Владислав Картавцев - Династия. Под сенью коммунистического древа. Книга первая. Лидер
В погребке хранилось несколько уникальных экспонатов крымских вин, например:
– «Мускат розовый», Ливадия и «Мускат белый», Массандра урожая 1923 года (стоимостью примерное 300 долларов США, что для вин крымского разлива в 1999 году была просто запредельная цена),
– «Пино-гри Ай-Даниль» урожая 1929 года (стоимостью примерное 300 долларов США),
– несколько глиняных кувшинов настоящей «Хванчкары» и «Оджалеши», которые привезли в подарок Ивану Ивановичу богатые грузины и торжественно вручили ему, как самому дорогому другу, под пение и танцы. Судя по помпе и пафосу, которые при этом выказывались, кувшины были действительно ценными, а когда выяснилось (понятно, что со слов грузин), что этому вину не менее ста лет, то и вовсе приобрели в глазах Ивана Ивановича весомый статус, который позволял ему поместить их в погребок на вечное хранение. Хотя оставалась-таки вероятность того, что грузины могли и наплести с три короба – что с них возьмешь, если они так любят приукрашивать действительность?
Стоит заметить, что ценность крымского или, например, грузинского вина всегда весьма условна, так же, как и французского – поскольку есть большие сомнения, что французское вино чем-то лучше. Конечно, оно не лучше и не дороже, но определение стоимости вина – как игра на бирже на повышение или понижение, и специально обученные люди и «эксперты» всеми силами в нее играют. То же самое имеет место быть и в шоу-бизнесе, и везде, где имеешь дело исключительно с показателями эмоциональными, распиаренными и сплошь субъективными. А масса «экспертов» призвана либо закрепить успех того или иного продукта на рынке, либо, наоборот, свести его к нулю. Ничего не поделаешь, бизнес есть бизнес – это жесткая конкурентная среда, и здесь используются все средства для достижения успеха.
И лично мы нисколько не сомневаемся, что настоящее качественное марочное крымское вино гораздо вкуснее и полезнее большинства европейской кислятины, включая известные французские вина, но, увы, после распада Союза Советских Социалистических Республик некому донести эту простую мысль до населения. Хотя мы и при СССР его не пили – а потому что все хорошее шло исключительно на экспорт. Может, в этом и есть причина развала страны – ну, и плюс продажные коммунисты, само собой.
Но пора двигаться далее.
Когда к Ивану Ивановичу приехал его знакомый владелец бутика, хозяин дома первым делом отвел его в погребок. Торговец вином – а его звали Петренко Мыкола Вильяминович (странное имя, не правда ли, для человека, который всем рассказывал, что его предки пошли непосредственно от римского императора Нерона, переспавшего с Калигулой) по факту оказался человеком, разбирающимся в своем деле, что уже было сюрпризом – принимая во внимание предков. Он с интересом рассматривал коллекцию, причмокивал языком и то и дело брал в руки то одну, то другую бутылочку и рассказывал о ней что-нибудь.
Но когда дело дошло до Marc Bredif Vouvray AOC 1945 года, и Иван Иванович уже предвкушал увидеть выражение неподдельного удивления на лице гостя, тот остался почти равнодушным – вернее, отнесся к этому вину так же, как и ко всем остальным. И, конечно, Иван Иванович не устоял перед искушением задать ему вопрос – что он думает об этом вине, и сколько (по его мнению) оно стоит.
В ответ он выслушал целую лекцию о том, как была основана компания «Марк Бредиф», кто был ее первым хозяином, к кому она потом перешла, и какова розничная цена именно вот этой бутылочки. И все оказалось совершенно не так, как думал Иван Иванович, и это вино было, конечно, неплохое, но никакой не эксклюзив, и ценности особой не представляло. Иван Иванович огорчился не на шутку и столь сильно выражал расстройство, что даже хозяин бутика не смог сдержать слез от непреднамеренно нанесенной хозяину дома обиды. И Иван Иванович так бы никогда и не простил Мыколе Вильяминовичу минуты своего позора, если бы не одна великолепная случайность, которые иногда происходят в нашем мире благодаря вмешательству судьбы.
Не все бутылки в погребке хранились исключительно на стеллажах – здесь было много вина обиходного, на каждый день (или по выходным, или на праздники) – словом, качественного, хорошего, но не представляющего коллекционной ценности. Бутылки стояли на полу в углу, накрытые тканью, их количество иногда возрастало, иногда уменьшалось, и на них особо никто не обращал внимания. Примерное за месяц до описываемого случая в партийный офис к Ивану Ивановичу пожаловала делегация крымских профсоюзных деятелей, с которыми у него были общие интересы. Они привезли с собой три бутылки вина – как сказал один из них: «По случаю перепало – так, почему бы не выпить в хорошей компании?». Но дела в тот день требовали трезвости, и вино так и осталось нетронутым. И даже у представителей Украины не поднялась рука забрать его обратно с собой, что, конечно, мы можем вполне обоснованно рассматривать, как подвиг.
Так вот, Иван Иванович с видом знатока рассмотрел оставленные бутылочки, пришел к выводу, что они хоть и хорошие, но все же не сильно ценные, и забрал их к себе домой, чтобы выпить как-нибудь при случае. И именно сейчас Мыкола Вильяминович на них и наткнулся.
Поначалу его внимание привлекла очень необычная форма бутылок, разительно отличавшаяся от современных. Странным был и сургуч, которым были запечатаны пробки – давным-давно вино, подобное этому, не предусматривало никакого сургуча. Бутылки выглядели очень старыми, но вот этикетки на них свидетельствовали об обратном – обыкновенный «Портвейн красный Ливадия», год разлива 1993 – в общем, ничего особенного, хоть вину и шесть лет. Он вертел их в руках и так, и эдак, но ничего не мог толком разобрать. В конце концов, он упросил Ивана Ивановича поднять одну из них наверх, чтобы лучше рассмотреть ее при дневном свете.
Здесь Мыкола Вильяминович – продукт любви Нерона и Калигулы (ведь он сам так говорил, а мы лишь только констатируем факт) – еще раз тщательно осмотрел вино и убедился, что его подозрения имеют под собой все основания. Он пришел к выводу, что этикетка «Портвейн красный Ливадия» может быть наклеена поверх другой – оригинальной.
Бутылка была изготовлена из темного стекла, вино в ней было красным, плотным и, судя по всему, очень высокой насыщенности, и рассмотреть на просвет этикетку с обратной стороны не представлялось возможным. А хотелось бы – потому что у Мыколы Вильяминовича были серьезные подозрения, что некие злоумышленники – если это были злоумышленники – таким образом попытались скрыть от посторонних глаз истинную природу вина. Но, как говорится, не на того напали! Мыкола Вильяминович был непрост, ох как непрост, и в момент (ну, или в два-три) раскусил криминальные задумки.
Через десять минут тщательного осмотра он уже был почти убежден, что его догадка верна, но все же оставались некоторые сомнения. Он принялся очень осторожно и аккуратно исследовать этикетку, несильно надавливая на нее пальцем по периметру, и тут же получил результат. Давление явственно обозначило контур скрытой этикетки, которая оказалась в длину и ширину меньше верхней на несколько миллиметров. Теперь оставалось только высвободить ее из заключения.
Мыкола Вильяминович с помощью гувернантки Ивана Ивановича вскипятил воду и принялся отпаривать этикетку от бутылки. Он был уверен, что оригинальный клей окажется прочнее, и тому были свои веские причины. Дело в том, что он уже не сомневался, что ему в руки попалась одна из тех легендарных бутылок, про которые он много слышал, но никогда не держал в руках. А именно – настоящее редкое вино, предназначенное для зарубежных аукционов. Оно вывозилось за границу контрабандой, и преступные элементы, не мудрствуя лукаво, просто заклеивали оригинальные этикетки другими – чтобы не сильно бросалось в глаза. Все остальные шероховатости улаживались, как обычно – связями и деньгами.
Наверное, человек, несведущий в тонкостях торговли вином мог бы задать вопрос – а почему бы, например, просто не отклеить старую и не приклеить новую этикетку – чтобы уж совсем с гарантией. А потом снова поменять их местами? Но такое мог спросить только именно человек несведущий, который не знает тонкостей определения стоимости вина. Дело в том, что раньше для этикеток использовался клей, совершенно отличный от того, что применяется в наши дни, и стоит только сорвать с бутылки оригинальную этикетку, как тут же лишаешься всякого шанса продать ее за хоть сколько-нибудь приличные деньги. Вновь наклеенная этикетка будет сигнализировать только об одном – перед вами подделка!
Для определения стоимости вина применяется не только визуальный осмотр и консультации настоящих знатоков, но и химический анализ, который позволяет определить подлинность старого клея, улавливая всего лишь две-три молекулы душистого вещества, ему характерного, на кубический метр воздуха. Здесь же исследуют состав сургуча, форму бутылки, прозрачность и цвет стекла – и прочее, и прочее. И люди, которые занимаются вывозом вина, прекрасно осведомлены обо всех тонкостях определения его цены. А если они всего и не знают, то найдутся другие, которые смогут дать им надлежащую профессиональную консультацию.
