Мария Метлицкая - Можно я побуду счастливой?
Когда случился кошмар в Донбассе, я нашла в соцсетях его дочь, свою, так сказать, сестру, написала ей, объяснила, кто я. Попросила не судить строго отца – у всех своя жизнь и своя история. Написала, для чего я ее нашла – чтобы предложить свою помощь. Мне-то от них ничего не надо! А вот я могу им помочь. У меня большой дом, всем места хватит.
Письмо мое было – мне кажется – трогательным, проникновенным и искренним. И – тишина! Как говорят, ни привета, ни ответа. Удивлению моему не было предела – ладно, помощь моя им не нужна. Может, просто не нужна, а может быть – гордые. Хотя какая тут гордость, когда земля под ногами горит. Можно ведь просто ответить – даже сухо и коротко. Разве плохо иметь еще одного, пусть пока родного только по крови, человека в нашем суровом и неласковом мире? Не знаю. Я бы – ответила и была бы счастлива – наверное, так… Мы с сестрой не встретились и не обнялись. А жаль!
Про семью отца я почти ничего не знаю – с двух лет меня воспитывал отчим, которого я считала и называла отцом, пока одна родственница мне, двенадцатилетней, не сообщила, что отец у меня не родной. Этой стерве было, кстати, всего тринадцать! Да бог с ней – в жизни своей она наделала столько мерзостей, что, думаю, давно не спит спокойно.
Знаю от мамы – семья отца была интеллигентной и дружной. Бабка моя с той стороны была учительницей литературы и русского, а дед – ученый-почвовед, заведовал большой сельскохозяйственной станцией. Жили они в Донецке. У отца были сестры, и я, глядя на их фотографии, вижу в них и свои черты. Отец был горным инженером, очень рано стал начальником шахты, сделал успешную карьеру, но мама моя от него ушла. Ушла, наплевав на достаток, большую зарплату и автомобиль «Газ-21» нежно-голубого цвета.
Брак их не был мезальянсом, но все-таки они были из разных «песочниц» – московская студентка и донецкий трудяга. Замуж мама пошла, особенно не раздумывая, поспешно, без любви – всем назло. Так получилось. Долгий роман с однокурсником окончился ничем. Моя бедная мама – в прямом смысле бедная – из коммуналки, с бабушкой-бухгалтером, да и к тому же с репрессированным отцом, не подошла номенклатурной семейке избранника.
Расстались они с молодым человеком – мать его постаралась. И мама торопливо пошла под венец.
В Донецке ей было плохо – всегда рвалась в Москву, скучала по бабушке. Приезжала очень часто – под разными предлогами и без. Рожать меня тоже приехала в столицу. Ну а потом сбежала окончательно и навсегда, вместе со мной. Отец, конечно, примчался следом. Уговаривал вернуться, предлагал остаться, но не срослось – мама уже страстно влюбилась в другого. Второй ее брак не был счастливым – увы! Но – отчима она любила. Однажды сказала:
– Рано мне встретился твой отец. Что я тогда понимала? Вот если бы позже…
Начало лихих девяностых
В 90-е, когда все разваливалось, закрывались научно-исследовательские институты, учителям и врачам месяцами задерживали зарплату, в Польшу и Турцию рванули поезда с научными работниками, врачами и учителями – торговать, «делать бизнес».
Мы с мамой тоже поехали в Польшу – в основном потусоваться, «словить» впечатлений. Тянули туда польские корни: Варшава – родина семьи маминого отца, моего деда Стефана. На то, что у нас выгорит бизнес, мы не рассчитывали – все про себя понимали. Но тут копеечные, дешевые туры – и заграница. Публика в нашем вагоне собралась наиприличнейшая. Разговаривали о Галиче (соседка по купе защитилась по творчеству Александра Аркадьевича), Цветаевой, Пастернаке, об авангарде 20-х годов. Из всего этого путешествия лучшим была дорога.
Наши новые приятели везли с собой ерунду – бульонные кубики, мясорубки, чесночницы, нитки мулине (наверное, польские домохозяйки любили вышивать гладью), чай, кофе. У опытных и толковых было что-то из техники – например, пила или рубанок. И даже токарный домашний станок.
Выгрузились в Белостоке. Рынок раскинулся совсем близко от здания вокзала. У рыночных ворот про дружбу и симпатию некоторые из попутчиков сразу же забыли и постарались отхватить хлебные места – у входа в рынок, прямо у ворот, в центральном ряду. Но внутрь рынка войти мы не успели – нас перехватили благочестивые белостокские пенсионерки – приятные дамочки в шелковых платочках, плащах и туфлях на «уютном» каблуке. Мы с мамой, не оглядевшись и не присмотревшись, моментально, без обсуждений, распотрошили свой скромный баул и тут же все отдали оптом и сразу – чтобы поскорее закончить. Цена нас не очень интересовала.
Все, мы свободны! Уф! Просто счастье какое-то: теплый октябрь, на улице сухо и солнечно, клены и ясени еще почти зеленые, только совсем немного и ласково тронуты осенним золотом. И мы, радостные и свободные, отправились гулять по городу, зашли в костел, ну и вообще! Из «вообще» мы позволили себе кофе в скромной кофейне и один круассан на двоих.
Усталые, но довольные вернулись в наш «отель», обустроенный в бывшем пионерлагере. На советский лагерь, правда, мало похоже: комнатка на двоих, туалет и душ в коридоре. Все мило и чисто. Польским пионерам повезло куда больше, чем нашим.
Мы заварили бульонный кубик, нарезали колбаски, налили кофе и, завалившись на кровать, с удовольствием принялись делиться впечатлениями. Назавтра мы пробегали мимо «коллег», слегка отвернувшись – стыдно: мы едем гулять в Варшаву, а они – снова торговать на рынок.
До Варшавы мы добрались на проходящем поезде. Прошли по центру, съели на улице багет с расплавленным сыром – самый дешевый, – старательно отворачиваясь от жаровен с аппетитными колбасками и бургерами – на них просто нет денег. Наутро отъезд. В купе все сосредоточенны – видимо, подсчитывают барыши. На нас смотрят косо – мы странные тетки, на рынке замечены не были.
Мы везем с собой бананы – запах прорывается из сумки – и конфеты детям. Чудные мы, честное слово! Везти-то надо совсем другое – то, что можно продать теперь там, в России, на родине. Для смеха подсчитываем – навар тридцать долларов! Искренне удивлены – наверное, это случайность.
Мы заливаемся от смеха, слушая, как люди хвастают барышами.
Может быть, врут?
Потом была еще и Турция. Первым делом мы взяли обзорную экскурсию по Стамбулу. Красота! Вторым делом от души поели мороженого – вафельные рожки с шоколадом и орехами. У нас такого еще не было. Третьим делом купили подарки родным. Четвертым был «бизнес». Зеленая дубленка, мечта всей жизни. Моего, кстати, размера. Расстаться с ней, продать… Горе. Но на нее есть покупатель – моя соседка. Она ее ждет. Я почти плачу – нам с этим зеленым чудом предстоит разлука. И как пережить эту драму? Вот как?
В Москве я достаю дубленку из сумки и со скорбным лицом кладу ее на диван.
– Людке, – сухо говорю мужу и с оскорбленным лицом выкатываюсь на кухню.
Надо ли говорить, что дубленка осталась у меня?
После дубленки тема поездок была закрыта – бизнес-леди из нас не получились. А воспоминания от этих поездок остались. До сих пор есть над чем посмеяться.
Кстати, из той «польской» компании появилась приятельница. Тогда, в Белостоке, она гремела мясорубками и чесночницами, а сегодня – серьезная леди с магазинами на Тверской.
В те нелегкие времена по осени все запасались картошкой – покупали мешками, так было дешевле. Ее продавали вдоль шоссе за городом. Покупали и мы – по дороге с дачи. В одном из мешков оказалась… змея. Спала, милая, там до поры, а потом потревожили. Слава богу, сыночка не было дома, и в коридор, общий с соседями, с ковшиком «по картошку» отправилась я. Слышу – в мешке шевеление, слабое шуршание. Как я заметила? Свет в общеквартирных рекреациях всегда тускловат – что-то толкнуло прямо. Рванула в квартиру – стала звонить мужу. Сначала он не поверил, даже посмеялся – прикалываешься? Но потом понял – я серьезно, какие приколы! Срочно вызвали специалиста по змеям, мужичка ну очень странного вида. Тот попросил литровую банку, я осторожно просунула в дверь. Поймал он змею через пару часов – она успела уже уползти, спрятаться в темных закоулках общего коридора, а там, как всегда, куча хлама, у всех – шкафы, подсобки, все хранят барахло, не могут расстаться.
Вижу в глазок – поймал! Радостный крик вождя индейского племени. Стучит в дверь – просится в квартиру отмыть мерзавку. Я категорически отказала – любитель пресмыкающихся вздохнул, видимо, осудил меня, и, прихватив банку, поехал домой. Дома, наверное, отмыл. Потом доложил: не уж, нет. Среднерусская гадюка, весьма ядовитая цаца. Ну, каково?
Дом наш, как я уже говорила, был молодежным и дружным – можно было запросто подбросить ребенка соседке, разжиться солью и сахаром, попросить денег в долг.
В доме была взаимовыручка – одна соседка достала мороженую треску, другая – курицу, синюю птицу. Третьей вообще повезло – полкило российского сыра. Делили все и всегда. Выживали. Помню, муж приволок поднос сливочного масла. Вечером – очередь из соседей. Я режу масло, взвешиваю на безмене и заворачиваю его в тетрадные листы.
