Ника Соболева - Право на одиночество
Я вошла в светлую просторную комнату. Там было много шкафов – нет, я не так сказала – очень-очень много шкафов. Безумно много. И всего два стола. Один из них был в полном порядке, а на другом царил такой бардак, какого я раньше никогда не видела. За этим столом сидела миленькая девочка примерно моего возраста со светлыми волосами.
– Познакомься, – сказала Вика, – это Светочка, секретарь Михаила Юрьевича.
Вид этой Светочки меня немного успокоил. Она представляла собой полную противоположность Вике, такой стильной и умной. Светочка выглядела типичной дурочкой-блондинкой, «секретуткой», как говорила моя мама. Но очень скоро после того, как я начала работать, я поняла, что все совсем не так, как показалось на первый взгляд. Светочка не обладала особым умом, это правда, но я думаю, что больше не встречу такой хорошей секретарши. Поначалу меня удивила ее феноменальная память – она действительно ничего не забывала, помнила расположение документов во всех папках и кто что сказал по телефону. Бардак на ее столе вовсе не был бардаком, – он менялся каждый день, потому что у секретаря очень много текущей работы. А еще у Светочки были прекрасные нервы, замечательное терпение и способность не лезть не в свое дело, когда не просят.
Вика постучалась в смежную комнату.
– Михаил Юрьевич, – сказала она, заглянув внутрь, – Наташа пришла.
За столом сидел человек, которого я так боялась. Я боялась настолько, что не смела взглянуть на него. Настолько, что даже не помню своего первого впечатления о Михаиле Юрьевиче.
Хотя теперь-то я знаю, что бояться мне было нечего.
– Михаил Юрьевич Ломов, – представился он, встав с кресла, и подал мне руку. Я пожала ее. И тогда впервые посмотрела на этого человека.
У него были совершенно седые волосы, но лицо не было старым. В сочетании с сединой большие темно-карие глаза смотрелись удивительно.
– Здравствуйте, – мой голос вдруг окреп, – меня зовут Наташа.
Как только мы сели, Михаил Юрьевич вдруг сказал:
– Перед вашим приходом, Наташа, я посмотрел трех претенденток на эту должность, которых предложил мне отдел кадров. Они все не годились совершенно. Я хочу, чтобы вы поняли – это не потому, что я зверь, а потому, что мне нужен определенный человек. И я сейчас задам вам несколько вопросов, а вы просто постарайтесь ответить честно, не задумываясь. Сколько вам лет?
– Девятнадцать. Осенью будет двадцать.
Чем больше он говорил, тем больше мне нравился – сам тон голоса, спокойная манера речи, мимика и теплые глаза.
– Почему вы пошли учиться на редактора? Вы ведь учитесь на редактора, верно?
– Верно. Как вам объяснить… – я рассмеялась. – Вся моя жизнь была связана с книгами, я очень любила – и люблю – читать, и родители всегда дарили мне книги… Никогда – что-то другое, только книги. Сначала я хотела стать писателем…
– Так-так, – Михаил Юрьевич рассмеялся.
– Ну вот, а потом я решила, что нужно опыта поднабраться, чтобы стать писателем, но делать книги мне все равно хотелось… – я смущенно улыбнулась, чувствуя себя глупо – я ответила скорее сердцем, нежели мозгами, и мне казалось, что Михаил Юрьевич сейчас скажет: «Деточка, идите-ка в детский сад, вам пока рано на работу».
– Хорошо, я понял, Наташа. Тогда скажите мне, что вы считаете самым важным качеством для редактора?
Это уже было похоже на экзаменационный вопрос. Я даже помнила правильный ответ на него. Но ответила так, как считала сама:
– Воображение.
– Так-так, – Михаил Юрьевич с интересом посмотрел на меня. – Это почему же – воображение?
– Потому что человек без воображения не сможет работать с текстом. Текст не просто нужно читать, его нужно видеть, даже если это сухой учебник – о, с учебником это тем более! – видеть, что нужно сделать, чтобы текст «ожил» на странице, какие добавить иллюстрации, какой добавить справочный аппарат, как это все ляжет на развороте… Человек без воображения не сможет общаться с автором, потому что хороший редактор должен понимать автора и часто даже – быть им… И не так просто понять, что должно получиться из этого текста, ведь в начале это просто текст…
– Не всегда. Иногда просто мысль, задумка, идея, – кивнул Михаил Юрьевич. – Хорошо, спасибо тебе за ответ. А как тебя учили в институте отвечать на этот вопрос?
Я немного испугалась, но ответила:
– Логика. И эрудиция. Но я не согласна. Конечно, это важно, – да много чего важного в нашей профессии, терпение, например, – но на первое место я бы поставила воображение.
– А тебе не кажется, что человек, обладающий воображением, не всегда может быть логичен?
Я задумалась.
– Я ведь говорила о воображении, а не о легкомысленности, верно? Точно так же можно сказать: «Тебе не кажется, что чересчур логичный человек может быть скучным и зашоренным?»
Михаил Юрьевич рассмеялся. Он взял телефонную трубку и набрал несколько цифр.
– Вика, можешь сходить в отдел кадров и сказать им, что мы нашли мне нового помощника.
В тот миг мне показалось, что у меня над головой кто-то запустил фейерверк.
От воспоминаний о Михаиле Юрьевиче меня отвлекла Светочка. Она громко поставила чашку из-под чая на стол и сказала:
– Господи, выгнали нас восьмого марта на работу только для того, чтобы до двенадцати ждать какого-то нового начальника. Могли бы и завтра на него полюбоваться.
Я кивнула только для того, чтобы поддержать ее. В сущности, мне было безразлично, потому что этот праздник был для меня не «женским днем», а «днем мамы», а мамы у меня больше не было.
Первое время на работе мне было чертовски сложно. Когда я узнала, что мне предстоит делать, то изумилась – почему Михаил Юрьевич взял на работу именно меня? Меня, девочку без малейшего опыта.
Когда на третий день я высказала эту мысль Вике, она рассмеялась:
– Неужели ты еще не поняла? Он взял тебя за твою любовь ко всему этому делу, к книгам. Михаил Юрьевич сам – фанат издательского дела, и ему нужны такие же фанаты. Кроме того, ты очень искренняя, а ему не хватает искреннего человека в этом змеюшнике.
Что Вика подразумевала под словом «змеюшник», я поняла через пару дней, когда впервые присутствовала на совещании руководящего состава. Несколько человек показались мне вполне нормальными, но в основном все персонажи были крайне неприятными. А главное, они так нападали на Михаила Юрьевича в частности и на редакцию в целом, что я испугалась.
После совещания он вызвал меня к себе. Когда я вошла, то сразу заметила, как Михаил Юрьевич устал и как ему тяжело.
– Знаешь, когда я начал работать, мне только-только исполнился двадцать один год. Немногим больше, чем тебе сейчас, – сказал он, как только я села. – Меня взяли выпускающим редактором, хотя я только что закончил институт и ни дня не проработал по специальности. Больше всего на свете я боялся показать всем, насколько неопытен, боялся, что мой начальник поймет, как он во мне ошибся. Я осознавал, что на мне – огромная ответственность, и так старался не подвести, что однажды услышал, как мой начальник с гордостью говорит кому-то: «Это сделал Михаил, мой лучший редактор».
Я улыбнулась. Михаил Юрьевич серьезно посмотрел на меня и продолжил:
– Ты понимаешь, что я хочу сказать, Наташа? Весьма продолжительное время ты будешь слышать колкие замечания по поводу твоей неопытности. Я тоже сталкивался с недоброжелателями, когда начинал работать. Я просто хочу сказать тебе – не обращай на эту ерунду внимания и просто старайся. Я взял тебя на работу. А я все-таки не уборщица, правильно? Уверяю тебя, я знаю о том, что представляет из себя издательское дело и какие здесь нужны люди, больше, чем весь наш отдел кадров, да и многие из редакторов.
Этот разговор я запомнила на всю жизнь. И потом, когда мне было трудно, а зачастую даже – невыносимо, я говорила себе: «Тебя выбрал Михаил Юрьевич. А он знал, что делает».
Теперь, пять лет спустя, никто не позволял себе оскорбить Наталью Владимировну, личного помощника Михаила Юрьевича. Но до этого времени я прошла долгий путь.
– Смотри, Наташ! – вдруг сказала Светочка. – Приехал этот новый гусь! Ого, какая у него красивая машина… Отсюда не вижу, какой марки…
Я выглянула в окно, тут же представив себе, что в соседних комнатах добрые сотни три человек – начиная от уборщиц, кончая секретарем генерального – тоже так прилипли к окну, и улыбнулась…
Когда погибли мои родители, я неделю была на больничном. Я почти ничего не ела и не пила. Я даже не знаю, насколько похудела, но когда я через неделю надела свои джинсы, они свалились с меня даже после того, как я их застегнула.
На работе на меня смотрели, словно на призрака. Я была благодарна только Светочке – за то, что она не лезла ко мне в душу и вела себя, как обычно, – и Михаилу Юрьевичу.
На второй день он застал меня в слезах на рабочем месте. Было уже восемь часов вечера, и я думала, что он ушел. Так и было, но Михаилу Юрьевичу пришлось вернуться за какими-то документами.
