Линор Горалик - …Вот, скажем (Сборник)
– Неприятно, – добавляет третий.
– Например, замуж придется выйти, за кого велят, причем навсегда, – ласково говорит один из взрослых.
– Или за первую же сообразительную лягушку, причем навсегда, – добавляет второй.
– Или за какого-нибудь идиота верхом на горбатом пони, причем навсегда, – добавляет третий.
– И быть повешенной за малейшее подозрение в супружеской неверности, – добавляет второй.
– Или стать пищей для дракона, если это понадобится твоей стране, – добавляет третий.
– Или каждый раз ждать, когда первый попавшийся бродяга полезет к тебе целоваться, а без этого и проснуться нельзя, – ласково говорит один из взрослых.
– И питаться исключительно росой и нектаром, – добавляет второй.
– И все время казнить женихов за малейшие глупости, – добавляет третий.
– Не надо оно тебе, Машенька, – ласково говорит один из взрослых.
– Очень оно, Машенька, хлопотно, – добавляет второй.
Некоторое время Машенька смотрит на взрослых в состоянии молчаливого охренения. Взрослые ласково смотрят на Машеньку. Машенька берет карандашик и возвращается к рисованию. Взрослые возвращаются к разговору. Через пять минут Машенька начинает громко повторять: «Мама! Я хочу быть принцессой! Мама!! Я хочу быть принцессой!! Мама!!! Я ХОЧУ БЫТЬ ПРИНЦЕССОЙ!!!»
* * *…Вот, скажем, бойкая, живенькая, немножко слишком сильно накрашенная девочка лет пятнадцати рассказывает своим подругам, уютно попивающим пиво на бульварной скамейке: «…Но тут уже я себе сказала: „Нет, так нельзя! Возьми себя в руки! Не показывай ему свою любовь! Не унижайся!“ – и выкинула из письма последние страниц шесть».
* * *…Вот, скажем, с возрастом начинаешь понимать, что «вместе пуд соли съесть» – это не про интенсивность неприятного переживания, а про его продолжительность.
* * *…Вот, скажем, красавица и умница У. сидела дома и остро переживала свое одиночество. Более того, она остро переживала тот факт, что ее одиночество объясняется неспособностью окружающих поверить, что такая умница и красавица одинока. Все твердо уверены, что у такой умницы и красавицы точно есть с кем поговорить, с кем отдохнуть и, уж конечно, с кем выпить. И не навязываются. И поэтому, печально рассуждала У., ей не с кем поговорить, выпить и отдохнуть. От этих мыслей У. пришлось немедленно выпить – в одиночестве, конечно. Ее одиночество от этого сильно усугубилось. Пришлось съесть ложкой три четверти торта и выпить еще чуть-чуть, потом еще чуть-чуть, а потом выпить столько, что У. тихонько наблевала в ванну и поползла спать. Утром несчастная похмельная умница и красавица выяснила, что в результате ее вечерних размышлений об одиночестве ванна забилась намертво. У. вызвала сантехника. Сантехник поглядел в ванну, поцокал языком и с интересом спросил: «Много вас тут бухало?»
* * *…Вот, скажем, мальчик лет семи с энтузиазмом рассказывает случайному дядечке в автобусе, что у них на даче сосед «одного нашего кота потравил, другого нашего кота потравил – говорит, что они за его птицами гоняются!». Ошеломленного дядечку мальчик успокаивает тем, что «это ничего, мы назло ему будем новых котов заводить, пусть подавится!».
* * *…Вот, скажем, во время международной конференции примерно четыре десятка переводчиков с разных языков оказываются одновременно в небольшом лекционном зале. Обстановка бодрая, но не лишенная напряженности: некоторые из присутствующих переводят на один и тот же язык одних и тех же авторов и нередко вынуждены толкать друг друга локтями в прямом и переносном смысле. Со сцены вещает известный американский переводчик G., многими нелюбимый. Он рассказывает, что стремится «быть своему родному языку хорошей женой». «Да, – говорил G., – это нелегко: мне приходится выполнять его прихоти, уступать ему в любом споре, поддерживать его в добром здравии, стушевываться на его фоне…» «Имитировать оргазм семь раз в неделю», – подхватывают добрые коллеги в зале.
* * *…Вот, скажем, политтехнолог П. предлагает создать из детей номенклатуры, рвущихся в политику, партию «Дурное семя».
* * *…Вот, скажем, несколько безумный экскурсовод, почему-то все время смотрящий исключительно себе под ноги, водит по Хитровке группу командированных из небольшого уездного города. На улице +30, командированные все как один в костюмах и галстуках. Экскурсия носит несколько монотонный характер, указывая по очереди то на трещину в тротуаре, то на куст, то на упаренную собаку под кустом, безумный экскурсовод отрывочно произносит: «Вот на этом самом месте выдающийся полемист Гиляровский…», «вот на этом самом месте выдающийся полемист Гиляровский…» – так что у слушателей возникает впечатление, будто Гиляровский, как старый еврей, просто хватал любого прохожего за пуговицу и принимался полемизировать с ним вусмерть. Экскурсанты, впрочем, пришли не развлекаться, а отбывать культурную повинность, а поскольку экскурсия в целом бойко движется к концу, они терпеливо потеют в своей трудовой броне из серого полиэстера. Внезапно безумный экскурсовод замирает и вскидывает обе руки. Наступает тишина. Экскурсовод крадется к какому-то небольшому зданьицу в аварийном состоянии, с намертво заклеенными изнутри окнами, и манит за собой группу. Группа крадется следом, громко скрипя ботинками. «А вот тут, – шепотом говорит экскурсовод, впервые подняв смотрящие в разные стороны глаза на своих слушателей, – товарищ Берия в 1936 году построил секретную гостиницу, где творились разврат и бесчинства». Благоговейное молчание. Один экскурсант поднимает потную руку и спрашивает заговорщическим шепотом: «Расскажите, пожалуйста, что в ней делал выдающийся полемист Гиляровский?..»
* * *…Вот, скажем, писатель К. пытается понять, почему у такого количества народа в его поколении дни рождения приходятся на июль. «Это потому, что нас всех делали на октябрьские праздники», – предполагает несколько более молодой поэт Т. «Октябрьские праздники только в семьдесят седьмом году ввели, а я уже старенький, меня раньше сделали», – возражает К. «Я думаю, – говорит жена К., тоже рожденная в середине лета, – это не в праздниках дело. Просто представьте себе: СССР, октябрь, темно, холодно… Они просто пытались забыться».
* * *…Вот, скажем, фанатичный герпетолог Р. опаздывает на поезд, который повезет его в Бурятию, на родину некоторых особо любимых им гадов. По перрону за герпетологом бежит заботливая жена, норовящая сунуть герпетологу в сумку книжку из вокзального киоска: «Паша! Ведь трое суток ехать!» Суровый Паша, согнутый вдвое под рюкзаком с лабораторными препаратами: «Катя, не надо, у меня все есть!» Взволнованная Катя: «Паша! Но ведь у тебя в купе ни одного знакомого!» – «Катя! Не надо мне книжку, перестань!» Взволнованная Катя: «Пашенька! Ну а вдруг тебе станет скучно?» Паша вдруг останавливается, выпрямляется во весь свой довольно исполинский рост и измученно говорит: «Катя! Ну с чего мне скучно станет? Я же буду шить мешочки для змей!»
* * *…Вот, скажем, хипстер лет сорока пяти сдавленно кричит в телефон: «Конечно, Таня, я дебил – я на тебе по любви женился!»
* * *…Вот, скажем, учительница П. жалуется, что денег нет, а все дорого. Вчера вот в зоомагазине потратила две тысячи рублей, и то купила не все, потому что спешила уйти: пришла с ребенком, а на самом входе один хомяк делает другому хомяку куннилингус. Собеседники не верят. П. обиженно клянется, что, честное слово, один хомяк лежал на спине, расставив лапы, а другой делал ему куннилингус. И что ребенок все время хотел вернуться к хомякам и понять, что же это они делают. И что успели уже собачке ошейник купить, кошечке еду купить, попугайчику жердочку купить, а ребенок все время бегал смотреть, как этот чертов хомяк делает куннилингус, и задавал вопросы. Тут подруги П. оживились. «Он что, все это время делал куннилингус?» – спросила одна подруга. «Вот представь себе!» – ответила П. с трудно передаваемым выражением. «Слушайте, кажется, у меня есть деньги на этого хомяка», – сказала подруга. «Я тебе больше скажу, – подхватила другая подруга, – мне кажется, у твоего мужа есть деньги на этого хомяка».
* * *…Вот, скажем, мальчик лет семи серьезно беседует с соседским мальчиком лет восьми: «В Твери у родственников были. Там тяжело живут. На речку не ходят, на велосипеде не катаются…»
* * *…Вот, скажем, недавно вышедшая замуж в третий раз (и наконец, счастливо) писательница Н. со вздохом говорит друзьям: «Вот если думать, что вся моя предыдущая жизнь была сержантской подготовкой к этой жизни, то у меня даже претензий нет». «Нельзя ли нас, как прежде водилось, с рождения определять в какой-нибудь полк? – мрачно интересуется Агата. – Чтобы с наступлением половой зрелости ты оказывался гвардии хоть завтра ж капитан».
