Юлия Бекенская - Нескучная книжица про… (сборник)
А вдруг… обмерло сердце, захотелось взвыть от страха. Закусила губу. Не сметь, дура! Даже думать не моги! Медсестра, глянув мельком, накапала пахучей какой-то дряни, протянула. Она проглотила, не чувствуя вкуса.
– Вот ваша палата, – остановились под вывеской «Бокс№5» – располагайтесь! – и уже запирала за ними дверь, оставив в четырех стенах, пропахших дезинфекцией.
Ольга всю ночь просидела у постели, суетилась, поправляла одеяло, трогала лоб. Все уже было в порядке, ей сказали, что опасности нет, но, неся бесполезную свою вахту, не на секунду не сомкнув глаз, она словно отбывала самой на себя наложенною повинность, и казалось, что именно в этом и заключается главная цель ее пребывания здесь.
Сперва даже не заметила, что они не одни. Детская кроватка в углу казалось, пуста, лишь ком одеяла белел посредине.
Сын заметался, попросил пить. Вскочила, налетела в сумраке на кроватку, и тут увидела. Спал ребенок, годков двух-трех. Странно. Таких малышей не оставляют в одиночестве в пустом боксе. Человечий детеныш – мальчик, девочка ли, не разберешь. Сопит себе в обе дырочки. Не до этого. Сашка. Больше всего она боялась, что завтра ее выгонят и оставят сына одного, как этого малыша.
Разъяснилось утром. Медсестра пояснила – девчушка из отказничков, зовут Викой.
– Из кого? – переспросила, тупая от бессонницы и нервотрепки.
– Отказничок. Из дома малютки. Уже на поправку пошла, пусть побудет пока, и вашему компания, кивнула на Сашку. Тот с утра был вялый, с трудом ворочал глазами, а после укола сразу заснул.
Ольга с сомнением посмотрела на малышку – всего-то пара прыщиков на мордашке, перевела взгляд на Сашку – на его физиономии не осталось свободного места – ветряночные язвы теснились одна на другой, и казалось, за ночь их только прибавилось.
– А мы ее не заразим?
– Что ей сделается. Переболела уже. Полежит с вами, давно бы выписали, да жалко. Тут питание, витамины ей колем. Кстати, это – вам. Развлекайтесь, – сестричка протянула пузырек с зеленкой.
Каждую язву надлежало прижечь зеленой меткой, не пропустив ни одной. Ни в коем случае не давать расчесывать, иначе шрамы останутся на всю жизнь.
Глянув на сына, Ольга заметила, что проще окунуть его в чан с раствором бриллиантового зеленого, чем покрыть россыпью точек каждый квадратный миллиметр кожи.
– А чем вам тут еще заниматься, – философски заметила медсестра, – рисуйте, время есть.
Зеленый. Пузырек они с Сашкой извели на раз. Он даже не морщился от прикосновений, крась хоть вдоль, хоть поперек. Проклятые волдыри вылезли даже на пятках.
Закончив работу, она не узнала свою кровинушку – на больничной койке лежал инопланетянин, классический зеленый человечек, и лишь родные глаза синели на его, теперь почти негуманоидной, физиономии.
Скоротали время до завтрака. Сестричка принесла тарелки и кружки. Спросила:
– Малышку сами покормите, или я зайду попозже, мне еще надо в другие палаты разнести?
Ольге стало неудобно. Дурацкий вопрос предполагал, что она, белоручка, откажется покормить чужого ребенка.
Она быстро ответила:
– Конечно, сами. А она кушать-то будет?
– Не переживайте, – хохотнула сестра, и выпорхнула в холл.
Ольга посадила ребенка на колени и с сомнением зачерпнула ложкой серую овсяную размазню, чтобы отправить малой в рот. Но кроха выхватила орудие из рук и крепко зажала в кулак. Урча и отфыркиваясь, принялась методично опустошать тарелку. Измазалась по уши.
Ольга попыталась было ложкой подобрать с физиономии остатки каши, но выдрать столовый прибор из детской руки ей оказалось не под силу. Девчушка за две минуты опустошила тарелку, и сурово потребовала кружку.
Слово, произнесенное ей, напоминало «кружка» лишь отдаленно, но жест был конкретный и недвусмысленный.
– Мам, – подал голос Сашка, – Я не буду. Точно, – и вторая тарелка также отправилась в маленькое пузо. Кроха моментально осоловела, была препровождена в кроватку и почти сразу заснула.
День прошел сумбурно. Заходили врачи. Сашку кололи, брали анализы. Ольге звонили с работы, и она отвечала шепотом, чтобы не мешать.
Сынуля к вечеру оклемался, встал с кровати и выглянул в окно, не обнаружив там ничего, кроме серого больничного двора с голыми деревьями под редкой метелью.
Девочка сидела в кровати и наблюдала за соседями, не проявляя, впрочем, особого интереса. Ночью Ольге удалось подремать, но рваный сон прерывался, заставляя вскакивать от каждого звука и метаться по палате, проверяя, все ли в порядке у малышей…
Следующий день немногим отличался от первого: бесконечные звонки с работы, процедуры, осмотры. Вывод был неутешительный – неделя заточения в боксе, и это в лучшем случае…
К вечеру ее отпустило. Малыши заснули. Она сидела, глядя в окно, и поняла, наконец, что больше не надо никуда бежать, и делать ничего не нужно – Сашка под контролем, на работе смирились с ситуацией, и ей остается только ждать и потихоньку приходить в себя…
Живуч человек. Еще вчера была на грани, не понимая, что и как должно делать.
Сегодня, наконец, можно успокоиться и перестать грызть себя. Спешить некуда. Просто плыть. Как рыба в аквариуме. Казенный бокс с зелеными стенами в выморочном свете и в самом деле напоминал аквариум – пара мальков и она, потрепанный вуалехвост…
И сны приходили душные, вязкие: с масляной водой, водорослями и пучеглазой рыбой со стетоскопом. Она просыпалась, вскакивала и не сразу могла понять – сон ли, явь перед ней. Зеленоватый сумрак, отсветы на стенах, зарешеченное окно…
Утром жизнь вошла в колею. Градусники, обеды, уколы. Ежедневный зеленочный ритуал. Сашка оклемался, и, несмотря на слабость и редкостный цвет, потихоньку возвращался к своему обычному состоянию – шустрого пятилетнего сорванца, любопытного и до жути общительного. Неожиданно образовалась бездна времени, и они заполняли ее, как умели.
Крапчатая зелень ребячьей кожи украсилась экзотическими картинами. Рисовали слона, парусник на волнах, футбольный мяч и собаку. Хохотали над Сашкой и зелеными Ольгиными руками.
Заинтересовавшейся крохе на животе изобразили ромашку, и она погрузилась в созерцание, явив боксу №5 позу маленького Будды.
Непростой разговор с сыном пришлось выдержать Ольге, чтобы объяснить, как получается, что у Вики нет ни мамы, ни папы. Вертелась, как уж на сковороде, мягко обозначая возможные жизненные ситуации.
Сашка наседал, как делал всегда, если чувствовал, что мама темнит, но в итоге отцепился от Ольги, сделав собственный бесхитростный вывод, потрясший ее настолько, что она не нашла, что возразить:
– Ну, ведь у меня папы теперь нет, вы с ним разошлись и меня поделили. А у Вики – мама с папой разошлись, а ее делить не стали. Вот так все и получилось.
С этого момента Сашка взял над малой шефство и развлекал ее и себя в меру детской фантазии. Стоя над кроваткой, корчил уморительные рожи, которые в сочетании с зеленоватой физиономией смотрелись жутковато. Кроха отнеслась к нежданному напарнику настороженно, потом, сообразив, что обижать ее не собираются, с азартом включилась в игру и пыталась не отстать от партнера, выделывая такие кульбиты, что Сашка покатывался со смеху.
В один из дней Ольгу навестил начальник – как ни крути, а недельное отсутствие главбуха на работе событие если не из ряда вон, то неординарное. Вместе с кипой документов, требующих Ольгиной подписи, шеф передал Сашке коробку с автомобилем, а Вике, прознав о нечаянной их соседке, неваляшку и роскошный белый бант.
Благодаря начальство за чуткость, Ольга не знала, плакать ей или смеяться. Только бездетный мужик мог всерьез предположить, что на трех волосинах пигалицы сможет удержаться такая конструкция. Бант можно было прикрепить разве что на пластилине.
Тем не менее, она честно попыталась придать девчонке элегантный вид. Вика наотрез отказалась менять прическу, и бантом украсили изголовье кроватки.
Персонал заглядывал все реже, зная, что в этом боксе за ребенком присмотрят без их участия, переключившись на другие, менее удачливые палаты. Ольга догадывалась, что Вика – не единственный гость из детдома в больнице.
На ночь читала им сказку, бесконечную историю про Ежика и Медвежонка, и подозревала, что по выходе из больницы милое слово «Трям!» на всю оставшуюся жизнь будет нести привкус зеленки и хлора.
Не могу больше, думала злобно, захлопывала осточертевшую книжку. На ходу сочиняла собственную сказку, продолжая историю до тех пор, пока малыши не засыпали.
А ей не спалось. Вынужденное безделье и изоляция от работы не давали той усталости, к которой она привыкла, и толкали на беседу с тем, с кем разговаривать решительно не хотелось – с ней самой…
