Сергей Десницкий - Пётр и Павел. 1957 год
Павел помолчал, а потом очень серьёзно добавил:
– Величие двадцатого съезда партии, на мой взгляд, не в том, что он признал незаконность сталинских репрессий и освободил из лагерей миллионы безвинных людей. Величие его в том, что признала наконец наша партия: "Да! Проиграли мы войну с собственным народом. В пух и прах проиграли!.."
– Постой!.. – возмутился Пётр. – О какой войне ты говоришь?!.. Тем более "с народом"?!.. Партия никогда с народом не воевала…
– Эх!.. Петя, Петенька, Петруша, Петушок!.. – остановил его Павел. – Мне-то зачем пыль в глаза пускать?.. Ты это на партийных конференциях делай, а я на своей шкуре испытал, что такое "забота нашей партии о благе народа". Себя-то зачем обманывать?.. В октябре семнадцатого большевики к власти пришли, потому что очень привлекательные лозунги на знамёнах свои начертали: "Мир – народам! Землю – крестьянам! Фабрики – рабочим!" Красиво звучит, ничего не скажешь!.. И повалил наш доверчивый народ за теми, кто им золотые горы сулил. А на деле, что вышло?.. Продразвёрстка, поголовная коллективизация, голод, мор вместо обещанной земли. Гражданская война вместо мира. И, наконец, тотальные репрессии вместо обещаной свободы!.. Ни мира, ни земли, ни фабрик простой люд в руки свои так и не получил. Замирились большевики, но только в Бресте с немцами, чтобы власть не потерять, а своим согражданам тотальную войну объявили. И не было в советской истории ни одного года нормального, спокойного… Ты-то лучше меня должен это знать: в самом центре партийной гущи варишься.
То ли потому, что Петру нечего было ответить, то ли потому, что не хотелось поздней ночью серьёзный спор начинать, но промолчал. Ничего брату не сказал.
На кухню заглянула Зиночка.
– Я вас по всему дому ищу, а вы вот где!.. Дядя Лёша, тебя мама просит буквально на пять минут.
Алексей Иванович поспешно вышел.
– Павел!.. – она ощущала себя, как на эшафоте. – Я тебе в гостиной постелила… на диване.
– Спасибо, Зина… Я вообще-то могу к себе в гостиницу пойти. У меня там шикарный номер. Полулюкс, – Павлу тоже было явно не по себе.
– Этого ещё не хватало! – возмутилась она. – Ты же не в гости… Ты к себе домой приехал!..
– Ну, да… Домой…
Не бывает более идиотского положения, чем то, когда не знаешь, как себя вести, о чём говорить. Пётр разрядил эту кошмарную ситуацию.
– Капа, Зиночка… Нам с Павлом поговорить надо… Как говорится: без свидетелей. Тэт-а-тэт…
– Конечно… конечно… я понимаю, – встрепенулась Зиночка.
– Мы вам не будем мешать, – поддакнула Капитолина.
Женщины вышли.
Минуту мужчины стояли не шевелясь… По разные стороны кухонного стола… И вдруг, не сговариваясь, бросились друг к другу!.. Крепко обнялись!..
– Павел!.. Брат!.. Родной мой!..
– Пл юшка-чудик!..
– Верно!.. Верно!.. Ты всегда меня "плюшкой" звал!..
– Вспомнил?..
– А я и не забывал… Павлик!.. Павлушка!..
– Ну, ну… Не реви!..
– Сам не реви!..
– А то опять "бабой" дразнить буду…
– И пусть!.. Дразни… Пусть!.. Ты ведь не знаешь, как я рад!.. Как рад!..
– Я тоже, братишка…
– Я не верил, что тебя нет!..
– Молодец!..
– Ни за что не верил!..
– И правильно делал!..
– Я ждал тебя каждый день!..
– Ну вот… И дождался…
– Павлик!.. Поверь!..
– Я верю!..
Пётр не выдержал и разрыдался.
– Товарищ партийный секретарь, как не стыдно?!..
– Наплевать!..
– Будет!.. Будет сырость разводить!.. Как маленькие! – Павел даже разозлился на себя и на брата. – Всё?.. Или врежу тебе как следует!..
– Врежь!..
Понемногу они успокоились, вытерли слёзы…
Как же Петру было тошно и неуютно!.. Он понимал, что должен объясниться с братом, причём сейчас же, не откладывая на "потом". Но как это сделать, чтобы брат его понял? Понял по-настоящему… И простил!.. Нет, даже не простил бы, а проявил хотя бы крохотную долю сочувствия. Ведь он не хотел ничего дурного, все его помыслы были направлены только к одному – помочь, сделать лучше!.. Но как назло все нужные слова разбежались, и он никак не мог отыскать того единственного, которое могло бы примирить непримиримое и соединить несоединимое!.. Что сказать?.. С чего начать?..
Павел видел, как Петру плохо!.. Очень плохо… Он жалел его и тоже мучительно искал слова поддержки и утешения… Искал и не находил… То, что случилось между ними, было настолько… "из ряда вон", что привычными мерками тут нельзя было обойтись. Молчание затягивалось и, чем дальше, тем больше приближало их к катастрофе. Оба понимали: ещё секунда, и они разойдутся в разные стороны, но теперь уже навсегда.
– Я, пожалуй, выпью, – сказал Пётр и открыл холодильник, – будешь со мной?
– Прости, я теперь совсем не пью… Только в исключительных случаях… На Новый год выпил, например, бокал шампанского, и голова сразу какая-то дурная стала… Отвык за девятнадцать лет…
– Напрасно отказываешься, – Пётр достал бутылку, – замечательный коньяк: "Варцихе"!.. Настоящий грузинский!.. Я в Москве на совещании в ЦК был, зашёл в гумовский гастроном и сразу три бутылки взял. У нас в Краснознаменске такого днём с огнём не найдёшь. В наших магазинах такой ассортимент – закачаешься. Во-первых, водка, ну, это само собой. Во-вторых, тоже водка. И в-третьих, она же, родимая! – он развёл руками. – А что поделать? Спрос рождает предложение!.. Сильная половина нашего населения всем другим напиткам именно этот предпочитает. Как говорил великий пролетарский писатель Максим Горький: «Вкус грубый, но здоровый».
Павел улыбнулся:
– А слабая половина вашего населения такого же мнения?
– Зачем?.. Для этой половины торговая сеть города предлагает широкий выбор наливок типа "Рябиновая" или "Спотыкач", а также роскошный портвейн за двенадцать рублей двадцать восемь копеек. Рекомендуется при запорах, а также для снятия напряжения у людей, страдающих тяжёлыми нервными расстройствами: за пятнадцать минут любого с ног валит! – он не стал искать рюмку или бокал, налил уникальный гумовский коньяк прямо в гранёный стакан. Невооружённым глазом было видно, что этот шутейный разговор радует его, позволяет хоть ненадолго оттянуть серьёзное выяснение отношений. – Ну, за нашу встречу Павел!.. За твоё возвращение!..
– Постой! – остановил его брат. – Налей и мне!.. Я ведь за твой полтинник так и не выпил!.. Нехорошо.
– Согласен, ужасно!
Второго стакана не нашлось.
– А давай из одного! – предложил Пётр.
– Давай, – согласился Павел. – И, если верить приметам, узнаем, кто о чём думает, – он поднял стакан с коньяком. – Поздравляю тебя!.. Желаю: будь здоров и всегда живи в согласии с самим собой! – отпил глоток, прищурил глаза и причмокнул губами. – Ты прав, напиток божественный!..
Прежде, чем выпить свою порцию, Пётр заглянул в стакан, словно хотел отыскать на дне его потаённые мысли брата. Очевидно, не нашёл их там, поэтому глубоко, сокрушённо вздохнул и выпил коньяк залпом, как водку.
– Ай-ай-ай! – покачал головой Павел. – Ну разве можно такой роскошный коньяк пить, словно банальную "Столичную"? Хорошее вино, равно, как и коньяк, надо пить маленькими глоточками, чтобы во рту оставалось приятное послевкусие. Ты лимончиком… Лимончиком закуси!.. – и пока Пётр, сжурив своё лицо, закусывал, спросил совершенно серьёзно: – Неужели вас, партийную элиту страны, таким элементарным вещам не обучили?..
– Нас другим вещам обучали… – Пётр с трудом разжевал и проглотил жёлтый лимонный кружок. – Очень кислое послевкусие, доложу я тебе.
– Ну что?.. Узнал мои тайные мысли? – вдруг очень серьёзно спросил Павел.
– А тут и узнавать нечего, всё и так ясно. Ты подумал…
– Ошибаешься. Я вот сижу и думаю: предложит мне братик чем-нибудь коньяк закусить? У меня с утра маковой росинки во рту не было. Вот и опасаюсь я, вдруг меня развезёт, всё закончится летальным исходом, и никакого серьёзного разговора у нас с тобой не получится.
– Господи! – обрадовался Пётр. – Ты бы сразу сказал! – и бросился к холодильнику.
– Сразу было неудобно, не успел человек порог дома переступить и тут же нахально требует: а ну-ка, дайте мне поесть сию же минуту!
– Как тебе не стыдно?! – Пётр начал выставлять на кухонный стол остатки прошедшего пиршества.
– Не сердись! – Павел поднял руки вверх. – Я шучу!.. Шучу…
– И ты, между прочим, не в гости, ты к себе домой пришёл. Вот… салат оливье, ростбиф… ветчинные рулетики… холодец…
– Подожди!.. Куда столько?.. Я теперь очень мало ем, к тому же Рождественский пост… Я бы рыбку заливную съел и… сыр вот этот… Прежде он "Рокфор" назывался?..
– Но ведь сыр – еда вовсе не постная?..
– Знаю… Прости меня, Господи!.. – и, перекрестившись, махнул рукой. – Так и быть!.. Согрешу…
Потом Павел принялся за еду, а Пётр сел напротив и, подперев подбородок, с каким-то умилением наблюдал за старшим братом. Бывало, в той, прежней, счастливой жизни до вселенской катастрофы, он точно так же исподтишка следил за тем, как Павел учит уроки, или мастерит воздушного змея, или тайком от матери крошит в блюдечко с горячим чаем крошки ванильного сухарика и дует, делая вид, что пытается остудить чай. На самом же деле брат устраивал в блюдце самые настоящие морские баталии, стараясь столкнуть крошки друг с другом. Нередко ему за это здорово доставалось от матери. Пётр рассмеялся.
