Дарья Кузнецова - Увидеть Париж – и жить
Я задумалась: «Интересно, каждый ли человек знает, что значит быть униженным и растоптанным до конца? Потерять себя?» Я вспомнила, как парень за остановкой засмеялся, ударил меня два раза по лицу и толкнул на землю. Как ужасно было одной, больной, несчастной и испуганной бежать от Куропатова в незнакомый город. Я вспомнила его непристойные угрозы, последнюю крайнюю степень хамства, жестокости и надругательства. Меня унизили, растоптали, надругались. Чем это можно загладить и исправить? Местью, прощением, молитвой, алкоголем, подвигом, омутом острого наслаждения, дарящего забвение, самоубийством – чем?! Как залечить кровоточащие раны в душе? Нет, я больше не буду чувствовать себя униженной, растоптанной, скверной.
Я откинулась в кресле и снова посмотрела в иллюминатор, внизу уже ничего не было видно, только бежали белые и чистые облака. Главное в человеке – это душа, мозг, называйте как угодно, через разум и сердце человек может изменить свою жизнь, и все, что было с ним, с его бренной телесной оболочкой прежде, уже неважно. Но ведь душу тоже можно испачкать и испортить, но потом нужно попытаться вырвать эту грязь с ужасной болью и кровью и завесить шрам прекрасными картинами новых мечтаний и свершений. И не надо никому мстить, жизнь расставит все по своим местам.
Мы все можем найти счастье и свет, а те, кому повезет, и пару миллионов евро тоже. Найти или заработать. Мне вдруг стало казаться, что в жизни нет ничего невозможного. Горизонты открываются, границы стираются, расширяется кругозор, мир незаметно превращается в огромный сверкающий Диснейленд для бывших серых мышек. И если приложить усилия, можно сделать все, что угодно, абсолютно все, изобрести фэйсбук, совершить кругосветное путешествие, создать свою линию одежды, купить домик на побережье и умереть там, где море, солнце, пальмы и прохладный, волнующий самые сокровенные струны души ветер с моря. В мире так много денег и возможностей помимо горя, страданий и тоски. Похоже, я схожу с ума. Мимо прошла стюардесса, и я поставила на ее поднос бокал шампанского. Я не буду больше думать о своих обидчиках, мне после стольких лет печали, мук и сожалений неважно, что они сделали со мной, пусть их накажет жизнь, а меня она щедро вознаградила за все страдания.
Напротив меня сидела дама с дочкой, богатой, наивной, симпатичной девочкой в одежде от модных дизайнеров. Пускай эта девочка никогда не узнает, что такое грязь, унижение и зло, но зато она и не почувствует моего острого, пьянящего, пронзающего до самого сердца и возносящего на сверкающие вершины этого прекрасного и печального мира восторга победительницы.
«Люди гибнут за металл». Разве миллионные состояния стоят того, чтобы чье-то страдающее и радующееся, совершенно сотворенное сердце, перекачивающее кровь по всему организму за двадцать три секунды и наполняющее живительным кислородом все клетки тела, перестало биться? Для кого-то ценность человеческой жизни – полная чушь. Но вселенная зла больше не пугает меня. Я буду дышать и ходить по земле, не так уж важно, где и с кем, и во что я буду одета. Главное, что мои легкие будут наполняться воздухом, а все тело, все трепещущие нервы будет пронизывать удивительное, неповторимое ощущение жизни, к которому мы привыкаем и перестаем замечать великое и прекрасное чудо бытия. Этот мир ужасен, несовершенен, полон страданий, болезней, насилия и зла и, тем не менее, он в каком-то смысле прекрасен и идеален, и когда-нибудь я смогу постичь сокровенный смысл всего. Душу перестанет терзать боль, и мое сердце наполнится непреходящим покоем и счастьем.
Я смотрела на пролетающие под самолетом облака, он стал снижаться, и уже появились игрушечные города, горы и синяя лужа моря далеко-далеко внизу. Но мы пока еще летели на невообразимой, головокружительной высоте, над миром корысти и похоти. Эта жизнь – еще никем до конца не раскрытая тайна, где свет наших сердец «во тьме светит, и тьма не объяла его». И снова будут рассветы и весна. Моя любовь покинула меня, и несчастья изранили мою душу. И все-таки я так хочу жить несмотря ни на что.
– Наш самолет скоро приземлится в аэропорту Шарля де Голля, температура за окном восемнадцать градусов, – любезно произнесла стюардесса. И вот самолет уже опустился на шасси.
Глава 11 Новая жизнь
Я с удивлением и радостью обнаружила, что за мной не гонятся никакие крутые парни с пистолетами. Видимо, в России все-таки осталось достаточно денег и ресурсов, чтобы ее граждане не устремлялись в погоню за какой-то жалкой парочкой миллионов. Несколько минут я стояла, прижимая к себе свое сокровище в старой кожаной сумке. Франция встретила меня мелким дождем, зонтиками, серым небом и невыносимым, терпким воздухом свободы. Я назвала первому попавшемуся таксисту адрес моей сестры в Версале. И мы помчались по залитому дождем, прекрасному европейскому асфальту. Странные чувства переполняли меня, столько всего случилось за последнее время. Смерть и любовь, добро и зло, огромное, как океан, горе и огромное, как сумма в два миллиона евро, счастье.
И вот наконец мы доехали до дома моей сестры. Это был небольшой домик за высоким забором, как принято у французов, с мансардой и балкончиком, на котором даже осенью росли очаровательные цветочки. Последний раз мы виделись два года назад, когда Лена приезжала в Питер со своей трехлетней дочуркой. Сестренка, всегда такая озабоченная разными мелочами, нервная, бесконечно гордая своей очаровательной маленькой дочкой и очаровательным семейным ресторанчиком в Версале. Мне всегда казалось, что она мечтает прожить жизнь без грусти. Лена с детства умела находить способы получать маленькие и большие радости и удовольствия. Если ей было грустно, она сразу шла в кино, на дискотеку или выкуривала сигарету, выпивала стакан вина, пробовала травку, забывала колоть инсулин, несколько раз попадала в больницу.
У нее был ужасный, драматический роман с Виктором, взрослым, обеспеченным мужчиной, который был старше ее на тридцать лет. «Я люблю его не за деньги, он сам всего добился, стал миллионером, у него невероятно сильный характер, интеллект, такие люди становятся хозяевами жизни, это золотой генофонд нации. Я хочу от него ребенка, только обещай, что не скажешь родителям, пожалуйста, обещай, они ничего не должны знать. Они так и остались в этом застойном совке и не понимают, что разница в возрасте ничего не значит», – говорила дрожащим голосом по телефону двадцатилетняя Лена, и в ее голосе звучал искренний восторг. Потом «золотой генофонд нации» стал уговаривать ее прервать беременность, они с женой были деловыми партнерами, на нее была записана половина имущества, в случае огласки ему грозили большие проблемы. И сестра сделала этот аборт, рассталась с Виктором, впала в жуткую депрессию, пыталась вскрыть себе вены, долго лежала в клинике неврозов.
Я навещала ее почти каждый день. Мне было больно смотреть, как она выходила во дворик этой клиники на Васильевском острове, дрожащей рукой держала сигарету, судорожно втягивала табачный дым. Выдалось необычайно жаркое лето. Один раз Лена начала рыдать и сказала сквозь слезы: «Мне нечем дышать, Ларисочка, абсолютно нечем. Чем люди дышат в этой стране? Я не понимаю, сестренка, как можно быть такими жестокими, мы же жестокие, мы убиваем детей, маленьких, совсем маленьких. Может быть, у него уже были ручки крошечные, вот такие, Ларисочка, как ты думаешь?» И она показала свой ноготь. Потом Лена бросилась на землю и забилась в страшной истерике. После этого ей стали колоть нейролептики, и она несколько месяцев провела как во сне.
Слава богу, сестра наконец выздоровела. И встретила в университетской библиотеке студента из Франции Жана, высокого, красивого, с носом с горбинкой и огромными насмешливыми черными глазами. Он полюбил ее, Жан говорил, что Лена похожа на Жанну д΄Арк. «Она привлекла меня своей незащищенностью, своим внутренним надломом, – говорил мне немного пьяный Жан во время их свадьбы в Париже, – чистенькие, наивные девочки мне никогда не нравились. Их ждет кризис в неизвестном будущем, никогда не знаешь, что с ними дальше произойдет. А Лена уже прошла через это. Она мудрая, она замечательная». Жан был хорошим, умным парнем, не без недостатков, конечно. Он так смотрел на меня, что я сразу поняла, что вряд ли он сможет хранить верность Лене, но главное, чтобы он сохранил ее израненную душу.
И вот я открыла калитку и позвонила в дверь, был уже вечер. На крыльцо выскочили Лена, пятилетняя Вивьен и вышел Жан с бутылкой вина. «Ларисочка, милая, какими судьбами? Почему не предупредила?» – начала тараторить, целуя меня, сестра. Вивьен хватала меня за брюки и показывала куклу.
– Ну, ну, пойдемте в дом, что мы здесь стоять, выпить за встречу, – на ломаном русском языке произнес Жан, тоже успевший меня облобызать. Впрочем, я, как и Лена, неплохо знала французский, который мы изучали в университете. Отчасти благодаря знанию языка они с будущим мужем и познакомились.
