Елена Сазанович - Это будет вчера
Не буду лгать – с ней мне тоже чертовски выпить захотелось. Хотя давным-давно завязал. Эти жалкие привычки остались в моем прошлом. Прошлое я не любил. Но с ней мне чертовски захотелось выпить. Черт! Она рушила мой привычный мир, и это меня раздражало, и волновало не меньше.
– Ну, в таком случае я приглашаю вас к себе на бокал хорошего легкого вина.
И я тут же успокоил свою совесть, что пригласил ее исключительно ради дела.
Она взяла меня под руку, и мы зашагали по каменной мостовой. Я замечал, как на мою спутницу бросали восхищенные завистливые взгляды. И мне это льстило. Я уже знал, что совсем скоро она станет моей. И от этих мыслей мой пыл несколько угасал. Я думал, что она гораздо нереальнее и гораздо неприступней. И все-таки эта женщина так вскружила мне голову, что я даже забыл спросить, как ее зовут.
– Кстати, меня зовут Ольга.
– Мне нравится ваше имя, – и я слегка пожал ее руку.
– Мне тоже.
Она медленно бродила по моему дому. И впервые в ее глазах я заметил замешательство. Ага! Видно, это замешательство – уже первый штрих к ее портрету. Я всегда гордился своим большим просторным домом. Я создавал его сам, собственными руками, собственным трудом, собственными бессонными ночами. И мне это удалось на славу. Стены мягких пастельных тонов. Картины известных мастеров. Узорчатые ковры на полу. Удобная мебель. В моем доме было все, что нужно. В нем не существовало хаоса и бардака. В нем царили величие и покой.
– Странный дом для мужчины, – наконец выдавила она. – Наверное, этот дом так похож на вас.
Я пожал плечами.
– Наверное.
Она выпила два бокала вина. И ее глаза заблестели. Но в них я так и не увидел зрачков. И так и не угадал в них Ольги. Она по-прежнему оставалась чужой. И в ее глазах по-прежнему была ночь, и только мой фотоаппарат был способен разрешить все проблемы. К тому же наше молчание затянулось. И я предложил ей сфотографироваться. И со страхом ожидал отказа. Но она неожиданно легко согласилась.
– Хорошо. Только ответьте, Григ… Так, кажется, вас называют?
– Я слушаю.
– Я видела много ваших снимков. Они, действительно, прекрасны. Они действительно вскрывают душу живого и неживого мира, и все же… Все же ни на одной фотографии я не увидела женщины. Почему? Или их душа для вас и так понятна?
Я приблизился к окну. И выпил еще, хотя прекрасно понимал, что больше мне пить не стоит. Я не хотел отвечать ей. Она толкала меня на воспоминания. Прошлого я не любил.
– Считайте, что вы – первая женщина, чья душа для меня загадка, и я хочу во что бы то ни стало ее разгадать, – и я резко повернулся к ней, и бокал дрогнул в моей руке, и вино пролилось на мой дорогой костюм.
Я поморщился. Я так не любил пятна на одежде. Но я был уже достаточно пьян, чтобы тот час это пятно уничтожить. И я махнул рукой.
– Жаль, – грустно улыбнулась Ольга, – такой красивый костюм. Белый, чистый, и это пятно от вина. Как вы думаете, оно его испортит?
Я бросился к ней, и, не помня себя, забыв начисто свое настоящее и будущее, уткнулся головой в ее острые колени, чтобы она не увидела моих слез. Я знал, что мне пить не стоит. Вино всегда делало меня слабым, срывало с меня ту маску, которую я так удачно подобрал и которая почти приросла к моей коже. Но мне вдруг так захотелось уткнуться лицом в ее колени как когда-то, тысячу лет назад. Мне вдруг именно ей захотелось открыть свое прошлое, которое я не любил, и от которого давно отказался…
– Я не знаю про ваши слезы, Григ. Так что утром можете быть спокойны.
– О чем вы? – я поднял на нее мокрое от слез лицо.
– Просто так. Ни о чем. А теперь идемте в вашу мастерскую. Мне хочется позировать вам.
– Правда?
– Чистая правда, – загадочно улыбнулась она.
Я щелкал затвором как-то отчаянно, надрывно. Но моя рука была на удивление твердой и фотоаппарат ни разу не подвел меня и не дрогнул. Но сердце мое кричало: Откуда эта боль? Почему ты мне ее принесла, Ольга? И зачем? Что со мной, Ольга? Какие-то грустные воспоминания. Я их сумел утопить в своей памяти, и зачем они вновь всплывают? Зачем, Ольга?
Вспышка в черной комнате. Еще вспышка. Ее лицо было почти мертвым. И ничего не выражало ее бледное бескровное лицо. Но я знал, что фотографирую ее душу, и ее душу я разгадать сумею. И ее душа станет триумфом моего творчества. Воплощением моей мечты, и сумеет разгадать эту никем еще не разгаданную жизнь. Я стал сегодня сильнее Бога, и я победил.
Вспышка в черной комнате. Еще вспышка, ворвавшаяся в безмолвную ночь.
– Вот и все, – и я облегченно вздохнул.
Она встала, и мне показалась еще красивее. Хотя, возможно, свет прожектора так удачно рассеял свои лучи на ее бледном лице.
– Это будет самая удачная съемка в моей практике. Поверьте, Ольга. Где вас найти?
Она ничего не ответила, и медленно приблизилась ко мне, и вдруг со всей силы, до острой боли меня поцеловала. И я покачнулся. И вновь рой неосознанных мыслей пронесся в моей голове, какие-то отрывки прошлого, маленькие кусочки чьей-то боли. Но это длилось всего лишь миг. Ольга так же резко отпрянула от меня. И уже у выхода обернулась:
– Я сама вас найду, Григ, – и она улыбнулась, и что-то страшное проскользнуло в ее улыбке – словно нечеловеческий, кукольный оскал. Но мне это тоже, наверно показалось. Во всем виновата моя темная комната и рассеянный свет прожектора в ней.
А сегодня ночью мне предстояла работа, и я тут же, не откладывая в долгий ящик, решил проявить пленку. Я уже прекрасно понимал, что она дорого стоит. Но что она дорого мне обойдется, я еще тогда предположить не мог. Меня охватило необыкновенное волнение в предчувствии получившихся снимков, и этой радостью я не мог не поделиться со своим лучшим и единственным другом Филимоновым. Но все его звали просто Филом.
– Фил? Привет, Фил. Ты еще не спишь? – взволнованно сказал я телефонной трубке.
– Сплю, конечно. Но к твоей зависти – не один.
– Ты мне нужен, Фил. Ты мне очень нужен именно сейчас. Приезжай!
Телефонная трубка издала громкий притворный вздох. А за ним последовал не менее громкий зевак.
Но я знал, что Фил обязательно приедет. Он был настоящим и единственным другом. Я прекрасно понимал, что меня не любили. Что мне завидовали. Мне удавалось многое. Почти все. Мне удавалось за короткие сроки совершить то, на что многие фотографы тратили всю свою жизнь. Меня не за что было любить. Ни мой надменный вид. Ни мой белый костюм. Ни мои гремевшие на весь мир фотографии, и я отлично знал, что Фил – единственный, кто мне желал в этом мире добра. Это было в его открытом характере. В его открытой манере поведения. В его открытом образе жизни. Мы с ним были удивительно разные.
Я никогда не расставался с этой холодной маской на лице, которая приросла уже к моей коже и которая надежно защищала меня от жизни. Фил же, напротив, был удивительно легок, естественен, непосредственен. Он мчался навстречу жизни, ни капли не боясь ее, а бесконечно споря с ней, бесконечно размахивая кулаками, беспрерывно спотыкаясь и падая, набивая шишки и синяки, и вновь поднимаясь. Но меня никогда не покидало предчувствие, что он рано или поздно плохо кончит, и если честно, я ему в глубине души завидовал. Несмотря на то, что в удаче был выше его на две головы. Он очень легко и просто шагал по жизни. И ослепительное солнце светило ему прямо в лицо. Он не боялся жарких лучей. Он смотрел на жизнь, прекрасно понимая, что это просто жизнь. И ничто иное. Что она мимолетна, что в ней может быть все и может быть ничего. Он не боялся ее. Я же отгородился от жизни тяжелой стеной, мраком и страхом за себя. Я не мог ей простить, что она имеет конец. Я хотел жить на этой земле вечно. Я хотел вечной славы, вечного покоя и вечного благополучия. И всегда боялся это потерять. Фил же ничего не боялся. Он проматывал деньги, проматывал свой талант, проматывал свои сумасшедшие годы. И бесконечно радовался этому.
Мы с ним познакомились на одной из фотовыставок, где представлялись наши работы. И я сразу же уловил этот яркий, ослепляющий солнечный свет в его фотографиях. Его работы светились, сверкали, смеялись. Словно издеваясь над проблемами и сложностями человека. И в них всегда кипела жизнь. Жизнь, как на ладони. Жизнь не приукрашенная невзгодами и горестями. В них кипело само счастье жизни. О чем мечтал каждый из нас.
Мои же фотоснимки были необычны, причудливы и тяжелы. И в них всегда чувствовался скрытый смысл. Фил не сделал никакого открытия. Он просто фотографировал солнце всего мира, солнце, под которым мечтал жить каждый в мире. И я чувствовал, как его снимки раздражают ценителей искусства. Они, видимо, тоже не любили смотреть солнцу в лицо и боялись этой солнечной правды. Поэтому что не умели жить по законам солнца. Как не умел жить и я Но у Фили еще был шанс тогда прославиться. Стоило только поздороваться с кем нужно, поклониться кому нужно, улыбнуться кому нужно и со всеми обязательно выпить. Но Фил легкомысленно махнул на всех рукой и этим шансом умело воспользовался я.
![Елена Сазанович - Смертоносная чаша [Все дурное ночи]](/uploads/posts/books/154688/154688.jpg)