Исаак Фридберг - Чудо-юдо
Глава 7
А что же народ? Народ в очередной раз безмолвствовал… Народ безмолвствовал, но не молчала интеллигенция.
Королева журналистики – очень умная и сведущая в кремлевских загогулинах – доказала в популярной радиопередаче, как дважды два, что никакого Горыныча на свете нет, что все это – наглая и грубая провокация кремлевских политтехнологов, и предложила себя в качестве первого кандидата на съедение. Многочисленные недоброжелатели в интеренет-блогах злобно указали королеве на несъедобный возраст. Отчаянная феминистка с ярким эротическим уклоном, не настолько умная и сведущая, как королева, но зато с богатым эротическим опытом и кипучей интуицией, сформулировала на популярном ток-шоу свою версию происходящего: Президент-победитель наконец-то вошел в возраст половой зрелости, одной жены ему теперь маловато, воровать на улицах женщин, как в тоталитарные времена, мешает либеральный имидж – вот и придумали Горыныча; за это следует крепко дать по рукам.
Специалисты-фольклористы помалкивали, оберегая остатки академизма, многозначительно улыбались и сдержанно поясняли: Горыныч, даже если он действительно явился, никакого интереса для науки не представляет; вопрос давно изучен, описан и убран из повестки дня в детские сказки. Биологи требовали предъявить животное, целиком либо частично, а также представить убедительные продукты жизнедеятельности, пригодные для анализа. Отказывались от комментариев за отсутствием предметных выделений.
Из двух имевшихся в наличии культурологов-рецидивистов отписались оба, причем сделали это намного тоньше и деликатнее других. Культуролог с большой кинематографической дороги выдвинул версию «исторической линзы», создающей эффект присутствия прошлого в настоящем, а настоящего в прошлом. Такой «исторической линзой», по его мнению, и является кинематограф, а потому уменьшать государственное финансирование кинематографа опасно для национального самосознания. Культуролог, промышлявший мелким литературным мошенничеством, возразил коллеге, что истинной «исторической линзой» всегда были проза и поэзия, это вариативно доказано в многочисленных статьях и монографиях автора; а государственное финансирование кинематографа вредно, деньги следует направить на производство выдающейся литературы. Рождение выдающейся литературы обещал обеспечить сразу после первого транша.
Видный писатель-сатирик, пересмешник и кремлеед, прозябавший долгие годы на вражеском радио, немедленно отшутился и поздравил страну с новым властителем – именно хвоста, по его мнению, давно не хватало нашему национальному лидеру.
Главный писатель-сатирик государственного телеканала остроумно заметил, что в душе каждого мужчины живет свой Змей Горыныч, главное – не злоупотреблять девушками; сорвал аплодисменты.Соловей панславянства Александр Бухло очень обрадовался воскрешению Горыныча. «Гениальная идея! – сказал он. – Это почище мумии в Мавзолее! Центр Вселенной опять переместился в Москву. Империя возрождается!» И тут же сел писать роман под названием «Дед Горыныч».
Глава 8
Вот я и спросил «За что?» у звездного неба. Почему защищать Родину своим невинным детским лоном должна именно моя дочь Катенька? Небо громко и беспардонно посоветовало заткнуться: «Горыныч любит девственниц. Вот компьютер и остановился на рубеже в двенадцать лет. Молчать и бояться, когда родина зовет!»
Тогда я перевернулся лицом к земле. Земля была по-летнему теплая, нежная, покрытая шелковистой травой. Она куда-то плыла подо мной, покачиваясь на волнах, казалась воздушной скорлупкой, а не многокилометровой толщей глины, песка и камня, покоящейся на адском огне. «За что?» – спросил я землю. Спросил ее дороги, дома, леса, реки, пустыни, моря. Ответили мне только кладбища, покрывающие землю, как случайные веснушки. Кладбища запели. Пели одновременно, на разных языках, непонятно, разнобойно, слезливо, протяжно, истошно – от их пения хотелось оглохнуть.
Для чего мне нужно понимать «За что?» – вдруг подумал я. Для чего мне ответ на вопрос? Чтобы объяснить мне мою вину? Обратить происшедшее в наказание? Заслуженное наказание? И тем – заставить смириться?
«Не хочу смирения!» – закричал я дурным голосом.
Пьяный крик растворился в ночи. Пьяные довольно часто кричат по ночам. Кого это волнует?Глава 9
Президент-победитель терпеливо следил за кипением страстей. Он выдержал паузу, а затем – бац, показал Змея Горыныча по телевизору.
Горыныч лежал на фигурном паркете того самого зала, который весь народ хорошо помнил по торжественному ритуалу инаугурации. Хвост змеюки упирался в золоченые двери, шея ввинчивалась под расписной потолок, три зубастых рыла пускали слюни на хрустальную люстру. Словом – впечатляющее зрелище. Тем более что никто из телевизионщиков не решился на репортаж из главной кремлевской залы, в прямом эфире работали секретные телекамеры службы безопасности, они придавали картинке отчетливый документальный ужас.
Глава 10
Американские политологи (пиндосы) тут же сформулировали два глобальных вопроса: 1) где обещанные Горынычем государственные неприятности – три дня давно прошли? 2) почему Горыныча не укокошили – российская техника уничтожения миф или реальность?
Пиндосы пришли к выводу, что либо: а) российская армия уже ни на что не годна, а российский военный кулак изготовлен из мыльных пузырей; б) Горыныч выжил в результате борьбы кремлевских кланов. Не исключено, оставлен в живых на всякий случай: вдруг сгодится для очередных президентских выборов. Государственные неприятности, обещанные Горынычем, видимо, начались, но в России так много неприятностей – трудно вычленить, какие именно инициировал Змей Горыныч.
Аналитическую записку пиндосы положили на стол своему главному американскому пиндосу – президенту, тот ее внимательно прочел и среагировал довольно грубо: «Вы что, охренели, фак ю?! Здесь вопросы задаю я! А вы формулируете ответы! Есть у русских армия или нет?! Если боролись кланы – кто победил?! Америка должна помогать Горынычу или мешать?!» После чего уволил к чертовой матери всех пиндосов из Гарварда и набрал новых из Стэнфорда.
Нелегальную стенограмму возмущения американского президента тут же доставили Президенту-победителю, что позволило наградить ряд видных российских журналистов-международников.
Глава 11
Страна была похожа на айсберг. Плавала-плавала, топила «Титаники», потом забрела по дурости в горячее море, вроде Средиземного, и растаяла без следа.
Я на том айсберге работал микробом. Нас было много – микробов, как-то сохранивших жизнь при вечной мерзлоте. Приспособились к ней наши предки, сумели родить нас. Мы росли в ледяном безмолвии, искренне его любя, поклоняясь ему как божественному месту нашего обитания. Сочиняли песни, придумывали книги – это была наша форма диалога с безмолвием. Зачем мы искали диалога? Микробы говорливы от природы. А почему – объяснения пока никто не нашел. Болтая, мы чувствуем себя живыми. Кончаются слова – уходит жизнь. Так есть. Так было. И, наверно, так будет. Некоторые наши мудрецы утверждают, что мы и сотворены словом. Слово живет вечно, говорят они, а мы – всего лишь техническое средство для его сохранения. Что-то вроде биологической магнитной ленты или микрочипа с памятью и определенной клеточной массой для автономного существования.
Вечная мерзлота – отличный инструмент естественного отбора. Погибает все, что не является любовью к мерзлоте. И любовью к размножению. Эти две любови тоже могли бы подвергнуться уничтожению, но тогда мерзлота лишилась бы зеркала, в которое любила смотреться.
Огромные заснеженные библиотеки были наполнены романами и поэмами о любви к мерзлоте. В свободное от работы время микробы посещали кружки художественной самодеятельности, где пели хором оды мерзлоте и играли в спектаклях, рассказывающих о рождении всемирной мерзлоты.
Любовь к размножению поощрялась всячески и всемерно. Микробы любили друг друга без разбора и всюду: дома, на работе, в командировках. Спариванию в немыслимых условиях было посвящено множество якобы художественных фильмов, а на самом деле – фильмов-инструкций о том, как увеличить количество спариваний в единицу времени и стимулировать рождаемость.
Спаривание естественным путем спасает от замерзания! Да здравствует спаривание! Эти жизнеутверждающие речовки нам кричали дикторы на весенне-осенних демонстрациях, и мы громко отвечали: «Ура!».
Таким образом вечная мерзлота стимулировала наше размножение и свое могущество.
Я любил мою дочь, хотя не был уверен, что стал причиной ее рождения. С самого начала я любил ее шелковистую кожу, насыщенную бархатной негой, курлыканье губ, рождающих первое слово, тонкие ручки, обнимающие мою шею. Я обожал ее и тогда, когда удлинились ножки, а взгляд засверкал веселым кокетством, рыжей волной вскипели волосы, обрамляя прекрасно-гибельный для мужчин овал лица. Я обожал смотреть на нее, когда под тонким покровом вспухли маленькие холмики грудей и породили в ней наивную стыдливость одновременно с первыми признаками женской наглости.
