартной: покорившихся местных жителей облагали налогами. А залупарившиеся народы истребляли или регулярно трахали, что на современном языке звучит уже культурно – ассимилировали. То есть – уподобляли по образу и подобию. То есть – поступали по-божески. То есть – играли в богов. То есть – раздражали старшего посланника, объявляющего о своем прибытии простуженным басом-профундо[194], скатывающимся в отдельных местах до фа контроктавы. Это пугало не только казаков, но и оленей чукчей, которые с криками: «Увезу тебя я в тундру, увезу к седым снегам!» – мчались в разные стороны, сломя голову и втянув рога.
А чтобы вам – сидящим здесь – было легче понять впечатления чукчей от колонизации казаками, необходимо (обратившись к услугам Чарльза Лютвиджа Доджсона[195]) зазеркалить данную историческую ситуацию, спроецировав ее на себя в мозг.
Допустим, завтра (если, конечно, это не пятница, а если попалась все же это она – перенесем представление до понедельника, чтобы не портить выходные) на вас нападают чукчи… Побеждают… Покоряют… Подчиняют… И вот вы уже пасете стада оленей. Живете в чуме (бросив квартиру с горячей и холодной водой). Ездите на санях, запряженных лайками (машину заберут в счет оброка чукчи). Танцуете под бубен – Киркоров разоряется. Тоскуете под варган[196] – Михайлов пролетает. А спустя девять месяцев называете новорожденного ребенка (с сибирским разрезом глаз и контуром лица по циркулю) дочкой или сынком.
Примерно то же самое испытали чукчи, когда ввалившиеся на их территорию казаки резюмировали: «Иноземцев и народы, сысканные в сибирской стороне, а не под чьею властию не находящиеся, – тех под российское владение покорять и в ясачный платеж вводить!» Что на современном языке звучит так: «Слышь, чукчи? Вас кто-то крышует? Долю кому-то отстегиваете? На стрелку за вас базарить кто-то приедет?.. Никто? Никому? Нет? Тогда башлять будете нам или пулю в лоб! Ё?»
На что чукчи с индейцами ответили бледнолицым бандитам в духе наивного реализма[197]:
– Идите к черту!
И грохнули атамана Шестакова, майора Павлуцкого, как до того хан Кучум грохнул атамана Ермака[198], а вампаноаги грохнули капитана Бэра и Томаса Лотропа[199], пытаясь остановить колонизацию своей страны.
Ни те, ни другие народы не знали, что мир воров в законе не прощает таких откровений никому. И чукчам, и индейцам были назначены стрелки, и за базар пришлось ответить…
Но вернемся к ковбоям. Именно у них, у несуществующих ковбоев, я и видел на шее такой же галстук-тряпочку, как у той девочки. А еще шляпы с широкими загнутыми полями.
Мульт: Клёёёвые!
Ковбои в телевизоре выглядели чуточку презентабельнее – убедился я, взглянув исподлобья на девчонку, вцепившуюся в мою руку своей костлявой пятерней. Снизу на ее подбородке виднелась родинка, а на шее прыщик.
Прыщавая досталась, вздохнул я и, опустив голову, раздавил бегущего по песку жучка.
Из всего увиденного и осмысленного на линейке выходило, что наша школа была гибридом ковбойского племени под предводительством бледнолицего вождя с такой удивительной для индейцев кличкой – Ленин.
Не Орлиный Глаз, не Куриный Мозг, не Белый Орел и даже не Розовая Пантера, а просто – Ленин… Может, он взял псевдоним от имени моей бабушки Нинель, вывернув его наизнанку и затвердив окончание началом? – попытался с ходу разгадать большую историческую загадку маленький Давид. Но тут же перекинулся к предшествующим отгадке мыслям, еще не умея как следует систематизировать собственные наблюдения, основанные на модели закономерностей, описывающих аспекты познаний, подразумевающих теоретические исследования основополагающих явлений формирующегося мозга, в фундаментальный труд первоклашки.
Мульт: Испытываешь терпение?
Нужно было идти в школу индейцев, там все было бы по чесноку, думал я, страдая вместе с другими детьми ринотиллексоманией[200], проявившейся от появившегося безделья, и выковыривая из собственного носа подсохшую на жаре субстанцию муконазального секрета[201], принятого в народе называть козюлями, дабы оставлять его водно-солево-муциново-эпительный состав в тайне от ковыряльщика, вытирающего палец о штаны.
Мульт: Вы никогда не задумывались, как ваш нос производит козявки?[202]
Тут зазвучала торжественная музыка, и старшеклассники стали заводить младшеклассников в здание. Наш кабинет, заставленный партами с откидывающимися краями, находился на первом этаже. На столешнице я разглядел каракули, нацарапанные предыдущими гипонимами[203]первого подмножества[204] гиперонима[205] школы, являющейся надмножеством[206] детского садика. И пока училка рассказывала нам о режиме объекта, обвел некоторые скрижали ручкой пытаясь прочесть послание повзрослевших булеанов[207] и получить информацию из первых рук.
Ничего не поняв из прочитанного по буквам, я отвлекся на преподавателя, закончившего перечислять правила поведения на уроке и перешедшего к оглашению фамилий – тут же идентифицируемых с новобранцами зорким орлиным взглядом в очках с помощью классного журнала. При этом взрывная согласная буква «рэ», скатываясь во время артикуляции по поднятой занавеске учительского нёба, все время спотыкалась в момент рекурсии о ее передние вставные зубы и, вылезая наружу бочком, портила общее впечатление возникающим в протезах антирезонансом.
Ну, какого фига, думал я, уткнувшись носом в парту, они тянут на меня свое одеяло? Стоило только родиться, и тебя тут же припахивают, нагружая общими проблемами, как будто они свалились на их головы из-за моего появления… Вон дети индейцев наверняка не ходят в школы и преспокойно шляются по джунглям. Или лазают по деревьям, объедаясь бананами. Или, раскачавшись на лиане, прыгают в Амазонку и купаются там, сколько душе угодно…
Мульт: Стоооп! Я, кажется, понял, зачем вожди индейцев мажутся краской!
Я: Чтобы распугивать в Амазонке аллигаторов?
Мульт: Точно!
Пока я представлял себе, как бросаются врассыпную крокодилы, столкнувшись нос к носу с нырнувшим в реку вождем мирового пролетариата, первый урок подошел к концу и зазвенел звонок, приглашая всех на перемену. Учительница сообщила маме, что сегодня у нас три урока и подъехать забрать ученика нужно будет в двенадцать часов. После звонка нам разрешили выйти на прогулку, предупредив, что после второго звонка все должны будут вернуться. Я выплелся из класса, прихватив с собой на всякий случай портфель. Когда через десять минут звонок затребовал детей назад, я решил прогуляться домой. Не потому, что я невзлюбил школу или боялся знаний. И не потому, что пытка неподвижностью (за партой) повлияла на стойкость моего характера. А просто школа есть школа, а дом есть дом.
Кажется, я верно передал мысли семилетнего мальчика по этому поводу?
Это была моя первая самостоятельная поездка на столь длинное расстояние. Пересечение главной магистрали города пешком. Затем две остановки на трамвае без билета (штраф пятьдесят копеек). Пересечение одного из центральных перекрестков города около Центрального рынка. Перед этим – продолжительная прогулка по самому рынку в поисках плохо лежащих фруктов на прилавках зевающих по сторонам продавцов. И наконец, попадание в рай: двор…
Мама стояла у подъезда и вытрясала половики, когда я появился в арке. Дэйв не ожидал такого поворота событий, так как планировал сэкономленные два часа прослоняться за домом, и зашел во двор только для того, чтобы найти себе компаньона. Мама не ожидала такого поворота событий, потому что планировала за это время произвести уборку, приготовить обед и съездить за мной. Наши взгляды встретились, и мама охнула:
– Дэйв, ты как сюда попал?
Вопрос был, конечно, глупый… как попал? Как все – позвонил личному шоферу Брежнева, и он подвез меня на правительственной «чайке», пока Леонид Ильич, готовясь к клинической смерти[208], подписывал очередной указ о награждении Золотой Звездой Героя Социалистического Труда – Брежнева Леонида Ильича, после того как он опять вернется к жизни, чтобы к ее концу стать самым героическим (восемнадцатикратным[209]) героем всех времен и народов, заставив горевать от зависти и смеяться от удивления президентов западных государств.
Но пришлось сказать правду:
– Ушел. Скучно было…
Мама все еще приходила в себя, по-видимому, мысленно повторяя сложнейший маршрут моего перехода через Паникс[210], и молча смотрела сквозь пиджак, рубашку и грудь сына, в проем арки, из которой я появился на свет. Потом она сглотнула слюну, сделала какие-то выводы и произнесла севшим голосом еле слышно:
