Александр Лапин - Вихри перемен
Он выходит в редакционный коридор. «Ох, и тошненько мне!»
В соседней комнате, где сидят новоиспеченные коммерсанты в малиновых пиджаках и зеленых брюках – новомодных слаксах, слышен голос бывшего собкора Коли Сурнина:
– Диктую по буквам: «Те-пло-ход “Михаил Светлов”. Да, да! Арендуем!»
III
Тихий зеленый район города. Привилегированный. За речкой Весновкой. Недалеко от гор. Дома в пару-тройку этажей. Металлическая ограда вокруг. У въезда милицейский пост.
У каждого входа подъезд сделан такой, чтобы служебная «Волга» могла подойти вплотную к двери. И государственный человек, не подвергая себя опасности, мог сесть в затонированный салон. И незаметно для окружающих покинуть свое жилище. Или вернуться в него.
Коммунисты знали толк в комфортной жизни. Его пятикомнатная квартира осталась в наследство от второго секретаря ЦК компартии Казахстана.
Нет теперь этой партии. Уехал в Россию и второй секретарь. А они остались. Им надо строить свою новую жизнь.
Амантай потихоньку встает с широченной кровати. Отодвигает тяжелые шторы. И выходит на балкон. Покурить. Дома Айгерим не разрешает. Вредная она становится с годами. Полнеет и вреднеет.
Он вглядывается в окна противоположного дома. Но там нет никакого движения. Все, наверное, уехали по делам. Это он сегодня подзадержался. Поздно ночью прилетел. Из Англии, куда ездил с особым поручением от президента. Бывший министр по молодежным делам, теперь он помощник самого. Лицо, приближенное к телу.
Амантай возвращается в спальню. Одевает длинный, толстый пестрый халат. (Тоже завела жена. Не любит, когда он ходит в трусах по квартире.) И отправляется на кухню. Вернее, не на кухню, а в столовую-кухню. Они здесь совмещены. И из кухни сделано раздаточное окно. Чтобы повар мог передать блюдо официанту. А тот уже поставил его на стол. Но старая обслуга, к сожалению, уволилась. А новой нет. И приходится ему самому идти за завтраком.
Жена на кухне. Высокая, рослая, белокожая, с иссиня-черными волосами. После рождения близнецов Айгерим стремительно набирает вес. И поэтому кажется, что ее полная, упакованная в белый халат фигура занимает все пространство у электрической плиты. Она недовольно зыркает на него красивыми уйгурскими глазами. (Кто-то в ее роду роднился с этим древним народом.) И, наконец, подавая на стол сваренный в турке крепкий кофе, спрашивает:
– Ну и что ты вчера так поздно приехал? Я звонила в аэропорт. Самолет из Лондона прилетел в десять часов вечера. А ты явился, когда я уже спала…
«Сказать или не говорить? – думает Амантай. – Хотя все равно сегодня уже будет объявлено».
Он молча поднимается из-за стола. Проходит в спальню. Достает из конверта несколько купюр. И вернувшись на кухню, где, надувшись, сидит жена, кладет их на стол:
– Вот! Это теньге! Наши казахстанские деньги.
Жена в изумлении аж всплеснула, как ребенок, руками, глядя на разноцветные, словно фантики, купюры. И принялась разглядывать.
– Ой, а это кто? – ткнула она крашеным пальцем в сотенную, где крупно изображен самый важный предок казахов – Абылай-хан в национальном халате и островерхой шапке.
– Ты знаешь, я не рассказывал тебе о своих делах, потому что это государственный секрет. Секрет, который знают только семь человек в стране!
Амантаю страшно хочется похвастаться и, наконец, показать жене, что теперь он и сам по себе фигура республиканского масштаба, доверенное лицо президента, а не просто племянник дяди Марата и удачливый зять ее отца.
– Я с самого начала нахожусь в процессе, – важно и со значением начинает он свой рассказ. – Еще когда только все задумывалось. Помнишь, когда Сергей Александрович Терещенко, первый премьер-министр выступал?
– Ой, это когда было, так давно! – морщит губы Айгерим и разглядывает самую маленькую однотеньговую купюру на свет. – А это кто? В чалме такой изображен?
– Это Аль-Фараби. Наш великий средневековый ученый!
– Так он что, тоже казах? – удивилась жена. – А я думала, он узбек…
– Ты не перебивай! – даже злится Амантай, чувствуя, что жена испортит своими глупыми вопросами его торжество. – Так вот, тогда Сергей Александрович сломал ногу. И очень сильно хромал. Так что нам пришлось телестудию сделать в третьей госрезиденции, что находится в горах, в Алма-Атинском ущелье…
– А почему?
– Ну, он там жил. Чтобы не было видно, что он в гипсе, пришлось посадить его за стол. Вот тогда он и заявил во всеуслышанье, что Казахстан выйдет из рублевой зоны. То-то шуму было. И началось! Представители от каждого жуза и рода рванули на прием к высшему начальству. Кого рисовать-изображать на новых деньгах? Все сошлись на том, что на единичке должен быть прародитель всех казахов, великий ученый и философ Аль-Фараби. А вот когда дело дошло до более крупных купюр, тут единого мнения не было. Каждый за своих. Абаю Кунанбаеву удалось разместиться только на двадцатке. А он великий поэт и просветитель казахского народа. Много споров было вокруг Чокана Валиханова. Как изображать? Он ведь служил в колониальной армии! Ну все-таки решили, что в военном мундире привычнее. С остальными было попроще. Вот они какие теперь!
Амантай берет в руки несколько пестрых разноцветных купюр, складывает их веером, как карты при игре в дурака, и несколько секунд любуется ими.
– Не беда, что никаких прижизненных портретов великих ханов и батыров не было никогда. Художники-графики, сидевшие на секретной даче в Англии, хорошо понимали свою задачу. И сумели соблюсти баланс. Чтобы все жузы и роды казахского народа были достойно представлены на первых в его истории деньгах.
Сам Нурсултан Абишевич правил! Я, Амантай, видел его руку на гравюрах. Видишь, жена, за основу взяты европейские деньги. Чтобы уж было, как говорится, не отличить, – хвастается в конце рассказа он. – Хороши!
– А что так назвали – теньга? Это похоже на деньги.
– Тоже много споров было. Свои деньги! Как назвать? Хотели «сом» или «сум». Но у узбеков уже есть сомы. У киргизов сумы. Пробовали делать дизайн с названием «алтын». А потом махнули рукой. Назовем деньги деньгами. Только по-нашему – «теньге». Теперь это наша уже история. И в ней уже есть свои герои. Например, Тимурку Сулейменова помнишь?
– Ну да, а как же!
– Теперь председатель национального банка.
За дверью раздался топот босых детских ножек. По ковру вихрем проносится сын. Большеголовый, черноглазый мальчишка – любимец отца, с разбегу залетает в столовую, но не рассчитывает скорости и шлепается, споткнувшись о складку ковра. Не хнычет, а сразу вскакивает и, потирая ушибленное колено, подходит к отцу. Амантай берет на руки сына. Обнимает, прижимая к себе жесткие черные волосы. Но тому не сидится на месте. И через секунду он уже тянется к столу, на котором в рядок лежат похожие на игрушечные фантики купюры.
– Ата! А что ты мне привез? Это? – ребенок сгребает со стола жестко-гибкие, как будто сделанные из синтетики, новенькие теньге. Оборачивается и задает вопрос: – А что это?
– Деньги, сынок!
– Игрушечные?
– Настоящие!
– А можно ими поиграть? В магазин. С Айгуль!
Жена хочет было отобрать теньге. Но Амантай, улыбаясь, машет рукой. Пусть, мол, пошалят. Но строго говорит:
– Только не мять и не рвать!
– Я сейчас покажу Айгульке? – и карапуз рванул из столовой в комнату к сестре.
– Они уже будут жить в другой стране. В другом мире! – задумчиво качает головой Амантай. И присев за стол, тянется к фарфоровой китайской сахарнице.
* * *После утреннего чая он выскальзывает из дома. И «Волга» несет его снова в сторону Алма-Аты-1. К аэропорту. Встречать самолет. Пока машина преодолевает этот путь по земле, Амантай вспоминает другой путь – во времени, который преодолела республика, чтобы, наконец, поставить точку в обретении собственной государственности.
Московский путч только убыстрил и усилил процесс распада страны. Но здесь, в Казахстане, никто не ждал, никто не предвидел и, самое главное, никто этого не хотел.
Он прекрасно помнит это время – безвременье, когда власть еще пыталась собирать осколки разбитого фарфорового сервиза. Но в этой истории обмана и растерянности уже были мудрые люди, чувствовавшие, к чему все идет. Понимавшие неизбежность и закономерность происходившего.
– Эх, Сауком Темирбаевич! – шепчет Амантай про себя, вспоминая бывшего председателя Госплана Казахской ССР Такежанова. – Мудрый старик! Он не только говорил слова. Еще в девяносто первом он пробил очень важное для будущей независимой страны решение. «Вырвал из глотки Москвы право делать аффинаж золота здесь в Казахстане. До этого золотое сырье отправлялось в Россию. А тут они сами стали «делать слитки». Да какой пробы! 99,99 % Тогда же был и создан свой Гохран. И первое народное золото легло в хранилище.
На юбилее у дяди Марата он сидел рядом с этим аксакалом. И тот объяснял ему, молодому сопляку, что суверенитет любого государства появляется только тогда, когда соблюдаются три важнейших условия. Первое – государственная граница. Второе – армия для ее защиты. И третье – самое важное. Амантай вспомнил раскрасневшееся, со слегка хитрым выражением лицо старика, когда он многозначительно замолк и, подняв тощий палец вверх, наконец, просто сказал:
