Олег Агранянц - Так говорил Песталоцци
– Не поверишь. Торгует картинами. Ты точно не хочешь остаться на обед?
Больше ничего интересного я не узнаю, и я вернулся к старой теме:
– Значит, Тизанников умер своей смертью?
– Он чахлый был.
– А я, когда увидел эти фотографии, подумал, что можно докопаться до чего-либо интересного. Меня всегда интересовало влияние Песталоцци на Шаррельмана.
– Дегенерат, – на этот раз «дегенерат» звучало устало.
Я понял, что мне пора уходить:
– На обед я не останусь. Но если разрешишь, я приеду к тебе завтра.
– Приезжай.
– Ты сможешь уделить мне пару часов? Погуляем в парке.
– Можно и в парке.
25. По дороге домой
Вернувшись в машину, я передал Пьеру жучок.
– Все нормально? – спросил он.
– Вроде бы да. Теперь выключай. Начинается личная программа.
– С полным одобрением.
И мы отправились назад в Тулузу. Добирались долго. Остановок было пять или шесть. Оказавшись в своем номере, я рухнул на кровать и проспал до утра.
Весь следующий день мои спутники отсутствовали. А я гулял по Тулузе. Пообедал в совершенно уникальном для Франции ресторане: чтобы туда попасть, надо выстоять очередь в полчаса. Вечером отправился в казино Баррьер на концерт Жерара Ленормана.
Утром в хорошем настроении я явился на завтрак. Рене уже сидел за столиком. У него тоже было хорошее настроение, мы спели пару куплетов из «Баллады счастливых людей» Ленормана и потребовали, чтобы официантка нам помогала. Она помогла. Помог и турист из Лиона.
Рене довел до моего сведения, что писать мне ничего не надо (а я и не собирался), что все четко записано на пленку и старуха (теперь они не стеснялись при мне так называть Алис) просила поблагодарить меня за работу.
Появился Пьер. У него был серьезный вид:
– Кто такой Шаррельман?
– Шаррельман? Это… Это ученый, последователь Песталоцци. Но он был категорически против эпизодического и комплексного преподавания. Однако, тем не менее, его работы по систематическому и предметному изучению представляют огромный интерес.
Мои спутники смотрели на меня, как котята на кошку: преданно и с любопытством.
– А тот, другой? – спросил Пьер. – Фамилию я забыл.
Я забыл тоже. А когда не знаешь чего-либо, лучше всего выразить активное невосприятие.
– Нет-нет. Я категорически против эмоционально-подчинительного принуждения.
– Старухе вчера принесли справки на этих типов, – рассказал Пьер, – О каждом на десять страниц и такие труднопонимаемые, что у нее заболела голова. Она передала их в отдел стратегического планирования.
– А ты, я вижу, – вмешался в разговор Рене, – действительно специалист по этому Песталоцци.
– Да, – со спокойной уверенностью ответил я, – это не так весело, как Сан-Антонио, но тоже очень поучительно.
* * *На следующий день мои спутники сообщили мне, что их начальство официально выражает мне благодарность и оплатит билет в первом классе до Рио-де-Жанейро. Из этого я понял, что мне вежливо предлагают побыстрее убираться. Это было и в моих интересах. Задание я выполнил.
Шеф поставил передо мной пять задач.
– Что за наркотик употреблял Тизанников? Я узнал, это «Мефистофель».
– Каковы его запасы? Осталось около половины четвертинки.
– Где находятся запасы? В каком-то городе в Вермонте.
– Кто распоряжается этими запасами? Гражданин России Игорь Семицветов. Под какой фамилией он живет в США, неизвестно. Но я смогу узнать его в лицо.
– Как можно уничтожить эти запасы? Надо сначала найти Семицветова.
В зале для пассажиров первого класса мои спутники заказали бутылку «Veuve Clicquot» и не торопились ее открывать. Наконец Пьер вынул пробку, и в этот момент в зале появилась Алис. Явление было театральным, под хлопок шампанского.
Она подошла ко мне и обняла меня. И это не были дружеские объятия. Она поцеловала меня. И это не был дружеский поцелуй.
– На нас смотрят, – вполголоса сказал я.
– Мы во Франции, малыш.
Из-под объятий я посмотрел на моих спутников. Они в восторге подняли руки.
Мы действительно были во Франции.
* * *Через несколько часов я уже гулял по Барахасу. Там я успешно поменял билет с Мадрид – Рио-де-Жанейро на Мадрид – Орландо.
До посадки оставалось минут двадцать. Я увидел телефон: «Бесплатные звонки по всем странам Евросоюза». Отлично. Я набрал номер в Онфлере.
– Мне Кики. Если можно.
– Ах, это вы!
Высокая табуретка.
– Сколько лет вы отсутствовали? Двадцать?
– Что-то около.
– Я не спрашиваю, где вы были, но догадываюсь. Двадцать лет! Это означает убийство с заранее обдуманными целями. Но это не мое дело.
– Что не сделаешь по молодости! – вздохнул я. – Как Кики?
– Она законная супруга великого художника Вестфеллера. Он очень великий. Но картины пишет она, а он просто великий.
– Она по-прежнему в Нормандии?
– Ей всегда почему-то нравился север. Она на севере. В Квебеке. Ее супруг хорошо зарабатывает. А она? К сожалению, должна огорчить. Она располнела. Хотя то, что вас всегда в ней привлекало, осталось на прежнем месте.
Я попросил передать привет. Она посоветовала мне быть осторожней и заботиться об алиби.
Я пообещал.
Через день я уже был в Орландо.
26. Леопард и бегемот
«Тати» – небольшое кафе, всего десять-пятнадцать столиков. Когда я бываю в Вашингтоне, мы с Биллом приходим туда «на ланч». В проспекте кафе значится «французским». И действительно, владельцы, два уже немолодых грека, готовят французские блюда безукоризненно по-французски, и, что немаловажно, цены с годами почти не меняются, разве что порции уменьшаются в размере.
– Петух в вине, – заказал Билл.
– Мне тоже петуха в вине, – присоединился я. – И бутылку «Мутон Каде».
За петухом мы обсуждали последние сплетни. Сплетен по обыкновению было много, а петух как всегда великолепен.
Подали эспрессо.
– Что еще нового? – спросил я.
Билл посерьезнел:
– Когда ты был в Париже, ты встречался с… как его там… Дидье…
– Шаплоном. Ты мне дал его данные.
– Верно. У него неприятности. Его обвинили в том, что он промышляет перепродажей украденных картин.
– Ничего себе!
– Его допрашивали. Но потом выяснилось, что это ошибка. Обвиняли его и еще трех журналистов. Один парень из газеты «Паризьен». Его фамилия…
– Дешан, – подсказал я.
– Верно. Дешан. Откуда ты знаешь?
– Ты мне сам дал его фамилию для прикрытия звонков Шаплону. Хочешь, я догадаюсь, кто третий? Лекокк из «Экип». Ты тоже мне дал его телефон. Есть еще и четвертый.
Билл превратился в восковую фигуру, на его лице застыла гримаса, которую можно было расшифровать как: «А я не знал, что Вашингтон – столица Соединенных Штатов».
– Так это ты продавал тигра и верблюда? – произнес он, снова превратившись в живое существо.
– Я.
– Зачем?
– Я тебе рассказывал, что, когда приезжаю в страну, набираю случайные номера по телефону и задаю вопрос по поводу какой-нибудь глупости. Прекрасный метод для вхождения в язык. Я позвонил неизвестной даме. Предложил ей тигра полосатого и верблюда двугорбого. А она мне предложила крокодила зубастого. Шутка.
И Билл начал хохотать. Я никогда не видел, чтобы так хохотали. Стаканы на столике тряслись. Шторы на окнах шевелились. Билл разводил руками, как дирижер оркестра. Посетители смотрели на него, как на не совсем здорового человека. Подскочил хозяин и взглядом спросил меня, что с ним. Я ответил, что всё в порядке. А Билл повторял:
– Тигр полосатый! Крокодил зубастый! Верблюд двугорбый!
Потом, немного отдышавшись, залпом выпил бокал «Мутон Каде» и спросил:
– Ты хоть знаешь, кому ты звонил?
– Ни малейшего представления.
– Ты попал к хозяйке художественного салона, которая подозревалась в скупке краденых картин и к телефону которой была подключена прослушка. Ты ей предлагал тигра и верблюда. Французы решили, что это условные названия украденных картин. Допрашивали ее с пристрастием целую неделю. Ничего. Обыскали ее виллу. Ничего. И ты знаешь… На вилле у одного из ее любовников нашли украденный десять лет назад рисунок Дюрера.
– И что теперь?
– Сидят. И она, и ее любовник.
– А причем здесь журналисты?
– Когда начали расшифровывать звонки с телефона, по которому ей звонили, вышли на журналистов. Одному ты предлагал леопарда, другому бегемота. Как к тебе попал этот телефон?
Я решил правду не говорить.
– Совершенно случайно. Кто-то забыл его на скамейке.
– И ты не знаешь, чей это телефон?
– Ни малейшего представления.
– Профессора этики.
– Ничего себе!
– Крупного специалиста по проблемам этики.
– И его тоже допрашивали?
– Еще как! И про леопарда, и про бегемота. На вторую неделю он признался, что, будучи студентом в Сорбонне, украл у своего товарища кошелек.
– Видать, хорошо допрашивали.
– Французы это умеют.
– Ну и народ! Профессора этики воруют кошельки. Любовники владелицы салона картин крадут рисунки классиков. Ну, как жить после этого!
