Елена Селестин - Москва – Таллинн. Беспошлинно
Однако чаще эта игра – воплощение благородства.
Теннис – спорт в белом. До середины двадцатых годов двадцатого считалось неприличным особенно напрягаться на корте, «не комильфо» это – потеть и упираться. Тренировки – да, нужны, не слишком тяжелые. Главное интеллект и шик.
В уставе первого эстонского лаун-теннисного клуба "Калев" в начале ХХ века было записано: «членом общества может стать тот, кто "занимается легкой работой и ходит в чистом платье». Именно теннис очень подходит характеру эстонцев, страстному, но бесконечно сдержанному.
Статья у Ларисы получилось огромной, в концовке она пыталась увещевать саму себя:
Мало кто спорит с тем, что жизнь есть игра, но у большинства людей игра рано заканчивается, а жизнь все длится, уныло тащится до положенного срока. Люди довольствуются тем, что пожевывая наблюдают за чужими судьбами в телевизоре. Существует много возможностей развить и поддержать в себе творческое, то есть игровое начало; спорт в активной или пассивной «болельщицкой» форме – одна из таких красивых возможностей.
Белые одежды теннисного эльфа.
В начале каждого лета я жду: увижу ли ее на этот раз? Она приходит на корты даже в сильную жару, выходит из раздевалки улыбаясь так солнечно будто это ее бенефис. По дороге на площадку охотно заговаривает с каждым встречным. «Все мои партнеры умерли», – беспечально объясняет дама. Тщательно причесана и накрашена, она элегантна в своем белом платье и в замысловатом опять же белоснежном чепчике. Говорят, ей за восемьдесят… похоже. Мне кажется, глядя на нее все думают об одном и том же: смогу ли я так спустя двадцать, тридцать, пятьдесят лет? Тренер осторожно накидывает ей новенькие желтые мячи. Жизнь и игра в судьбе дамы длятся почти одинаково долго, что очень умно и не так уж трудно, но для этого нужны смелость и святое легкомыслие. Нужна вера в то, что жизнь есть игра, то есть радость детская.
* * *Весь август два раза в неделю Витал тренировал Ларису на корте, затем стал брать ее в парную игру. Статью о теннисе перевели на эстонский и опубликовали почти без сокращений, получилось семь журнальных разворотов с эффектными иллюстрациями. Кроме гонорара Ларисе дали солидную премию «за лучший материал номера», главный редактор поздравил Витала и просил придумать следующую тему. Русский журнал перепечатал материал на русском языке.
Идея для очередной статьи пришла неожиданно: на корте, во время игры, Лариса вспомнила о лошадях. Тем же вечером она начала писать:
Машины лишили лошадь всего, она оказалась на обочине нашей жизни и массового сознания. Нам нечего ей предложить: работы для нее больше нет, на волю отпустить тоже не получится – места на планете для вольготного обитания табунов не найти. Лошади в городах среди автомобилей зрелище душераздирающее. Она слишком трепетная и красивая для нынешней жизни. Живая драгоценность.
У человека за период сосуществования выработалась психологическая зависимость от лошади, есть даже термин «иппомания». Или это ощущение брошенности, сиротства? Неизвестно, что решил бы по этому поводу Фрейд, однако в отношении людей к лошади постоянно присутствует состояние легкой истерии: одни ее боготворят, украшают бриллиантами и попонами от известных фирм, а кто-то втихаря налаживает производство колбасы из конины, поскольку содержать их дорого. Дешевле убивать.
Если во взаимодействии человек-собака речь идет о дружбе, о бескорыстной товарищеской любви, то это страсть. Что-то ноет внутри, когда мы смотрим на лошадь.
Через несколько дней после выхода журнала со статьей о теннисе Ларисе позвонили из Москвы. Она выслушала краткое вступление секретарши, а затем возник голос, звучащий властно, но и мягко, иногда переходящий на астматический шепот:
– Меня зовут Александр Иванович. Радость моя, где ты живешь? В Таллинне?
– Вы звоните мне домой…
– Я подумал, может, ты бываешь в Москве. Деточка, я просто заболел, когда прочитал про теннис…ведь ты написала?
– Да.
– Умница…я хочу, Ларисонька, чтобы ты написала книгу. Для меня, для моего издательства. Где мы можем встретиться?
– Если вы приедете в Эстонию…
– Я не молодой человек, деточка, из Москвы езжу только в Германию. Лечиться. Сколько тебе лет?
– ….
– Ты ведь знаешь, что у тебя талант? И такой хрупкий голос… когда сможешь приехать ко мне в Москву, дорогая?
– Я собиралась…Александр…Иванович. Но мне надо написать другую статью, тогда наверное. У меня в Москве дочь.
– Сделай план книги о теннисе, хорошо? И пришли. Присылай мне все, что пишешь. Ты ведь пишешь, детка? Юля продиктует е-мейл. Мы тут подумаем, что можем тебе предложить. Ты ведь не станешь хуже писать, Ларисонька? Я все сделаю для тебя. А я многое могу.
План книги она придумала тем же вечером, и потом просидела еще полночи за компьютером, чтобы сделать план более подробным. Получилось семь глав. Лариса удивилась, как легко приходили в голову идеи разделов и их возможная разработка. Александр Иванович позвонил на следующий день в семь утра.
– Это Калинский. Александр Иванович. Я соскучился, дорогая, – сказал он.
– Пришел на работу и звоню тебе сразу.
Лариса рассмеялась:
– Наверное, ваши сотрудники счастливы.
– У меня бессонница. Дорогая, сегодня не спал и думал о тебе. Ларисонька, я подумал, эстонская фамилия на обложке будет хорошо смотреться… это твоя фамилия?
– Мужа. На кухне обнаружила Мартина, который варил кофе, – в костюме и при галстуке, – муж напряженно смотрел в турку, будто там бурлил волшебный родник. Что-то было необычное в его внешности, Лариса не смогла сразу определить…
– Ты мою статью прочел?
О своих новостях Лариса мужу не рассказала – пока было некогда.
– Какую?
Лариса открыла разворот журнала.
– Теннис? Прочту.
Она проследила как он перед зеркалом в простенке между кухней и коридором поправляет галстук. И внимательно разглядывает свое лицо!
– Мартин! Ты постригся?
– Да. Плохо?
– Нормально. Собираешься куда-то?
– К Виктору. Помнишь, этот адвокат.
Ну и что, оделся нарядно, мне тоже надо что-то сделать с собой, поменяться, тем более деньги появились, – думала она, собираясь на экскурсию. Я хотела, чтобы муж ожил, и вот он, кажется, начал…И мне опять не так!
Экскурсию Лариса провела весело. Освободившись устроилась в кафе, поджидая Витала. Она достала блокнот, чтобы поработать – и задумалась, глядя на толпу туристов на Ратушной площади. Таллинном в разные времена владели то датчане, то шведы, то русские, в наши дни он беспрепятственно захвачен туристами – или теми силами, которые управляют этими туристами. Лариса разглядывала людей, которые были построены в плотные разномастные отряды, послушно шагающие туда, куда им скажут. Среди толпы увидела влюбленных: двое, на вид старше восьмидесяти, шли держась за руки и смотрели вокруг с безмятежным любопытством. Нежная связь между ними была заметна не менее явно, чем их возраст. Лариса подумала: мы все должны быть благодарны им за талантливую старость, даже если они счастливы всего один день и больше не будут никогда. На старушке была шелковая ярко-зеленая майка с лямками, кокетливо скрещенными на загорелой спине. Лариса попыталась представить как она сама покупает эту майку, сшитую для девушки лет двадцати, – и не смогла. Прикинула, из какой страны могли приехать влюбленные; пожалуй, больше похожи на англичан или французов. Или испанцы? Эстонцы вряд ли станут безмятежно держаться за руки, не умеют с доверчивым любопытством крутить головами. Пара явно не была русской, не бывает таких русских пожилых дам и, что еще более верно, галантных пожилых мужчин без пивного живота. В России – старцы, старики и пенсионеры. А также старушки («божьи одуванчики»), пенсионерки и старые грымзы, как мать Стаса. Интересно, здравствует ли Варвара? Лариса мысленно пожелала Варваре, если она жива, лет через десять встретить любовь… Двое, бредущие по древним таллиннским камням, научились главному – радоваться мгновению. Лишь бы ты был счастлив. Лишь бы ты была счастлива. Все просто. Белое население Европы очень стареет. Может, оно так давно этим занимается, что научилось стареть гармонично? Боже, храни людей, которые идут по жизни таким путем, что способны в конце трепетно держать теплую и хрупкую ладонь другого, такого же старого. Ветераны любви важны для нас, потому что мы боимся нерадостной старости, а они дают надежду, что будущее есть всегда, до последнего дня.
Когда подошел Витал, группа с красивыми стариками все еще бродила по площади.
– Идеальный финал, – согласился он.
– Как ты думаешь, Витал, сможем и мы так?
– Мы с тобой, лет через двадцать пять? Почему нет…если начать тренироваться…поцелуешь меня, по-настоящему? Помнишь, как я в юности тыкался губами в твой упрямый рот – ты была жестока, Ларис.
