Сергей Минаев - Дyxless 21 века. Селфи
– Толь, ну чё ты стоишь? – продолжает она подначивать. – Твоей девушке будут хамить, ее будут у туалетов лапать, а ты будешь стоять? Скажи ему, ну? Чё, боишься, что ли, что он «селеб»?
«Ну что он скажет-то? I will fuck and Hollywood will watch?»
Толя, надо заметить, и сам пребывает в нерешительной пьяности и к агрессии не склонен.
Нашу томную паузу прерывает вовремя вернувшийся на балкон Миша.
– Так, парни, все окей, произошло недопонимание, мир, всем виски! – с ходу оценивает он ситуацию. – Так, что девушка пьет?
– Девушка с такими козлами ничего не пьет. А ты, Толя, лошара! – Она разворачивается и, демонстративно виляя бедрами, чуть не заваливаясь на повороте, направляется в сторону выхода.
– Я прошу прощения, я вашу девушку обижать не хотел, – говорю я этому Толе. – Она меня с кем-то перепутала.
– Да ну… ваще понятно, – пожимает он плечами и резко бросается вдогонку.
– Лучше бы он ее не догнал, – замечаю я вполголоса.
– Приехал Богданов и все испортил. – Миша обнимает меня за плечи. – Тебе обязательно нужна театральность?
– Это не тот случай, поверь.
– Верю. Пойдем, там девушка твоя заждалась.
Обнаруживаю в диванной зоне все ту же компанию, кажется, в тех же позах. Смотрю по сторонам, вижу Катю, выкидывающую на танцполе лихие коленца в обществе молодых тусовщиц. Все с бокалами в руках. Чокаются, обнимаются. Сразу понятно, почему Катя так отчаянно интересовалась, надолго ли мы здесь.
– Ты на Жору не злись, он в самом деле перепутал… наверное. – Миша тянется к моему бокалу своим.
– Не буду. – Разливаю очередную порцию виски. – Просто все сейчас по домам разъедутся, а потом кто-то из вас скажет опять, что я «был какой-то смурной», «зазвездил» и «редко видимся».
– Не будут, – отрицательно качает он головой. – Ты в последнее время исправился. Мы стали чаще встречаться. Прям как раньше.
– Правда? – пытаюсь уяснить частоту наших общений, но вспомнить не получается. Последний что называется record месячной давности, и тот мутный. Но раз Мишка хочет верить в лучшее, переубеждать не буду. Мне и так неуютно от этой вечной дружеской подколки про «звезду» и… И еще, кажется, я начинаю стремительно пьянеть.
– Слушай, там девица эта, которая на меня бросилась. Мне кажется, ей плохо. Она на диване валялась, когда я выходил, а парень ее пытался в чувство привести.
– Ты доктор, что ли? – Он закуривает, смотрит куда-то мимо меня. – Сейчас проспится, и все будет ок. Все будут живы. Все будут. – Он оглядывает меня снизу доверху, будто в первый раз видит, потом пристально смотрит куда-то мне за спину.
Я поворачиваюсь, перегибаюсь через стойку, силясь понять, куда он вперился взглядом. Вижу на другом конце зала парня, который в начале вечеринки несмешно пошутил про ад. Парень обнимается с человеком, одетым в пиджак, на спине которого трафаретная надпись «WIERD?», такая же, как на моем. Их фотографируют двое друзей. Потом «адский» парень отходит и меняется местами с тем, кто его только что фотографировал. «Пиджак» слегка изгибается, поворачивает голову вполоборота, позирует. Что-то неуловимо знакомое видится мне в его чертах, я делаю шаг вперед, чтобы разобрать получше, но сзади кто-то долбит мне по плечу, я дергаюсь. И вот уже знакомый фотограф орет мне в ухо:
– Здорово! Как дела?
– Нормально! – кричу в ответ. – Спасибо!
– Так, проверим! – Он смотрит отснятые фотографии. – А ты у меня сегодня уже есть. Вот, смотри, хорошее фото. Девушки рядом красивые.
– Спасибо! – Я не всматриваюсь, чего там на экране, отлипаю от него и двигаю туда, где была фотосессия, чтобы понять, что это за парень в «пиджаке» и где я его видел. Но парня уже нет, и только толпа людей из нашей диванной отчаянно подпрыгивает на стойке, подпевая нестройным хором: «I, I follow, I follow you! Deep sea baby, I follow you!!!»
Я протискиваюсь сквозь танцпол, делаю пару кругов по залу, но парня не видно. Дохожу до туалетов, выкуриваю сигарету, ожидая, что он выйдет из кабинки. Ничего подобного. Вместо него из кабинки практически выпадает мне на руки Катя.
– Нормально тут… так… нормально, – икает она. – Куда дальше?
– Дальше уж некуда. – Я сам чувствую себя изрядно «поплывшим» и слово «дальше» воспринимаю только в значении «спать».
У выхода я фотографируюсь с разными людьми, оставляю автограф на салфетке, жму руки, дышу потом обнимающих меня перед объективом подростков, фальшиво лобызаюсь со смутно знакомыми мне девушками и наконец оказываюсь на улице.
Всматриваюсь в толпу, стоящую на фейс-контроле, в охранников, в вылезающих из дорогих джипов мужчин, мажу взглядом по девицам в ультракоротких платьях, которые, как цапли на болоте, аккуратно переставляют длинные ноги на непомерных каблуках и поочередно взмахивают руками, сигнализируя проезжающим авто. Меня знобит и высаживает на непонятно чем вызванную тревогу.
Мимо, как раненого бойца, Толя с барменом под руки проносят ту упившуюся девчонку. Голова ее безжизненно висит на груди. Они доходят до сонных бомбил, до меня доносится «быстрее», «сколько», «ну хорош», «человеку плохо». Но все это тонет в «I follow you», снова звучащей из клуба, из окон подъезжающих машин – отовсюду.
С висящей на плече Катей я прохожу мимо толпы, сажусь в первую стоящую машину с криво прикрученным плафоном с шашечками, называю адрес и отрубаюсь.
Утро
Меня будит отвратительный, нарастающий зуммер. Спросонья нащупываю телефон, нахожу его отключенным, пытаюсь разлепить глаза, но получается открыть только левый. Смотрю по сторонам, все расплывается, а зуммер все нарастает и нарастает, будто звенит в моей голове. Я поднимаюсь на локтях, к горлу подступает ненависть, а он все звенит, сука.
В комнату входит женщина. Блондинка примерно моих лет, обернутая полотенцем. Нагибается, достает из-под кровати мобильный и отключает чертов будильник. Я пытаюсь сообразить, что происходит.
– Ты… ты чего так… так рано? – выдавливаю, хотя следовало бы для начала спросить: «Ты кто?».
– Рано? Шесть утра, дорогой. Через час дочку в школу везти.
– Дочь? В школу? В какую школу? – Голова трескается от целого ряда «своевременных» вопросов. О какой дочери речь? Имею ли я к ней отношение? Каким образом и давно ли у меня в доме появилась женщина с чужим ребенком? С какой стати я должен везти ребенка в школу? И самое главное – неужели ребенок тоже проживает теперь с нами?!
– Кстати, ты меня подбросишь? – Она нарочито низко наклоняется, так, чтобы сильно обнажить грудь, смотрит на меня пристально в ожидании ответной реакции. Но реакция у меня одна – злость вырванного из утреннего сна, не вполне протрезвевшего человека.
– Нет, – говорю, – не подброшу. Я пьяный.
– А как же я поеду? – надувает она губки, чем вызывает у меня новую волну раздражения.
– На такси, – пытаюсь я улыбнуться, хотя следовало бы попытаться для начала уяснить, что вообще происходит.
– А как его вызвать? – Она откидывает одеяло и начинает щекотать мне грудь. – Я даже номера не знаю.
– Сейчас. Пять секунд, ок? – Мне хочется немедленно одеться. Вскакиваю с кровати, хватаю покрывало, заворачиваюсь в него, цапаю мобильный и отваливаю в туалет. По пути боязливо заглядываю в комнаты, но ребенка не обнаруживаю.
В ванной долго плещу себе в лицо холодной водой, сажусь на корзину для грязного белья. Дергаю себя за уши, стучу по лбу, чтобы окончательно открыть глаза и вытащить себя из этого идиотского сна с незнакомой мне женщиной и ее дочерью. Но сон заканчиваться не хочет, видимо, потому, что он – самая что ни на есть реальность.
– Господи, – шепчу своему отражению в зеркале, – что же вчера такое случилось? Что отключило сознание? Может, клофелин? Тогда бы проснулся в обворованной квартире, а тут живой человек ходит. Наркотики? Вроде не было вчера наркотиков. Хотя… кто вообще теперь вспомнит, что было вчера? Вспомнить хотя бы, как ее зовут. И, в общем, неудобно. Может быть, и даже наверняка, она хорошая женщина, раз у меня оказалась.
Рассматриваю свои узкие, в лопнувших сосудах глаза. Глаза, по которым видно, что у меня вчерашнего в принципе могла оказаться любая женщина. В глубине похмельного мозга нарастает чувство стыда. Лучше бы это поскорей закончилось. Без уточнений, предысторий и послесловий.
Диспетчер, на мое счастье, обещает прислать машину через пятнадцать минут. Время ожидания мы проводим на кухне. Я наливаю кофе, она одевается, стараясь не выпадать у меня из поля зрения. Потом театральным голосом просит застегнуть ей платье. Я подхожу ближе и, пока она оправляет его, отмечаю, что ее тело выглядит достаточно хорошо даже при утреннем свете. Мысленно ставлю себе «четверку», аккуратно, двумя пальцами, цепляю замок молнии и отворачиваюсь, чтобы не обнаружить какие-нибудь скрытые ночью особенности ее конституции. Замечаю кота, который сидит под столом, и, встретившись со мной взглядом, насупливается и утыкает морду в пол. Жаль, у кота не спросишь, кто это.
