Татьяна Алферова - Лестница Ламарка
А на небе к вечеру нехорошо стало, гроза собралась. Небо не любит, когда колдуют, от того всегда гроза бывает, тут еще начало августа, самые страшные грозы. Потемнело, похолодало. Кудрявый неподалеку жил, только дорогу перейти, зонтик взял, конечно, даже куртку накинул, а сапоги резиновые обувать и не подумал, какие сапоги! Идет он по дороге, впереди девушка, из местных, деревенских. Хорошая девушка, неленивая – со станции торопится, из города возвращается, куда ездила по хозяйской надобности. Но днем-то солнышко светило, жарко было: девушка без зонтика, в легоньком сарафанчике. И тут как хлынет, сразу, сильно, да ветер, что ураган в степи. Такая гроза, в двух шагах ничего не видно, а капли огромадные, с утенка почти размером. Кудрявый девушку пожалел, укрыл своим зонтиком, укутал курткой. Ей ведь далеко идти до деревни, да еще через лесок, промокнет вся, простынет. Девушку-то он знал, здоровались, но чтобы разговаривать – не было такого, некогда ей с дачниками разговаривать, по хозяйству она устает. А тут, пока шли-провожались, разговорились, да промокли, несмотря на зонтик. По тропинке потоки побежали, им ноги опутали, до щиколоток промочили. Платьишко у девушки к телу прилипло, идет как без платья вовсе, коса у нее на затылке развилась, упала ниже пояса, глаза в темноте сияют. Смотрит кудрявый и говорит себе: что это я у сестер не видал? А чаю можно у этой девушки попить, как бы мне напроситься? А она уж сама предлагает зайти, переждать грозу. Вот и переждали.
К весне поженились, исправился кудрявый, тоже неленивый стал. И сейчас живут хорошо. Корова у них, куры, собака и две кошки. Ну и дети тоже, двое. Теплый погреб есть, картошку отдельно в поле сажают, четыре сотки под картошку, машина большая – хозяйство, что и говорить… Так он и не узнал, чего в тот вечер избежал, что бы с ним после того приворотного зелья стало.
А вишни у старухи извелись, как зацветут – сразу тля сядет, не то заморозком побьет. И что странно – у ведьмы напротив, в трех шагах, каждый год ветви от ягод ломятся, заморозок стороной обходит, тля не добирается.
Уставать стала старуха, не справляется в саду-огороде. Дочери бывать перестали. Младшая далеко замуж вышла, к мужу теперь на дачу ездит. Старшая не может в доме ночевать – задыхается, говорит. И не только на чердаке, а и внизу в комнатке ей не спится. Ну соседи-то сплетничают, что от стыда она, а что стыдного? Подумаешь, жених на другой женился, этих женихов вокруг – как муравьев, только знай, куда сахару капнуть… Вот хозяйство забросить – это действительно стыдно, но у вас, у людей, разум нынче искривился. Сама видишь, все запущено до невозможности. Чердак вовсе разваливается – как ты там спишь-то? Ты не ленись, слышишь! Тогда и я помогу.
Я только решилась спросить про ведьму, потому что, хоть дом напротив и пустовал, но стало неуютно мне после рассказа, рот уж открыла – а на табуретке нет никого. Приснилось, что ли? Пошла к рукомойнику лицо ополоснуть, посмотрелась в зеркальце сбоку – как током ударило! Вот где видела эти губы и этот нос, вот почему лицо-то мне знакомым показалось! Но себя не ожидаешь увидеть нигде, кроме как в зеркале, потому сразу не сообразила. Точно, приснилось. И утром на чердаке, и вечером на веранде. И даже на грядке в борозде, видимо, уснула на секунду, развезло от жары.
На будущее лето, однако же, приехали с хозяйством: появились у нас собака и полосатая кошка. Муж выкопал пруд, до карпов, правда, дело не дошло, но лягушек бывает необычайно много, а тут еще и тритоны завелись. Кошка растет не по дням, а по часам, у собаки шерсть стала ни с того ни с сего завиваться, хоть ей по породе не положено. Птиц в саду развелось немеряно, хоть и кошка; одних соловьев три выводка. Ну раз птицы поселились, то и тля пропала; соседи ходят, на мою вишню удивляются: почему такая богатая. Дом напротив пустовал один сезон, а зимой участок купили новые соседи, обустраиваются. Мы старенький дом из тарной дощечки все-таки снесли и поставили новый. Не потому, что тот разваливался, можно было его подлатать, но захотелось свой собственный дом.
Про странный сон и некошку я никому не рассказала, еще не хватало: сны пересказывать! Но иногда в сумерки вижу – мелькнет в борозде черная кошка, а лицо у нее вроде как человечье. Знаю я, чье у нее лицо.
Новые боги
У Хорта состарились боги.
Рано или поздно это случается со всеми. Даже вещи старятся или выходят из моды. Но Хорт так долго жил неплохо, что подзабыл: боги тоже старятся. Как назло, начиналась зима.
Когда младший ребенок заболел гриппом, а вслед за ним и старшие, Хорт решил, что это обычная сезонная эпидемия в городе. Но довольно скоро жена упала, поскользнувшись на обледенелой ступеньке, и сломала руку. А у самого Хорта обострился хронический гастрит. Бог, отвечающий за здоровье, явно не справлялся со своими обязанностями.
Жена с недавних пор вообще раздражала Хорта больше обычного своей пустой болтовней и бесконечными походами по магазинам за ненужными вещами. Пара уродливых вазочек тусклого стекла, купленная женой на распродаже в соседней посудной лавке, оскорбляла его взгляд несколько дней. Оскорбляла, оскорбляла, пока не свалилась – сама по себе – в кастрюлю с борщом и не испортила обед и воскресное настроение. Готовить-то теперь приходилось самому, раз у жены рука в гипсе. Хорт накричал на жену, и та ушла ночевать в гостиную. Почему-то с этой смешной размолвки они стали спать врозь. Дети дружно принялись ругаться между собой и грубить родителям. Пиво приобрело неприятный запах, где его ни покупай, по телевизору косяком пошли идиотские сериалы, а чемпионат по хоккею посмотреть толком не удалось: из-за обильного снегопада часто вырубалось электричество. Словом, бог любви и удовольствия сачковал и явно норовил переложить часть обязанностей на бога удачи, поскольку тот традиционно отвечал еще и за погоду.
Бог удачи ответил внезапной оттепелью, гололедом и штрафом за неправильную парковку. А потом уж прорвало батареи. Бог благосостояния не отставал: испорченные ковры, мебель, неоплаченный больничный на работе у жены, серия новых поборов у детей в школе. Напрасно Хорт тратился на достойные жертвы, напрасно менял и лакировал алтарь: боги дремали, все четверо, и знать не желали о его проблемах. Пробуждаясь лишь к жертвоприношению, они плакались Хорту на ломоту в каменных костях и сезонную депрессию. Боги состарились и обессилели.
Вырастить новых богов в тайне от старых зимой практически невозможно. Следовало дождаться весны, перетерпеть. Много неприятностей свалилось на семью за эти темные холодные месяцы, в марте чуть-чуть полегчало, жена вернулась из гостиной в спальню, гастрит утих, грубость детей сделалась привычной и не доставляла столько огорчений, как в декабре. Больничный жене оплатили, всего лишь сорок процентов, но все же, все же. Боги самодовольно улыбались, щурились на молодое мартовское солнце, намекали на новые подношения, но Хорт видел: они уже ничего не могут, осталась лишь каменная оболочка.
Едва сошел снег, Хорт ринулся на дачу. Земля сопротивлялась, Хорт вспотел до костей, долбя ее непослушную плоть маленьким ломиком, но все же нашел, что нужно. Четыре маленьких белых камушка лежали рядом на достаточной глубине и вполне годились для того, чтобы при надлежащем уходе и подращивании стать новыми богами. Он похудел, на щеках прорезались глубокие морщины, руки болели от постоянной работы с землей, ведь яму с будущими богами приходилось каждый раз углублять и закапывать от прибывающего света. После работы Хорт ездил на дачу растить маленьких, дома же говорил, что строит сарай для лодки. Сарай-то ведь тоже пришлось строить, старые боги запросто могли его проверить и уличить во лжи.
Наконец камушки проклюнулись на поверхность, к концу мая, к радостному, отчасти наивному ожиданию Хорта, из них вылупились новые боги и прочно заняли дачный алтарь. В тот же день семья переехала на дачу, хотя жена и ворчала, что еще слишком рано, слишком холодно. Старые боги, утомленные переездом, неприятно удивились, обнаружив на алтаре соперников. Пока они раскачивались, формулируя общее соглашение, ограничивающее влияние новеньких на Хорта, молодые открыли свежие пасти с белоснежными зубами, и только хруст пошел, полетели по домику редкие каменные крошки, да и те позже подобрал и слизнул шустрый новый бог удачи.
Какая жизнь настала у Хорта! Даже жена несказанно расцвела и похорошела, не говоря уж о прибавке к зарплате. А погода в конце мая могла соперничать с июльской. Наконец-то отпустил гастрит, и сошли мозоли на ладонях. Новые боги дали больше, чем просил Хорт. Юную нежную соседку с розовыми сосками и большим доходом дали боги. И жена не ревновала его, а дети лишь заговорщицки подмигивали за обедом. Но пришло время жертвоприношения.
Хорт расщедрился: за хорошую заботу и платить приятно. Но то, что старым богам показалось бы роскошным пиром, у новых вызвало злую усмешку. Хорт удвоил плату, а боги все кривились. "Нечего баловать, – решил Хорт, – сами не знают цены жертвам, молодые еще. Пусть посидят на голодном пайке, а там поглядим".
