Татьяна Казакова - Чем черт не шутит
Я злилась, убираясь на кухне. Даже спать расхотелось. Нет, так не годится. Чего я так разозлилась? Пришла одноклассница – это замечательно, тем более я хотела ее видеть. Нет, о встрече не мечтала, я просто хотела поговорить с ней по телефону. Но это хорошо, что она зашла, да еще с Эдиком. С другой стороны – это хамство, придти поздно вечером в гости, да еще с парнем и пьяная к тому же. Но, если бы она была одна, я бы не увидела Эдика. Много бы не потеряла, зато узнала, что мной интересуется какой-то мужик с усами. Значит, польза от их визита все-таки есть. Вроде, все перемыла. Теперь умываться и спать.
Звонок будильника прозвенел, как личное оскорбление, я решила его проигнорировать, но тут зазвонил телефон. Наглость какая! Пришлось встать. Оказалось, это таксист. Совсем забыла, что вчера заказала такси. Надо же, какая я предусмотрительная. Пришлось ускорить темп…
Только по дороге на работу вспомнила, что бабушка вечером не позвонила. А вдруг ей хуже стало? Может, попробовать еще раз съездить в больницу? Обязательно съезжу только в начале – на работу.
В клубе вовсю кипела работа. Я активно включилась в процесс. Таджики все, как на подбор, были маленькие, наверное, на голову ниже меня. Возвышаться среди них, как маяк, мне стало неудобно, и, объяснив бригадиру, что куда выносить, я удалилась в кабинет.
Первым делом позвонила в больницу и узнала, что на меня выписан пропуск. В ответ на вопрос о состоянии бабушки, услышала коротко – удовлетворительное. Я дождалась Наташку, на ходу ей рассказала про вчерашний визит и поехала в больницу. По дороге купила бабушкины любимые цветы – герберы и желтую привозную дыню. Заглянув в палату, увидела Илью Алексеевича и быстро захлопнула дверь, но она тут же открылась, и Илья Алексеевич сгреб меня в охапку и втащил в палату.
– Илья! Ты ее раздавишь, – испугалась бабушка. Он отпустил меня и посадил на стул, положил руку на сердце и с большим чувством сказал – Каюсь! Прости! – Я засмеялась и, конечно, простила.
– Может, заодно и Сашку простишь? – С надеждой спросил он. Ольга Андреевна выжидающе смотрела.
– Илья Алексеевич, когда вы узнали, что я притащила в дом мужика, вы пылали праведным гневом, знать меня не хотели и, наверняка, не советовали Саше прощать меня. Почему же сейчас, узнав, кто действительно виноват, вы считаете, что я должна его простить? – Немного помолчав, чтобы справиться с волнением, я продолжала. – Я не разлюбила его и, наверное, прощу, но не сейчас.
– Все правильно! – воскликнула бабушка, хлопнув для убедительности рукой по одеялу.
– Раз ты так считаешь, мама, значит, все правильно. Дорогие дамы, я вас покидаю. Светлана, ты не проводишь меня? – Мы вышли в холл.
– Света, я задействовал людей по поводу покушения на тебя, но пока ничего выяснить не смогли. Кому ты так насолила, что решились на это?
– Сама голову ломаю «Не буду говорить ему про деньги. Хотя Саша мог рассказать, но он не знал про звонки».
– Ладно, ты не бойся, Сашка тоже выделил людей из охраны, за тобой приглядывают.
Я хотела возмутиться. Что значит приглядывают? Следят, что ли? Но, поразмыслив, решила, что это хорошо. Пусть приглядывают, не так страшно. Мы простились, и я вернулась в палату.
– О чем секретничали? – Тут же спросила бабушка, – а впрочем, не надо не говори. Я и сама знаю. Это о покушении. Да? – Я кивнула.
– Послушай, mon chere, я стараюсь быть невозмутимой, а сама сгораю от любопытства. Ты расскажешь мне, в чем дело? Но, если не хочешь, я не обижусь, – она не смотрела на меня, старательно разглаживая на одеяле несуществующие складки.
– Бабушка, вначале скажите, как вы себя чувствуете, и когда вас выпишут?
– Чувствую себя прекрасно, кардиограмма хорошая, выпишут во вторник. Ну, рассказывай! – Требовательно сказала она. Глаза загорелись, румянец, ни дать, ни взять – Наташка. Она даже помолодела. Я придвинула стул поближе и рассказала ей про все: и про Вадима, и про Игоря Моисеевича, и про Андрея, и, наконец, про дискету и деньги. Услышав сумму, она даже рот открыла. Я подумала, сейчас свистнет. Но свистеть она не стала, а, помолчав, спросила – Выходит, деньги вы присвоили себе? И на эти деньги открыли клуб? И Александру в банк положили? И с подругами поделилась? И родственников не обидела? – После каждого вопроса я согласно кивала.
– Но одно ты не сделала, mon chere.
– Что?
– Надо часть денег отдать в какой-нибудь приют и церкви. Это благое дело. Благородные люди всегда так поступали. Ну, это еще не поздно исправить. Ты согласна?
– Конечно. Как-то не подумала, – пробормотала я. – А как быть с этим, кто звонит? Ему тоже денег дать?
– Ни в коем случае! – Категорично заявила бабушка. – Еще чего! С какой стати? Так вот, кто звонил тебе по утрам. Вера подумала, что поклонник, и столько про это говорила, что даже я засомневалась. Mon diei (бог мой)! Как же это интересно! Но и опасно.
Она откинулась на подушку. – Да! Я забыла тебе сказать! Помнишь те документы, ну, те, старые с чердака? Там было одно письмо. Я взяла его с собой. Посмотри в тумбочке, в верхнем ящике должно лежать.
Я выдвинула ящик, там лежали ватные тампоны, таблетки и блокнот для записей.
– Здесь нет. Может, внизу? – Но, открыв тумбочку, обнаружила только пакет с одеждой.
– И здесь нет.
– Не может быть! – Бабушка подскочила и очень резво спрыгнула с кровати. Сама проверила содержимое тумбочки и, удостоверившись, что там нет никаких бумаг, нахмурилась.
– У меня нет маразма, я хорошо помню, что положила его сюда, а впрочем, – она запнулась и села на кровать, – возможно, я оставила его дома. Но это неважно. Я и так помню содержание. За дословность не ручаюсь, половина слов стерта, но смысл такой. Знаешь, возьми ручку, я продиктую, а ты запиши. – Она достала блокнот и ручку, я села за стол и приготовилась писать.
– Пиши, «Милый друг мой, Лизочка! События, происходящие в Астрахани, требуют моего незамедлительного там присутствия. Эльза Францевна», – видимо, экономка, – «гостит у сестры в», – дальше стерто, – «губернии. Раньше Рождества она не вернется», – опять стерто и в конце, – «забрать с собой не могу. Пусть его хранят наши голубки», – потом не помню, и последнее, – «люблю тебя, Коленьку и Леночку». – Леночка – это моя мать.
Ольга Андреевна умолкла, и я с ужасом увидела, как по ее щеке катится слеза. Только не это. Я тут же захлюпала носом. Бабушка погладила меня по щеке.
– Ну, что ты, глупенькая, не надо не плачь, это мне что-то взгрустнулось.
– А вы подумайте об этом позитивно. Моя мамуля научила меня в любом дерьме находить что-нибудь хорошее.
– В таком случае, научи меня тоже.
– Так, – я откашлялась. – Это хорошо, что мы купили именно этот особняк, вернее, флигель, – бабушка кивнула, я приободрилась и продолжала, – это хорошо, что мы полезли на чердак, правда, я заработала там шишку, но это ерунда. Мы нашли старую мебель, и я пригласила реставратора. Это хорошо, что вы обнаружили письмо своих родных, – я стала соображать. – Господи! Бабушка! Так все оказывается хорошо! А чего же мы плачем? – Мы посмотрели друг на друга и прыснули.
– Лана, – сразу посерьезнев, сказала бабушка, – я не все тебе рассказала, эту историю много раз повторяла моя мама. Действительно ее мать, моя бабка, Елизавета Гавриловна, уезжала вместе с детьми в Петербург, оставив мужа в Москве. Тот срочно выехал по делам в Астрахань, в доме оставалось несколько слуг. Злодеи, воспользовались отсутствием хозяев и, убив слуг, разграбили особняк. Когда Елизавета Гавриловна вернулась домой, там были хаос и запустение, ни денег, ни драгоценностей, ни серебра. Maman рассказывала, что отец после этого был не в себе. Он все время твердил о ценностях, которые, якобы, спрятал и искал их. Но ему не верили, думали, что повредился рассудком.
– Это грустная история, давайте не будем о грустном, – посоветовала я.
– Не потому, что грустная, я вспомнила о ней. Ну-ка, прочти еще раз письмо.
– «Милый друг мой, Лизочка! – начала я, но бабушка перебила.
– Не там. Дай-ка мне, – и, забрав у меня листок, пробежала глазами. «Надо же, ей столько лет, а она без очков. Интересно, если мне будет столько же лет, я буду носить очки? Нет, все-таки они мне не пойдут».
– Лана! Ты слушаешь меня?
– А? Конечно, – я попыталась сконцентрироваться.
– Вот. «Забрать с собой не могу. Пусть его хранят наши голубки». – Она как-то хитро прищурилась. – Что скажешь?
– Какие-то голубки что-то хранят.
– Умница, – похвалила Ольга Андреевна.
– Да? – удивилась я своей проницательности. Что же я умного выдала? В это время постучали в дверь.
– Да! – С досадой воскликнула бабушка, сожалея, что нас прервали. А я все пыталась сообразить, что упустила и почему я умница. Вошел Саша, и все мои мысли враз улетучились. Я напряглась и изобразила загадочную улыбку Моны Лизы. Увидев меня, мой муж слегка замешкался.
– Сашенька! – обрадовалась бабушка. – Я не ждала тебя та рано. О! И пирожные мои любимые принес. Я попрошу приготовить чай. – И, не слушая возражений, быстро вышла. Я продолжала молчать и загадочно улыбаться. Саша суетился у стола. Он и правда, осунулся, похудел, что ли. Но цвет лица совершенно нормальный никакой желтизны. Все наврала Наташка, наверное, специально, чтобы я его пожалела. Вот еще! Но, заметив, как дрожат у него руки, никак не может развязать тесемку на коробке, я поняла, что прощу его гораздо раньше, чем хотела. Наконец он справился с тесьмой, открыл коробку и, не найдя ничего на столе, что еще можно переставить, сел напротив.
