Ярослав Питерский - Падшие в небеса.1937
– Никто мне ничего не говорил! Это я заявляю как комсомолец! Никто! Могу поклясться! И я не знал, что эти строки из библии! Не знал! Я просто написал! Написал из своего ума! Вот так просто! И Самойлова, еще раз говорю вам, тут ни при чем! Она никогда не заводила речь о библии и вообще, о религии!
В зале вновь повисла тишина. Затем кто-то громко спросил:
– А почему тогда, как утверждает Митрофанов, слова так близки к тексту этой самой библии? Это словно цитата получается? Ты что, Паша, библию на память знаешь?
Пончикова подхватила эту идею:
– Да, выходит, Клюфт, вы на память знаете библию? И выходит, вы намеренно вставляете цитаты из этой книжонки в свои статьи? Это же идеологической диверсией попахивает! Как вы это объясните?
Павел тяжело вздохнул. Он уже открыл рот и хотел рассказать всем о «загадочном ночном госте». Об Иоиле! О его словах! Что этот странный богослов и сказал ему эту цитату из библии! И что Павел сам ни при чем, он просто послушал и поддался убеждениям странного человека! Но в последний момент Павел представил себе реакцию коллег, а главное членов президиума! Этого человека в оливковом кителе с красными петлицами! Как они отреагируют? Павел пустил в дом «какого-то богослова». Рассуждал с ним на «такие темы» и главное, он писал в присутствии это человека статью и слушал его подсказки! Да и где этот богослов? Кто поверит, что он вообще был!
Павел набрал воздух в легкие и тихо вымолвил:
– Я же пояснял, мне эти слова пришли на память, я просто их написал. Никого и ничего не имея в виду. Вернее, имея в виду. Имея в виду наказание для врагов-вредителей, и главное, я хотел заставить читателя задуматься о том, почему мы сами будем потворствовать существованию этих вредителей среди нас. Вот и все. Никакого религиозного умысла я не имел! То, что такие слова есть и в библии, я считаю полным совпадением. И все. Полным совпадением моих мыслей со словами из этой книги. Как это объяснить, я не знаю…
Пончикова ухмыльнулась и противно взвизгнула:
– Может, вы еще себя святым назовете?! У вас, как мы видим, и мысли со Святым писанием совпадают? А? Нам еще только святого в газете не хватает!
В зале раздался смех. Хохотал и энкавэдэшник за спиной. Майор смеялся долго. Павел обернулся и увидел, что офицер даже вытирает глаза носовым платком. Пончикова ржала как обезумевшая лошадь. Не смеялись лишь Смирнов и Абрикосов. Старик-партиец сочувствующе смотрел на Клюфта, а главный редактор печально качал головой и вздыхал. Павел разозлился. Он презрительно сказал в сторону Пончиковой:
– А вы, я вижу, Вера Сергеевна, библию-то почитываете! Раз так точно нашли эту цитату! Нашли и обрадовались. Нет бы сказать, главному редактору как корректор, что это печатать нельзя, а вы промолчали! И сейчас вот издеваетесь надо мной! Над товарищем Смирновым. Над всем коллективом! Научили этого недотепу, – Клюфт указал рукой на Митрофанова, – говорить, что выгодно вам, и радуетесь. Даже на собрание меня сюда заманили, ничего не пояснив!
– Что? Замолчите! Замолчите, Клюфт! – визжала Вера Сергеевна.
Пончикова с пеной на губах выскочила из-за стола и, подбежав к Павлу, встала рядом, упершись руками в бока. Она смотрела в зал и кричала:
– Не слушайте его! Он пытается очернить всех! Он пытается уйти от ответственности, не желая признать свои ошибки!
Коллеги испуганно молчали. Они изумленно наблюдали за этой «странной пьесой», трагедией-фарсом, разыгравшейся в актовом зале. И тут инициативу вновь проявил майор. Энкавэдэшник хрипловатым голосом сказал:
– Ну, Вера Сергеевна! Вешать эпитеты раньше времени, конечно, не надо. Товарищ Клюфт ошибся. Товарищ Клюфт признает свои ошибки. Ну, выскочила эта цитата! Ну и что? Разве там написано, что это цитата из библии? Нет! Вот и будем считать, что товарищ Клюфт со всей пролетарской ответственностью написал это о врагах, о вредителях. И, по моему мнению, эти слова подходят. И тут нет ничего страшного!
Пончикова тяжело дышала и смотрела на Клюфта. Павел выдержал ее тяжелый взгляд:
– Я никаких ошибок признавать не собираюсь! Потому как я их не совершал! Статью я писал от чистого сердца и никаких скрытых намеков не делал! И все обвинения в мой адрес считаю ложью! Ложью и провокацией! А сейчас я прошу разрешить мне покинуть это собрание! Потому как я не являюсь руководителем отдела, и вообще ни каким бы, то – ни было руководителем!
Зал безмолвствовал. Все ждали, что скажет энкавэдэшник. Майор вздохнул. Криво улыбнулся и развел руками:
– Ну что ж. Если вот так комсомолец Клюфт выражает свою позицию, никто не может его насильственно заставить говорить слова, которые он в принципе должен был сказать. Это дело его совести! Так говорит и товарищ Сталин. Это дело совести каждого советского человека! И это мудрые слова! Я думаю, товарищи, нужно отпустить товарища Клюфта. А комсоргу газеты товарищу Пончиковой рекомендовать рассмотреть его дело на очередном собрании. Никто не возражает? – майор окинул взглядом помещение.
Присутствующие испуганно притаились. Каждый старался отвести взгляд. Павел искал хоть одну пару глаз, в которой бы мелькнул огонек солидарности. Но тщетно. Коллеги предпочитали не смотреть на него. И лишь корреспондент отдела сельского хозяйства Игорь Крутиков встал и громко сказал:
– А, по-моему, Клюфт прав. Обвинять его на голом месте бессмысленно! Ну, написал он такие слова! И что?! Он же не пропагандирует религию и веру в Бога?! А если он завтра запоет «Марсельезу»? Что тогда? А ведь это гимн буржуазной и враждебной нам Франции! И Митрофанов как его друг тоже поступил непорядочно! И относить его к троцкистке Самойловой я не вижу смысла! Ведь товарищ Митрофанов сам не раз распивал с ней чаек! Сам не раз болтал, так сказать, на задушевные темы! И все валить сейчас на Клюфта, я думаю, несправедливо!
Димка засопел, как проснувшийся после зимней спячки медведь. Он втягивал воздух ноздрями и возмущенно пищал:
– Кто распивал чаек? Я с ней вообще никаких бесед не вел!
– Ну, хватит! Хватит! – майор встал из-за стола, одернув и расправив руками за спиной китель, зло сказал:
– Я считаю, пора заканчивать этот балаган! Мы говорим сегодня о Самойловой, а не о Клюфте и кто с ней распивал чаек! Если ни у кого нет, кроме Пончиковой и Митрофанова, вопросов к товарищу Клюфту, давайте его отпустим! И все! Товарищ Клюфт, вы можете быть свободны!
Павел взглянул на майора и грустно улыбнулся. Клюфт медленно направился к выходу. Каждый его шаг отдавался эхом в притихшем актовом зале.
Глава шестая
За свою двадцатилетнюю жизнь Павел не раз слышал о предательстве. Клюфт понимал, что предательство – это один из самых мерзких человеческих поступков, который можно совершить. По представлению Павла, предательство даже имело какую-то физическую форму. Что-то наподобие мерзкой слизи, пахнувшей как болотная жаба. Эдакий сгусток зелено-серых червей, которые зарождаются в голове у человека, решившегося на предательство. Все это для Павла было мерзко и гадко! Но двадцатилетний человек еще никогда в жизни не сталкивался с этим страшным понятием людских отношений напрямую. И вот оно случилось. Вот он впервые в жизни и узнал, что значит предать! Что значит растоптать дружбу! Что значит убить в себе порядочность и благородство. И ради чего? Ради чего все это? Поступок Димки Митрофанова никак не укладывался в голове у Клюфта.
Павел сидел у окна в кабинете. Он сидел в темноте. Курил, всматриваясь в замерзшее стекло. Замысловатый рисунок, абстракция льдинок, словно загадочная карта неведомого мира, огромного океана его жизни и необитаемых островов его мыслей. Какие еще мели и рифы встретятся на пути?! Какое еще ждет испытание?! Ну а пока надо терпеть. Неожиданный ураган, шторм и коварный выстрел в борт Пашкиного фрегата из всех орудий Димкиной бригантины.
Холодный воздух залетал с порывами ветра в открытую форточку. Павел докурил папиросу. Встал и затушил окурок. Клюфт подошел к вешалке и, надев свой полушубок, на ощупь, не зажигая света, намотал на шею шарф. Помолчав, Павел взглянул в сторону Димкиного стола. Рабочее место Митрофанова в полумраке казалось загадочной скалой в неизведанном море. Клюфт вздохнул и, пошарив рукой по стене, нащупал кнопку выключателя. Рубильник щелкнул, и тусклый свет от маленькой лампочки в железном, словно масленка, абажуре под потолком нехотя озарил помещение. Павел медленно подошел к столу Митрофанова. На нем царил хаос. Вырезки из газет. Исписанные и мятые листы бумаги. Разбросанные как попало книги и полная окурков железная банка из-под консервов. Клюфт нагнулся и приоткрыл верхний ящик стола. В нем белел сверток. В плотную серую ткань было завернуто что-то большое и тяжелое. Павел сильнее выдвинул ящик и достал аккуратно запеленованный предмет. Клюфт бережно, с опаской развернул тряпку. Черная обложка, словно крышка от рояля, блестела. Павел провел по выпуклым большим буквам пальцами:
