Виктория Токарева - Мои мужчины (сборник)
– А где ты их возьмешь? – удивилась я.
– В ресторане у Аурики.
– Украдешь?
– А что такого? Всего восемь чехлов… – И добавила: – Красть надо понемножку, чуть-чуть…
И показала двумя пальцами это «чуть-чуть».
– Не надо, – отказалась я. – Под чехлы нужны специальные стулья. Да и противно сидеть на краденом.
– А какая разница? – удивилась Ляна.
Ей не противно. Наоборот, приятно. Досталось на халяву. Удалось.
Она готова была украсть не только у меня, но и для меня. Это означало: я была ей небезразлична и даже чем-то дорога.
Из Америки ко мне приехала подруга. В Америке у нее были обязательства: учить своих детей, лечить родителей, сохранять красоту – фитнес, лифтинг (подтяжка). А здесь в Москве – духовное вливание. Пир духа, как говорил Горбачев.
Моя подруга посещала театры, выставки, интересных людей, ныряла в политику, в искусство. Так проходил месяц, – и опять назад, в Америку, в рутинную жизнь каждого дня.
Я любила эту свою подругу за то, что она любила меня. Я люблю только тех, кто меня любит. Даже свою собаку я люблю именно за это, и ни за что другое.
Вторая причина любви к подруге – ее ум. Это необходимое условие, иначе мало ли кто меня полюбит…
Подруга дарила мне экзотические подарки. На этот раз она привезла американские духи. Не просто духи, а с феромонами. Американские парфюмеры стали добавлять в духи феромоны – такие гормоны, которые притягивают противоположный пол. Эти гормоны создаются в лабораториях синтетическим образом и смешиваются с духами.
Я подушилась. Ничего особенного. Духи и духи. Их коварные свойства никак не проявлялись. Духи вели себя скромно.
Запах понравился умеренно, а вот флакон меня поразил. Большой, как два кулака, хрустальный, с тяжелой матовой пробкой. Настоящие духи, а не туалетная вода, какая продается везде и всюду. Я догадывалась: это дорогой подарок. Один флакон чего стоит.
Я поставила духи под зеркалом в прихожей и, когда выходила из дома, – прыскала на одежду, на волосы. Почему бы и нет? Флакон светил как луна, в прихожей сразу стало светлее.
Через неделю я уехала отдыхать за границу, духи с феромонами оставила дома. Противоположный пол меня не интересует, а флакон тяжелый, не хочется тащить.
Через две недели я вернулась. Американских духов не было и в помине. Странно, Ляна ворует по чуть-чуть, а тут – не чуть-чуть, и главное – на самом видном месте. Пропажа не просто заметна, а бросается в глаза.
– К тебе кто-нибудь приходил? – спросила я.
– Зина.
– Зачем она приходила?
– Мы с ней вместе чистили ковер.
– А духи где?
Лицо Ляны стало растерянным.
– Я не знаю.
– Вот и я не знаю.
В воздухе нависла гроза.
– Я оставила на тебе дом, и ты за него отвечаешь.
– Я заплачу, – пролепетала Ляна.
– Конечно, заплатишь, – подтвердила я.
Это было неожиданно. Ляна была уверена, что я прощу ей пропажу, как это бывало всегда. Я скажу: «Да ладно». Но никаких «да ладно».
– Я узнаю стоимость духов и вычту, – предупредила я. – Останешься без зарплаты.
Ляна кинулась к Зине, которая работала у соседей. Но скоро вернулась ни с чем.
– Зина не брала, – мрачно сообщила Ляна.
– А где духи?
– Не знаю.
Естественно, Зина не сознается. Она же не идиотка. Но может быть, действительно не Зина. Ляна вполне могла отдать их своей сестре Аурике, которая работает в ресторане. Ей нужнее. Мне-то на что? Я вообще должна сидеть в углу и вязать внукам шерстяные носочки.
– Где духи? – недоумевала я.
– Вы мне надоели! – отрезала Ляна.
Наезд – лучший способ защиты.
– А ты мне, – ответила я.
Это был конец. Период «Ляна» окончился, слава тебе господи…
Ляна уходила утром с двумя неподъемными сумками. Я не поинтересовалась, что в сумках. Не буду же я шмонать багаж, как в аэропорту. Я не таможня.
Ляна шла к калитке, ее лицо было твердым, как кирпич. Все мышцы напряжены.
Я вспомнила, что у нее остались неоплаченными последние несколько дней. Можно, конечно, вычесть за духи, и она уже смирилась. Но я буду помнить об этом и нервничать, и какое-то время не смогу работать.
– Ляна! – позвала я. – А деньги?
Она вздрогнула, как будто ей выстрелили в спину. Остановилась.
Я подошла к ней и вручила причитающиеся деньги. Без вычетов. Фиг с ними, с духами. Зачем мне противоположный пол в третьем возрасте?
Ляна уехала в свое село, но вскоре вернулась обратно. Хозяйство: куры, гуси, свиньи, конь Красавчик, муж-алкоголик – это очень тяжелая работа. А денег – нуль.
Ляна вернулась в Москву и нашла себе новое место. Она ухаживала за лежачей старухой по имени Сара Ефимовна.
В прошлом Сара Ефимовна была прекрасным переводчиком, знала пять языков, включая арабский. Но в данный отрезок времени она пребывала в Альцгеймере, ничего не соображала. Постоянно искала свои документы и путала балконную дверь с входной.
Ляна боялась, что старуха выпадет из окна. Хотя почему бы и не выпасть в девяносто восемь лет? Зачем нужна такая жизнь?
Три раза в неделю приезжала дочь Сары Ефимовны, привозила продукты питания. Питание было раздельным: старухе полагалось одно, а Ляне другое – гораздо дешевле и хуже.
Ляна, конечно, восстанавливала справедливость. Старухе давала ливерную колбасу и прочую гадость с добавками. А сама ела сливочные йогурты, французские сыры с плесенью – все, что полагалось старухе.
Условия проживания были неприятные: тесная однокомнатная квартиренка, пропахшая мочой. Выйти на улицу невозможно: старуха не в себе, если что – дочка засудит. Украсть тоже нечего, даже чуть-чуть. Если только грамоты, дипломы и ордена, которые раздавали в советские времена, как бусы дикарям.
Прошлая жизнь в моем доме казалась несбыточным сном: простор, свежий воздух, прогулки, рыжий Толя, полноценная еда и хорошая зарплата. Что еще надо человеку для счастья?
Ляна звонила своим прежним подругам, они приходили ко мне для переговоров: не возьму ли я Ляну?
Но куда я ее возьму? У меня уже была Фарида.
4Фарида досталась мне по рекомендации американской подруги. Она (в смысле Фарида, а не подруга) работала у московского профессора и была незаменима.
– А почему ушла? – спросила я.
– Это он ушел, – уточнила подруга.
– Куда?
– На тот свет.
– А почему она отпустила?
– А кто ее спрашивал?
Мы скорбно помолчали.
Я записала телефон Фариды. Все же по рекомендации брать лучше, чем из агентства. В агентстве никого не интересует, кто к ним обращается в поисках работы. Может быть кто угодно – маргинал и криминал. Агентство интересует только прибыль. Но это примета времени: алчность и безответственность.
Мы созвонились. Фарида пришла в назначенное время. Я ничего не поняла. Передо мной стояла кинозвезда. Она была одета по последней моде, а я понимаю в моде. На ней была курточка из каракульчи, крашенной в сиреневый цвет. Это последняя фишка итальянских дизайнеров. Они красят мех не потому, что он плохой, просто надоел один и тот же традиционный цвет.
Мне показалось: моя американская подруга что-то напутала. Дала телефон другого человека.
– Я ищу домработницу, – сказала я.
– Я знаю. Я за этим пришла.
– Вы согласны работать по хозяйству? – удивилась я.
– А что такого? Работать не стыдно, стыдно воровать.
– Вы такая красивая… Зачем вам стоять у плиты?
– Я хочу открыть свой бизнес. Мне нужен стартовый капитал, – объяснила Фарида.
– Какой бизнес?
– Пошивочную мастерскую. Я хорошо шью.
– Так может быть, вам лучше работать при театре? Там тоже есть пошивочные цеха.
– Я узнавала. Платят копейки. Стыдно сказать.
Мне как-то неудобно было пользоваться такой красотой.
– А другие места? – спросила я.
– Меня не берут. Пятьдесят лет. Считается, старая. Надо уступать дорогу молодым, вот я и уступаю.
Фарида выглядела на сорок. В наше время все культурные женщины выглядят на десять лет моложе.
Поколение моей мамы не следило за собой, не до того. Надо было выживать после войны, да и мужчины все перебиты. Не для кого стараться.
Мое поколение сильно продвинулось вперед, и это понятно: семьдесят лет без войны. Но уже следующее за мной поколение продлило свою молодость на пятнадцать и даже на двадцать лет. Фарида выглядела превосходно. Лицо – с высокими скулами. Кожа, натянутая на скулы, не собирается в морщины. Личико гладкое, смуглое, слегка румяное, как земляничка. Волосы – тяжелые, азиатские, блестят как антрацит. Но главное – позитивный характер.
Фарида стала у меня работать.
В доме стало светло и радостно, как будто включили все люстры сразу. Фарида постоянно находила повод посмеяться, она раскатисто хохотала, мой муж сдержанно улыбался, а я ржала, как жизнерадостная лошадь на лугу.
