Юлия Бекенская - Нескучная книжица про… (сборник)
Приезжал, интересовался делами в школе, деньги приносил… не хотел понимать – уходя, уходи.
Отставив ее в слезах, через время появлялся снова.
Они возвращались с Андрюшкой домой и обнаруживали холодильник, под завязку набитый продуктами. Теми, что они любят.
Он пытался ухаживать за ними и одновременно жить там. Жил на две семьи.
– Зачем?! – орала Наташка беззвучно, – что за радость резать этот хвост по частям? Почему нельзя уйти совсем?
Только она успокаивалась – история повторялась. Так и длился все месяцы этот странный тяни-толкай.
И до сих пор не кончается.
Развестись официально не успели. Генка приходил, недоумевая: я же помочь. Вы же мои родные, как тут без меня?
В один из визитов не выдержал сын. Отодвинул ревущую мать, сказал:
– Пап. Шел бы ты отсюда. К себе домой, – и за дверь выставил.
Успокаивал Наташу, потом произнес:
– Мам, одевайся. Пойдем гулять.
Не слушая возражений, за руку взял и повел в аптеку.
Строгая фармацевт смотрела на сына поверх очков:
– Зачем тебе успокоительные?
– Не мне, – объяснил Андрей, – маме. Видите, она плачет все время? Только нам такие нужны, чтоб без снотворного. Нам еще машину водить…
Наконец, московская трасса. Стемнело за лобовым. Вечера черные пошли, осенние. Похоже, доберется она в деревню только ночью.
…Когда заболели они с сынулей, Генка тут же примчался. Притащил горчичники, фрукты. Бегал в аптеку, ставил градусник, шипел озабочено – как я вас одних оставлю?
Андрюха башку с кровати поднял:
– Мама, когда он уйдет?
Наталья и разревелась бы, а тут и сил не было – лежала пластом. И хорошо.
Когда плохо телу, душе не до рефлексии. И все ж на краешке мыслью пронеслась – вдруг останется?
Тут же запел телефон. Генка трубку взял, потеплел глазами. Засобирался. Туда, к ней. Неглупая баба, должно быть. Чувствует. Держит его. Не отпустит.
Болела она тяжко. Горло саднило, температура зашкаливала, плюс рядом собственный детеныш пластом лежит.
В один из дней накатило, будто на ушко кто зашептал: и кто ты теперь? зачем? кому ты нужна?
Писал, выводил диагноз невидимый кто-то, будто старушка-врач из поликлиники лапкой царапала – неудачница. Никому и ни к чему. Отстукивал секунды в висках метроном: Никому. Ни к чему.
Выкарабкивались потихоньку, с сыном на пару. Того отпустило чуть раньше. Он готовил матери чай, метался в кухонном чаде с котлетами.
Вдруг ощутила Наташа сына по-новому. И он подтвердил это новое репликой:
– Мам, мне не важно, с кем ты будешь. Главное, чтоб тебе нормально было. Ты – женщина, о тебе заботиться надо.…
Замигала на обочине чья-то аварийка. Пронеслась, осталась позади. Вот и у них с Геной авария по всем фронтам.
Затекла шея, глаза устали от дороги; а ей еще двести верст отмахать.
Отболели, поправились. Перемололось. Холодила горло порой ненужность. И обида, конечно.
Привыкла.
Сын не по-детски насмешливо, с любопытством, пялился при встрече в отцовы глаза. Генка взгляд отводил, терялся.
Это какой-то бег по кругу, думала Наталья. Уйдя к другой, которая, наверно, лучше, красивей и моложе, Генка так и не определился, с кем ему быть.
Вспомнила странную сцену, которую он закатил. Что это было? Ревность? Чувство собственника?
Наталья с Андрюшкой собрались на выходные к друзьям на дачу. Генка позвонил и стал орать в трубку.
В полном изумлении Наташка слушала его возмущенные вопли. Пока не дошло, что он, как петух, привык контролировать всех своих кур. Даже не нашлась что ответить, хотя билось в мозгу: какого черта? Что теперь ему за дело до них?
Они пока не тревожили родителей – ни его, ни ее. Как раз на днях собирались идти писать заявление на развод.
Тогда и скажут.
Когда Гена позвонил, Наталья была к разговору готова. Но услышала совсем другое.
– Наталь. У меня батя пропал, – голос Генки звучал глухо, издалека. – В лес пошел и не вернулся. Я туда еду. Мама при смерти. Лежит, не встает. За ней ухаживать некому, соседка только… Я хотел попросить, чтобы ты приехала, – и, не успела Наталья рот открыть, закричал в трубку, – да все я понимаю, не имею никакого права тебя просить, но некого мне, понимаешь?.. Пожалуйста.
И, не давая сказать, продолжил:
– Я сейчас из связи выпаду, скажи – ты приедешь?
– Да, – выдохнула она, – Приеду.
– Спасибо тебе. Спасибо.
По крайней мере, не было проблем с родителями – беду они восприняли, как свою. А вот сестра… от разговора с ней на душе у Натальи было паршиво.
– Он тебя использует, слышишь? Как делал это всегда. Сейчас ты ему нужна, а потом ноги вытрет и выбросит…
Может, она и права. Но Наталью удивляла горячность и злоба, с которой близкий человек пытался решать ее судьбу.
Слепили в лицо фары встречных машин, мелькали предместья. Впереди ждали леса – глухие, новгородские. Неслась навстречу дорога – лихая, с частоколом елок по обочинам. Наталья рулила и думала – как у Генки дела?
Глава 2. Про лешачьи шутки, домового и супчик
А Генка носился целыми днями с мужиками по лесу.
– Ауууу!
– Семеееен!
День за днем овраги, буераки. Спозаранку и до ночи. Зябко утром с недосыпа. Сыро. Мужики ежились, зевали, ныряли в машину и – в лес.
– Эге-гей! Семен!
Орали, сигналили.
– Кажись, там аукнулось!
Бегом через чащу, только ветки по морде хлещут да паутина липнет.
Ох, и веселился, наверное, хлопал в ладоши леший, посвистывал да постанывал, водя кривыми дорогами незадачливую команду.
«Нива» буксовала, ревела на ухабах. Погромыхивала, но обороты держала.
Один говорил: надо у озера искать! Летели к озеру.
В овраг скатился, говорил другой. Неслись к оврагу. Едва не ломая ноги, спускались вниз:
– Семеееен!
Издевательски ухала безымянная птица. А может, леший хохотал, за щеки держался. Все одно – без ответа. Хоть заорись. Куда дед сгинул?
К вечеру ближе чуть не до смерти перепугали одного. Огонек увидали и понеслись. Может, дед сигнал дает? Рванули на свет.
А там идиллия. Костерок в черной глади отражается. Озерцо, воронка от снаряда, у воды – грибничок, тушенку из банки трескает.
Только фляжку поднял за удачный поход, подлетел в клубах пыли замызганный джип, вывались из него с матюгами пятеро здоровенных заросших мужиков.
Бедолага струхнул. Так и застыл с фляжкой. А гоблины трусцой вокруг костра обежали, грибника со всех сторон осмотрели:
– Не он?
– Не он.
– Мужик, ты никого тут не видел? – спросили.
На морду его поглядели, стало ясно – не будет ответа. Плюнули, выматерились, обратно в машину прыгнули и были таковы.
Долго еще в ступоре сидел бедняга. Не исключено, что после этого и пить зарекся. Усталость. Матюги. Безнадега. К вечеру и вовсе кажется, нет ничего бессмысленней, чем вот так метаться по лесу и драть осипшие глотки.
– Ну, что, на сегодня хватит?
– Давай домой, темнеет уже, все равно не увидим ни черта.
Вломились в холодную избу, и опять – не первый день уже – обнаружили, что жрать нечего. Генка за занавеску заглянул:
– Мама, ты как?
– Плохо, сыночек. Совсем плохо.
Вскрыли тушенку, нагрели чай. Проглотили, не заметив, и попадали на матрасы, засыпая в полете.
Один Генка ворочался, маялся. Мать в лежку, горем подкошена. Слава богу, соседка к ней ходит. Ему некогда – отца искать надо.
Наталья должна бы уже приехать. И не позвонить, как она там, скоро ли доберется. Барахлит сеть, плутают радиоволны над лесами.
Когда пропал отец, понятно стало: кому-то к матери ехать надо. Генка тут же представил – кроме этой беды, он еще сюда с Маринкой заявится. Нет, она, конечно, может, маме и понравится, только куда ее тут? Мать еле живая, а тут – новый стресс. Сын семью поломал, с сожительницей приехал.
Если честно, не очень-то он представлял Маринку тут, в деревне. В городе другое дело.
Слушает его, в рот смотрит, хлопает глазами-блюдцами. Плохо ей одной было, у нее же совсем никого. Родители далеко, детей нет, мужа и подавно. Генка для нее – свет в окошке.
Хотя, если по-честному, встреться ему Маринка случайно, он бы, может, и внимания не обратил.
Но по работе все время пересекались. Она секретарем работала, он – водителем. Подвозил ее пару раз. Заметил, что бойкая лиска с ним наедине вдруг становилась смущенной и тихой. Нравился он ей, Генка чувствовал. Невинная игра грела душу. А потом…
Заигрались. Пожалуй, так. Она хорошая, ласковая. Ценит.
А Наташка привыкла, разбаловалась. Есть муж рядом. Как в анекдоте: «Рядом, я сказала!». И никуда он вроде не денется.
Конечно, не испытывал Гена злорадства – не чужой она человек, не хотелось делать ей больно. Жаль, что так вышло. Но она сама должна была понимать? Ясно, что к хорошему привыкаешь быстро. Между прочим, таких, как он, еще поискать…
