Татьяна 100 Рожева - Мужской стриптиз (сборник)
– А мама его где?
– У мамы новый муж. Строит отношения. Ей не до ребенка. Он у меня болтается. Сейчас собираюсь в клинику его пристроить для наркоманов. Может, там помогут…
– Вам горячее сейчас или попозже? – Официантка «за тридцать» кокетничала с Сергеем изо всех своих дамских возможностей, усиленных средним кулинарным образованием. Ее соусный взгляд состоял из двух недвусмысленных ингредиентов: «какой мужчина!» и «за что этой суке?»
– Несите сейчас, голубушка, – по-барски произнес объект ее вожделения эротичным басом, умопомрачительно ей улыбнувшись.
– Одну минуточку! – Покраснела официантка и ушла, вильнув на вираже откормленным задом, уверенная в его «непокобелимой» сексуальности.
– Вот так всю дорогу отбиваешься? – Посочувствовала я.
– И не говори.…Любят меня бабы…
Увидев счет, Сережа заметно погрустнел.
– Помочь? – Предложила я.
– Нет, нет, у меня хватит, – вскинул он темные брови над очками. – Я тут, кстати, работаю недалеко.
– Это здесь кино снимают про очко в камеру?
– Очко, очки и тапочки…, – засмеялся Сергей. – Нет. У меня есть официальная работа.
– ???
– Есть организация, помогающая заключенным, что называется, находиться в заключении. Поддерживает их морально и материально. Они пишут письма со своими запросами и чаяньями, им отвечают.
– И о чем пишут?
– Кто о чем. Просят помочь, размышляют, даже стихи пишут. Такие интересные бывают письма…
– А можно посмотреть? Хотя бы некоторые.
– Да не вопрос. Пойдем.
– Сейчас?
– Конечно. Ключи у меня с собой.
Мы вышли из кафе под завистливые взгляды женщин всех возрастов. Пройдя перекресток и две улицы, оказались в ничем не примечательном здании, а затем в полуподвальном помещении, напоминающем застенки НКВД. Сергей впустил меня в одну из комнат за массивной железной дверью с узким зарешетчатым окном под потолком. Внутри комнаты находились три стола. Два завалены бумагами, на третьем чайник и открытая коробка из-под торта с засохшими крошками. Он кивнул на стул и протянул пачку писем.
– Садись, читай.
– Все? – Испугалась я. – Боюсь, я испорчусь от такого количества тюремного фольклора. Дай мне сам самые интересные. Ты же их знаешь.
Он порылся одной рукой в куче писем как курица лапой в навозе.
– Ну, вот это можно. И это. Вот еще хорошее. И вот. И вот. Ну, хватит пока.
Я углубилась в чтение.
Просьбы, немудреные рассказы о быте, такие же незатейливые мысли, кажущиеся их авторам откровениями…
Он протянул мне еще один конверт.
– Вот этот стихи пишет, за убийство сидит.
– Интересно…
Я аккуратно достала из конверта сложенный вчетверо листок в клетку, исписанный почти девчоночьим почерком. Буковки кругленькие, с задранными хвостиками и старательно связанными шнурочками. На листке с одной стороны стихи:
Как странны изменения судьбы,
Сначала вроде все идет по плану
Затем удар и ты уже не ты.
Бывают у нее свои изъяны
Все дело в том, что главное – понять
Зачем живешь, к чему стремишься, любишь.
И наслаждайся днем сегодняшним, кайфуй.
Ведь завтра ты его уже забудешь.
А не забудешь – грош тебе цена
Не стоит вспять глядеть годам минувшим
Ведь эта жизнь тебе дана одна
Живи сегодняшним, ни прошлым, ни грядущим.
Что помнишь о себе, когда проснулся ты?
Лишь то, что память о тебе нарисовала
Ее узоры в нашей голове – простые импульсы
Ни много и ни мало.
Пойми одно, что есть лишь Пустота
И ты творишь в ней то, что пожелаешь
И может быть свободен лишь тогда
Когда ответов на вопросы ты не знаешь…
Я встала со стула, чтобы избежать несварения тюремной поэзии, и почувствовала Сережину руку сзади между ног.
– А это кто разрешал?
– Ты сладкая такая. Попробуй меня, девочка… Не разочаруешься…
Я повернулась к нему лицом.
– А под хвостом тебя не почесать?
– Почеши…, – он взял мою руку, положил себе на гульфик.
Ощущение, что трогаю сквозь мешок овощи. Кабачок и пару спелых помидоров.
– Ты что, трусов не носишь?
– Нет.
– И тебе удобно?
– Я привык.
– Джинсы стираешь каждый день?
– Я не протекаю…, – он провел пальцем по моим губам, погрузил палец в рот.
– Ну, ну, не расходитесь, товарищи, – отвернулась я. – И вообще. Здесь гнетущая обстановка.
– Поехали к тебе? – Сразу обрадовался он.
– Ко мне нельзя.
– Ко мне тоже. Я с бабкой живу.
– С какой бабкой?
– Ну, с женщиной в возрасте. Сплю с ней, не плачу за съем хаты. Но она то уверена, что у нас отношения.…Привести не могу никого. Скандал будет, без угла останусь. Ты же меня не пустишь к себе?
– Нет.
– Ну вот.
– Ты не москвич?
– Москвич. Я из хорошей семьи мальчик. Родители живут в собственном доме загородом, и квартира есть. Я не хочу с ними жить. Маман до сих пор пытается контролировать все и всех. А в моей квартире жена первая живет с новым мужем. Он отличный парень. Все мои жены после меня очень удачно выходили замуж…
– Так твоя фамилия Талисман?
– Можно и так сказать, хотя у меня другая еврейская фамилия. А почему к тебе нельзя?
– Я слежу за моралью перхоти на моей подушке.
– О как. Понятно.… Так значит, нет?
– Нет…
– Ну что ж, я тебя так и отпущу сегодня? – Расстроено протянул Сергей, взяв меня за руки. – Можно хоть до метро провожу?
В метро его очки превратились в два ватных диска. Но он словно не замечал этого.
– У тебя очки запотели, – подсказала я. – Тебе так удобно?
– Очко, очки и тапочки, – снова пошутил он, уставившись на меня матовыми стеклами. – У тебя когда был секс последний раз?
– Смотря, что ты называешь сексом.
– Что ТЫ называешь сексом?
– Что я, – три года назад было.
– А что потом? Расстались с ним?
– Нет, но слова одни.… Так хочу тебя, все встает, когда думаю о тебе.… Но совершенно некогда. Абсолютно!
– Да, да, – закивал Сергей, страшно хочу, но никак не могу, – знаю я таких мужиков. Это ебанат натрия, бросай его, ничего не будет.
– Думаешь? Но ведь было же…
– Он охладел, а сказать прямо ссыт. Типа мы в ответе за тех, кого вовремя не послали…
– Спасибо за совет.
– Ну, может, в гостиницу? – Робко спросил Сережа.
– А у тебя деньги есть?
– У меня нет.
– И у меня нет. Видишь, как просто вопрос решился.… Ну, пока…
Мы снова увиделись недели через две. Он появился в зале и сразу кинулся целоваться. Я не успела среагировать, как его язык со словами «О, кого я вижу!» был уже у меня во рту.
– А я пришел тебя увидеть! Знаю, что ты здесь! – Сообщил он радостно. – Пойдем, посидим? Я угощаю!
Мы сели в том же кафе.
– А я женюсь! – Похвастался он с довольной улыбкой.
– В какой раз?
– Официально во второй.
– Ну, это немного. Поздравляю! Влюбился?
– Она влюбилась. Хорошая девчонка.
– Девчонка? Лет двадцать?
– Тридцать два. Но она маленькая такая, худенькая… ебу и плачу! – Он посмотрел на меня знакомым взглядом, предлагающим оценить его свободу выражения.
– Ну, расскажи, где ты ее взял?
– Да я давно ее знал, ну год может. Она сначала с другом моим мутила. Я не лез, хоть видел, какие взгляды она кидает на меня, на лицо мое брутальное, на яйца мои богатырские. Приходили вдвоем с другом на пьянки к ней, она в посольстве работает, а там всю дорогу халявная жрачка на ниве культурных связей. Потом, смотрю, мучается девчонка, выбрать не может. «Слева кудри токаря, справа кузнеца». У моих родителей пластинка была такая… Ладно, думаю, ждем-с. А неделю назад умирает отец у нее. Она звонит мне – Сережа, помоги. Матери у нее давно нет, отец только был. Осталась совсем одна. Ну, я организовал и возглавил. Смотрю, девчонка все мягче, обнимает, спасибо, спасибо, не уходи Сереженька, так и висит на мне. Я говорю – у меня сейчас с деньгами не очень, она аж испугалась – бери, сколько тебе надо! Деньги не проблема! Ну как ее такую оставишь.… После похорон три дня не трогал. Она сама и ласкает и жмется… Взял ее, она в слезы. Такого счастья от секса никогда, говорит, не испытывала. Женись на мне, пожалуйста, – сама попросила.
– Везет тебе на баб.
– Это да.… Все говорят. Всю жизнь везет. Но знаешь, везенье везеньем, а вкладываться надо в правильные проекты, перспективные. Вот я вложился, теперь в шоколаде. Так что я сейчас верный муж, как ни скучно это звучит.
– Да ладно! Я еще понимаю – свобода и равенство – атавизмы, но бля…во что, тоже отменяется?
– Да! – Выдохнул он с видом херувима и почти засветился. – Я не буду ей изменять, – он поднял глаза, прикидывая, потом перевел взгляд в туманную даль, удерживая слезы умиления. – Месяца два!
Я молчала, придавленная его порядочностью. Он истолковал по-своему.
– Ты не обижайся, ладно? У нас с тобой все равно бы ничего не вышло. Мы бы топили друг друга…
