Руслан Бек - Мужская солидарность (сборник)
Спустя секунду я отчетливо понимал, что мое состояние – это состояние счастливого человека.
Как влюбленный юноша я вбежал в детскую комнату и громко сказал:
– Взвод, подъем!
Дети вскочили с постелей и в недоумении глянули на меня. Умиляясь сонливым лицам детей, я как бравый старшина скомандовал:
– Подъем сорок пять секунд, время пошло!
Подхватив мою игру, дети стали весело одеваться и, перевернув все вверх дном, через минуту выстроились в шеренгу.
– По порядку рассчитайся! – дал я новую команду.
Все четко рассчитались, и только моя младшая и единственная дочь не знала, что ей сказать. Но потом с подсказки старших братьев, она сделала шаг вперед и, надув щечки, прошептала:
– Четвертая, расчет окончен.
– Равняйсь, смирно, равнение на право! – подал я еще раз команду и направился к жене, чтобы ей доложить о готовности детей к утреннему туалету.
Когда я вернулся, но уже не один, а вместе с женой, дети продолжали стоять по команде «смирно» – насколько я заметил, они даже не моргали.
Лаская взглядом наше чадо, жена скомандовала:
– Разойдись, подготовиться к завтраку!
Вот так весело начав наше утро, мы все уже через час были на бульваре. К тому времени солнце довольно-таки крепко припекало и мы в прекрасном настроении шли к каруселям.
Вдруг я почувствовал как кто-то, кто находился позади меня, положил на мое плечо руку. Обернувшись, я увидел уродливого старика, приняв его за обыкновенного забулдыгу, у которого не хватает для похмелья пару монет. Я решил их ему дать.
Едва я запустил руку в карман, как старик сказал:
– Не узнаешь?
Я внимательно посмотрел ему в лицо.
– Толя, пошли, – сказала моя жена, – не видишь, сейчас голову будет тебе морочить.
– Именно, Толик Шаляев, – вставил старик.
– Ты слышишь, он меня знает, – сказал я супруге.
Я напряг память, но тщетно – его ужасное лицо мне ничего не говорило.
– Школа «148», – произнес он. – Родион я, помнишь?
– Радик?! – воскликнул я ошеломленный.
Сказав жене, чтобы они шли без меня, я остался с Родионом.
Я не мог поверить, что передо мной стоял мой бывший одноклассник – отчаянный парнишка, красавец, умница, всегда и во всем первый, кумир всех девочек нашей школы. Таким я его знал и таким он ожил в моей памяти. Ему было, как и мне сорок лет, а выглядел он на все шестьдесят пять, если не больше.
– Присядем, – сказал он.
Независимо от своего желания, я, обескураженный его внешним видом, присел с ним на скамейку.
Родион смотрел невидящим взглядом на море и молчал, а я между тем стал разглядывать его.
Первое, что бросалось в глаза – это множество ожоговых пятен на его лице. Потом я обратил внимание на его деформированный как у боксера нос и далее – на рубцы, изрывшие всю его шею. Не в силах рассматривать его еще, я опустил голову и увидел его ноги: одна нога была короче другой.
– Славные у тебя дети, – заговорил он, – а у меня нет никого. Совсем никого.
Я не выдержал и спросил:
– Радик, что случилось с тобой?
– Моя история достойна трагедии Шекспира, – с печальной усмешкой произнес он. – Ты же помнишь меня, что я представлял собой. Господь Бог дал мне богатых родителей, внешность, я был всеми любим, одним словом, баловнем судьбы, часто грешившим безрассудством. Был, что называется, прожигателем жизни. Я был, как поется в одной песне: «певцом прекрасных дам». Но с ними я не изнемогал от скуки, как поется в этой песне, а совсем наоборот, находил в них утешение и все разнообразие в нашей лживой и пресной жизни.
Женщины поистине увлекали меня, и по отношению к ним я был ненасытным Казанова. Только не подумай, что я сравниваю себя с этой известной всем личностью – упаси меня бог. Это я так сказал, для ясности, дабы ты представил себе, какая у меня была неудержимая тяга к слабому полу. В женщинах я находил все свои пристрастия и удовольствия. Мое влечение к ним граничила с маразмом, и с этим я не мог ничего поделать. «Необузданный кабель, не пропускающий мимо себя ни одной юбки» – так не раз говорила обо мне моя мать. Но она была не права, ибо я бросался не на всех подряд. В выборе женщин я был эстетом.
Если бы ты знал, какие женские характеры прошли мимо меня. Они неописуемы.
Когда в женщинах зажигается страсть к нам мужчинам, то большинство из них становятся неузнаваемыми. Страсть их дурманит и толкает, порой, в безумства.
Чтобы удержать свою любовь, самая законченная стерва может превратиться в идеальную женщину, покорную, нежную и чуткую. В женщину, способную на достойные поступки. А такая правильная, сама невинность, может превратиться в форменную волчицу, способную на коварство, на подлость, да и на все низменное. Эх, эта женская натура… В жизни нет таких слов, с помощью которых можно передать ее разнообразие. Впрочем, зачем я это тебе говорю.
Родион замолчал и достал из кармана пачку сигарет, которая оказалась пустой.
– У тебя сигареты есть? – спросил он.
Я был некурящим и, сожалея об этом в эту минуту, ответил:
– Нет. Но могу сбегать, если хочешь.
Я готов был уже бежать, но он остановил меня.
– Не стоит, обойдусь, – сказал он и продолжил: – После страшной аварии, когда я вернулся после больницы домой, в моей голове появилась мысль покончить с собой. Но, увы, я оказался трусом. Я не решился лишить себя жизни и это несмотря на то, что на белом свете меня ничего не удерживало: родителей к тому времени уже не было в живых, друзья-подружки потерялись, мягко говоря, и я остался со своей бедой один на один.
Выходя на улицу, я привычно для себя замечаю устремленные на меня взгляды прохожих. Но если когда-то на меня смотрели и видели во мне красавца, вызывавшего у одних – восторг, а у других – зависть, то теперь на меня смотрят и видят во мне урода, вызывающего у одних – жалость, а у других – отвращение.
После аварии у меня хватило силы, чтобы не потерять разум или просто не опуститься. И вот когда, казалось, я начал забывать обо всем, что со мной произошло, весь этот ужас, меня постиг удар, от которого мне уже не оправиться никогда.
Это связанно с моей любимой женщиной, с которой я провел великолепные и незабываемые дни. Она была лучшей женщиной из всех, кого довелось мне встретить на своем пути.
Родион умолк и его взор устремился вдаль на горизонт, куда от нас по морю уходила блестящая дорожка, которую проложили своим отражением лучи солнца. Пожалуй, Родион не замечал на воде этого ослепляющего глаза блеска, ибо продолжал смотреть невидящим взглядом – его выражение глаз говорили о том, что он мысленно совсем в другом месте.
Кто бы мог подумать, что такой благополучный в прошлом человек, окажется одним сплошным убожеством. Какие еще силы могут держать его на этой земле? Да, не хотел бы я оказаться на его месте.
– Мое знакомство с ней, – заговорил вновь Родион, – произошло незадолго до того страшного дня, после которого я стал таким, каким ты сейчас меня видишь.
Она появилась в доме, где я жил, неожиданно. Она поселилась там после того, как вышла замуж за моего богатого соседа – бандита, внешне ничем неприметного, но самодовольного и наглого. Из нашего подъезда, впрочем, как и всего дома, его никто не уважал. И не потому, что, зная о его богатстве, ему завидовали, нет. В нашем доме жило достаточно много богатых людей. Просто все знали, что свои деньги он сделал на человеческой крови.
Как я уже сказал, он был неприметным, но именно такими и бывают самые коварные и ничтожные субъекты. Это как маньяки-душегубы, которые, как правило, отличаются от нормальных людей своей необыкновенной невзрачностью. Их сущность не скрывают лишь их глаза, куда надо заглядывать в первую очередь. Но мы люди часто забываем об этом.
Его глаза, опять же, глаза как глаза: карие, немаленькие, небольшие, вроде обыкновенные с виду. Но если хорошо вглядеться в них, то замечаешь, что они мертвецки холодные, пустые, ничего не выражающие. Они казались мне миниатюрными вратами ада, откуда в любую минуту может показаться чертенок размером со зрачок.
Иногда его глаза оживали. Очень изредка, но мне приходилось видеть это превращение. Да-да, превращение, поскольку в секунду они становились совершенно другими. Но и в новом качестве они только подтверждали его сущность. Подобное выражение глаз, наверно, бывает у гиены в тот момент, когда она, голодная, никак не может подступиться к львице, чтобы урвать от ее добычи свой незаслуженный кусок.
Всякий раз, когда я его встречал, мне так и хотелось врезать в его огромное брюхо, чтобы оттуда вышло все его дерьмо, что он носил в себе. Должно быть, он и жаждал деньги только потому, чтобы скрыть за ними свою ущербную, но ядовитую и паскудную натуру. Боже, если бы ты знал, как я его ненавижу!
Родион вновь замолчал, а я посмотрел, где находится моя семья. Дети резвились, бегая за голубями, а моя жена пыталась их немного угомонить. Они были далеко от нас, но я видел их отчетливо. Переведя взгляд на Родиона, я увидел, как он, вытянув шею, потирал и пощипывал на ней свой самый большой рубец. Было такое впечатление, что рубец его душил подобно удавки, и он хотел от него избавиться.
