Виорэль Ломов - Неодинокий Попсуев
– Я здесь черемухи объелась.
– Давление сбивала? – спросил Попсуев.
– Нет, набивала брюхо. А ты тоже собираешь, да?
– В этом году нет.
– В этом нет, так другого тоже нет.
«Забавно. Это у нее просто так сорвалось с губ, или она понимает всё? Услышала, наверное, от кого-нибудь… Дети такие переимчивые». Странное чувство нереальности происходящего только усилилось. «Будто во сне. Но то-то и оно, что во сне так не бывает. Там нет этого ощущения безмерности жизни, там обязательно что-то давит. Давит, давит, а вот черемухи для уменьшения этого давления нет. И тебя куда-то несет, или ты несешься сам. Но сейчас-то я никуда не несусь? Разве что согреться да поесть».
– А мои все давлением мучились. Я ушла от них.
– Не искали?
– Почем я знаю?
Сергею до того стало жаль эту девчушку, что он захотел выпить.
Они поднялись в горку, зашли на территорию дачного общества. Во дворе сторожа Помпей, встав на задние лапы и «облокотившись» об изгородь, молча разглядывал прохожих.
– Большой какой!
– Помпей, – сказал псу Попсуев, раздумывая, зайти или нет к Викентию за бутылкой. У того всегда было что выпить. «Ладно, проехали». Псина глухо заурчала, прожевывая недовольство, заглотнула его, опустилась на землю и полезла в громадную будку возле крыльца.
– У него настоящий дворец. Я бы запросто там жила!
– Наш с тобой дом там… А твои родные тут, на Колодезной?
– Нигде.
– Так. Ладно, проходи, тут осторожнее, канавка.
Они зашли в дом. Сергей достал из потайной ниши плитку и чайник.
– Вот же черт! Воды-то нет, всю вылил, чтоб зимой не замерзла. И еды никакой. Чего делать теперь?
– Спать. Хочу спать.
– Спать так спать. Залазь в спальник, не замерзнешь. На свитер, он чистый.
Девочка, похоже, уснула сразу же. Сам он долго не мог уснуть. Хотелось есть, было холодно и тревожно. Вроде задремал, но вдруг понял, что это та девочка. «Как же я сразу не догадался? А, не хотел просто». От тоски и чувства одиночества захотелось исчезнуть с земли, испариться, как летнее тепло.
…Девочка на высоком крыльце, лазит по перилам. Вдруг соскальзывает с них, падает – медленно, не как в жизни, а как в кино, падает, падает, превращается в бабочку и в момент соприкосновения с асфальтом взмывает над ним, вспархивает – спасается!
Сергей вздрогнул. Этот сон часто снился ему. Даже не сон, а так, полудремотное состояние. Поначалу, в первых снах бабочки не было, девочка медленно падала, а потом, так и не упав, оказывалась стоящей на тротуаре. Стоит, как ни в чем не бывало, глядит на него и смеется, а не плачет. (Вообще-то она тогда ревела, размазывая беленькими веснушчатыми ручонками слезы по грязным щекам; и лицо ее белело как маска, хотя вовсю жарило лето). Момент падения на асфальт вырезан, как кадр. «Кто же это режиссирует мои сны? Лет пять назад она вдруг превратилась в бабочку. Что это, метаморфозы сна или моей совести? Странно, видел ее пять минут, падала она мгновение, а вся моя жизнь оказалась соразмерной этим минутам и нанизана на этот миг… как бабочка на иглу. Упала-то вниз головой – с высоты трех метров!»
Он снова задремал и снова увидел замедленную картину ее падения. Жуткую и безмолвную. Причем его не покидало ощущение, что он в состоянии поймать девочку, вот же она, только протяни руки – но рука не слушалась его. С высоты трех метров – тут и гадать не надо, как сильно она ударилась! Бедная головка… Это мячику хоть бы что. Что-то отвлекло тогда его, девочка куда-то исчезла, а он стал зачем-то в асфальте искать вмятину от ее падения.
«Да не в этом дело! Дело в том, что он тогда мог согнать девчушку с перил, хотел согнать, но поленился согнать! Тогда бы и падения того не было!» Сергея всего передернуло. Ему показалось, что он вспомнил лицо девочки и посмотрел на Оксану. Лица не было видно. «Уснуть бы», – думал Попсуев. Иногда хочется уснуть и не выходить из сна, как из детства. Он так и не уснул. Лежал на спине, глядел в потолок и просматривал то, что показывала память.
Потом встал, оделся и вышел во двор. Стало светать. Подморозило. «Чего ж теперь делать? – размышлял Сергей. – Во-первых, надо что-то поесть, а во-вторых, что делать с девчонкой?» Попсуев достал из кармана расписание – через сорок минут электричка. Следующая через полтора часа. «Околеешь тут. Магазинчик вряд ли откроется раньше десяти. А может, и вообще не откроется. Надо ехать домой».
Девочка проснулась и сидела на скамейке, болтая ногами. Попсуев погладил Оксану по голове. Та прижалась к его руке.
– Она у тебя хорошая. Не бьет.
– Кто? – не понял Сергей и тут же понял: рука. – Вставай, надо ехать, а то тут ни поесть, ни попить, и топить нечем.
– А мои забором топят.
– Они тут, что ли?
– Да нет, это раньше, а сейчас их нет нигде. Сгорели. Напились и сгорели. Я их будила, а они не разбудились.
От этой новости Попсуев присел на кровать.
– И как же теперь? – спросил он непонятно у кого. До этой минуты он всё же надеялся найти как-то девчушкину родню. «Да-да, на той стороне сгорел три дня назад дом. Говорили: бомжи сожгли».
– А что как? Жить.
Понимая нелепость улыбки в этот момент, Сергей улыбнулся.
– Ладно, будем жить. Вставай. Одевайся. Туалет направо. Справишься?
– Нехитра наука.
Попсуев спрятал в нишу плиту и чайник.
– Скорей! Через полчаса электричка. А тут пути минут двадцать.
Когда они поднялись на мост, Оксана на середине реки сказала:
– Зря я куклу в воду бросила. Грех это.
– Ну, она же умеет плавать. – Сергей соображал, какая тут высота моста. Метра четыре, наверное. Всяко больше трех. Ему вдруг пришла мысль, что это вовсе и не та девочка, а Несмеяна. «Пришла невесть откуда… баттерфляем плавала… красиво, грациозно даже… не как мужчины…»
– Зря-зря. Не по-людски. Похоронить ее надо было.
– Странно, – сказал Попсуев. – Дни так быстро, так незаметно летят, словно не имеют ко мне никакого отношения. Словно во мне и не живет самая распространенная человеческая иллюзия, что эти дни мои.
– Чего ж тут странного? – удивилась девочка. – Это ж так естественно. Чтобы прошлое оставило тебя, надо перестать беспокоиться о будущем.
Сергей дико взглянул на нее и, вскричав: «Это ты?! Ты!», прыгнул с моста в воду.
– Во дурак! – услышал он ее слова.
– Шалишь, милая, – сказал Сергей. – Я не дурак. Это я только подумал о том, что прыгну.
Ни девочки, ни моста, так – дурацкие воспоминания!
…Прошипев и лязгнув, закрылись двери, электричка тронулась. «Странно, что у любого из нас всё самое важное в жизни связано с дорогой. Нет, не странно. Забавно». Не хотелось открывать глаза. Лень было взглянуть на часы. «Уехать бы сейчас куда-нибудь к чертовой матери, а еще лучше улететь на какие-нибудь острова… Соломоновы… Где это?., и никогда больше сюда не возвращаться, никогда-никогда… вот только бы без боли… или, наоборот, с болью, невыносимой, жуткой, сладкой, чтобы очиститься наконец…»
Сказано – сделано. Уже и к регистрации выстроились в аэропорту, душно, но тут рейс перенесли, потом еще раз. Переносили-переносили, а потом и вовсе отменили. Дело за полночь, толпой пришли в гостиницу.
– Только общие комнаты, – сказали и растолкали кого куда.
Было не до удобств, страшно хотелось спать, лишь бы голову на подушку склонить. Попсуев пригляделся, куда прилечь. В жидком свете из коридора насчитал шесть кроватей, занял пустую у стены. И непонятно, уснул он или не нет, но вдруг почувствовал поцелуй. Открыл глаза, над ним склонилась женщина необычайной красоты. Сергей сам не заметил, как оказался у окна в длинной до пят ночной рубашке, сердце его колотилось, и он испытывал безмерное счастье. Он даже раскинул руки в стороны, понимая, что смешон, и тут же говорил себе: нет, трогателен.
Рассветало. Сколько видел глаз – серебряная сверкающая трава на спящей еще земле. Значит, лето на дворе. Да, соловей поет. Или тонко так кто-то свистит с переливами во сне? Почувствовав взгляд, оглянулся. На всех кроватях спали. За столиком сидела дежурная по этажу и, казалось, о чем-то хотела спросить его. Попсуев скользнул мимо нее, боясь чего-то (а вдруг это она, красавица, Несмеяна?), и – проснулся.
«Какой чудный сон», – думал Сергей, вспомнив, что перед ним он в предыдущем сне что-то говорил девочке, той самой… «Почему наяву не бывает так хорошо? Чтоб вот так вот, в рубашке у окна, руки в стороны, взгляд в безбрежность утра, испытать блаженство и покой. Покой, неведомый до этого, которого хватит теперь на всю оставшуюся жизнь. Всё, что происходит наяву, так быстро забывается. Никакого следа. Всё, что железно, всё никак. Но почему я испугался и прошел мимо Несмеяны?»
– А вам что, особое приглашение? – заглянула в вагон женщина в форме, совсем не отвечавшей ее содержанию. – Приехали, гражданин, вокзал.
«Вокзал, – подумал Попсуев, раздирая в зевке рот, – тот самый, что за одну остановку до конца света, всего-то двенадцать лет назад».
![Ирина Хакамада - Success [успех] в Большом городе](/uploads/posts/books/196023/196023.jpg)