Мария Галина - Автохтоны
И нечего сваливать все на мышей. Чашку мышам не сбросить с полки, разве только в мультиках…
* * *– Эмигранты? Да, и много. Бежали в Варшаву, в Прагу. И оседали здесь. Деньги кончались, или встречали знакомых. Наверное, им казалось, их тут никто уже не достанет. Окраина мира.
Не окраина, подумал он. Ось. Когда все вертится, все опрокидывается, она одна неподвижна.
Пуховики, габардиновые, драповые пальто. Кепки, ушанки, адидасовские петушки… Напор торгаша и высокомерие посвященного. Маленький рынок. Жалкий. Он видел не в пример богаче. Советика, германика. Когда умрут последние свидетели, все это перестанет что-либо значить. Станет просто историей.
В снеговых проплешинах виднелась бурая свалявшаяся трава.
– Свои газеты? Литературные альманахи? А как же. Сюда бежали небедные люди. Культурные.
Гладкое розовое лицо и цыплячий желтый пух на макушке. Кепка лежала на клеенке, изнанкой вверх, словно ее хозяин просил милостыню. Тут же книги, хорошие, добротные, в крепких переплетах. Книги тех времен, когда страницы еще не склеивали, а сшивали. На обложках мелкими капельками оседала влага. Некоторые, впрочем, самые ценные или самые ветхие, были обернуты в полупрозрачный, зацарапанный полиэтилен.
– Но у меня нету. Я больше по изо. Гравюры, плакаты. Не нужны плакаты?
А ведь мог бы сказать – да, конечно, достать из вон того разбухшего кожаного портфеля перетянутую бечевкой стопку растрепанных листков. Так не бывает. Жаль.
– А у кого может быть?
Человек-цыпленок задумался.
– Библиотеки? Там время от времени списывают фонды.
Наверняка у цыпленка там связи. Обхаживает пожилых библиотекарш, цветы дарит, конфеты. И они ему сливают, когда идет списание. И он приезжает, роется, отбирает ценное. Тоже своего рода такой Шпет. Или Воробкевич. Жуки-навозники культуры.
Цыпленок топтался с ноги на ногу, на нем были фетровые ботинки «прощай молодость», кажется, женские. Почему они все такие странные? Те, кто имеет дело со старыми вещами.
– Я ищу все, что связано с литературной группой «Алмазный витязь».
– Не слышал, – сказал цыпленок.
– Была тут такая. У. Вертиго. Нина Корш, Кароль Баволь.
– А, Баволь. Художник? Он вроде бы совсем недавно умер.
Совсем недавно, это, господи, когда?
Человек-цыпленок приблизился на шаг, осторожно ступая между книгами, вытянул шею, отчего еще больше стал похож на цыпленка-переростка.
– Я попробую достать, – сказал он интимно, – но это будет стоить недешево.
У кого? Еще один собиратель? Прикормленная цыпленком библиотекарша?
Солнечные лучи упали на стену, и от нее струйками повалил пар, словно внутри была замурована небольшая паровая машина. Недешево – сколько это? А, ладно!
– Завтра подойдите примерно в это же время.
– Спасибо, – сказал он, – а скажите, все эти эмигранты? Что с ними случилось потом?
Со стены взлетела и повисла в воздухе, трепеща крыльями, взъерошенная крохотная птичка. Воробей? Странно, когда кто-то летает вот так, за здорово живешь. Странно и неприятно.
– То же, что со всеми, – сказал цыпленок.
* * *До чего мерзкий климат. А он-то думал, тут будет тепло.
– Может, кто-то и успел уехать, но никто почти не успевал. Всегда кажется, есть еще время. Завтра. Послезавтра. На следующей неделе. Как же так – уехать? Ведь все так налажено. Любимая кондитерская. Кофейня. Клиенты, дом. Что, все бросить и уехать? А мамин буфет? А сервиз, который на свадьбу? А кошка? Кому оставить кошку?
– Кошку… конечно.
– Когда пришли немцы, – сказал цыпленок, – было то же самое. Как – уезжать? Куда, зачем? Нас там никто не ждет. Не может быть, чтобы это безумие длилось долго. Это совсем скоро закончится, вот увидите. И потом, а как же моя клиника? А моя сапожная мастерская? А мои книги? Мальчик только-только пошел в ешиву… А мамин сервиз? А серебро? А, в конце концов, кошка?
– Кошка, – повторил он, – да.
– Вон там стоит, видите? В пальто. Черном таком. Иудаика. Ханукии, меноры, бсамим. Мезузы. Йад. Знаете, что такое йад?
– Нет.
– Указка для чтения торы. Серебро, скань. Чернь. Прекрасная работа. Тонкая. Сюда не берет. Но если нужно, может принести. Договориться?
– Я понял. Спасибо. Нет, мне не нужна иудаика.
– У Юзефа были? Подделка. Дешевая подделка. Эта его рыба…
– Я знаю, – сказал он машинально, – у его мамы были проблемы с рыбой.
– Да не в том же дело! Просто, ну… Все сидят и едят, и говорят, ах, как это мило. Как это… этнографично! – Последнее слово цыпленок чуть ли не выплюнул.
Он, защищаясь, поднял ладони.
– Я просто поел в ресторане. Мне его порекомендовала пани Агата.
– Пани Агата, да. Юзеф ей платит, чтобы она направляла клиентов, вы не знали? И чтобы одевалась так, как одевалась. Людям приятно, что еще сохранились традиции. К тому же у кого спросить, как не у человека с собакой? Все всегда все спрашивают у хозяев собак.
– Но она намекнула, чтобы я не брал рыбу. Так не делают за деньги.
– Это потому, что ей еще и греческая ресторация накидывает. Она и масонскую ресторацию рекламирует. Просто вы ей показались неподходящим клиентом для масонской. Послушайте, может, вас интересует масонство? Масонские знаки? Символика? У нас очень богатая история масонства.
– Нет, спасибо. Ваши масоны – по-моему, просто шуты.
– Зря вы так. Это они для отвода глаз, а на самом деле очень влиятельны, очень. Ну, вы же читали! Умберто Эко, кого там еще…
– Читал. Не надо путать жизнь и литературу.
– А как вы их растащите? – печально спросил человек-цыпленок.
* * *– Вам как всегда?
Официант был вчерашним бэтменом. Или позавчерашним. В сущности, всякий хороший официант – бэтмен.
– Да. И я хотел бы позвонить. У вас есть тут телефон?
Если у тебя нет мобильника – ты псих или нищеброд. С другой стороны, клиент всегда прав. Ну, почти всегда.
– У барной стойки. – Официант равнодушно пожал черными плечами.
Телефон был стилизованный, черный, с диском, с латунными нашлепками. Или просто такой древний? Для прикола?
– Слушаю вас, – сказал Шпет. У Шпета был солидный, бархатный голос.
– Прошу прощения, что потревожил. Хотел поблагодарить вас. Ваши консультации оказались… бесценны. Да, вот именно, бесценны.
– Душевно рад, что мои скромные знания кому-то пригодились, – сказал Шпет. – Кстати, мне звонил Воробкевич…
– Да, и особая благодарность за рекомендацию. Он тоже очень помог.
– Настоящий хранитель, – сказал Шпет, – бескорыстный, увлеченный человек. Весьма воодушевился перспективой вывести безвестного художника из тьмы забвения. Это, возможно, покажется вам высокопарным, но вы посланы самой судьбой. Мы тут закисли, знаете. Застоялись.
Интересно, какой телефон у Шпета? Такой же? Или вообще настенный, как в старых фильмах?
– Еще один вопрос.
Он оглянулся, но бэтмен бесшумно парил где-то у окошка раздачи. Наверное, вот-вот принесут похлебку. Остынет ведь…
– Мне выпало счастье познакомиться с Яниной Валевской. Я просто… ошеломлен.
– Неудивительно, – сказал Шпет в комнате, пахнущей пудрой, пылью и сухими цветами. – Незаурядная женщина. И очень, очень неплохой голос. Хороший диапазон. Раскованность. Энергия.
Последние слова Шпет произнес чуть иначе. Суховатая, корректная оценка знатока.
– Да, я слышал ее на репетиции. А она… адекватна?
– С чудачествами, – интимно сказал Шпет. – Воображает себя как бы воплощением Магдалены Валевской. Говорит, разделяет ее воспоминания. Магдалена погибла трагически, не реализовалась в полной мере и поручила ей, понимаете? Артистическая натура, к тому же это помогает…
– Выделиться? Подать себя?
– Перевоплощаться, – поправил Шпет. – Это же династия. Очень одарены. Маргарита уехала совсем молодой, не раскрывшись, но я неплохо, очень неплохо знал Марту. Сильная женщина. И весьма… притягательная.
Голос Шпета стал бархатным.
– Особая магия, особый шарм… А как она варила кофе!
– Да, – согласился он, – ее кофе, это что-то особенное. Спасибо вам еще раз. Огромное спасибо. Вы разрешите обращаться к вам по мере надобности? За консультацией?
– Разумеется, мой юный друг, – сказал Шпет великолепным бархатным голосом, – разумеется.
Бэтмен обрисовался за спиной, намекая, что чечевичная похлебка уже подана. И стынет.
– Еще один звонок. Короткий. Кстати, а где Вейнбаум? Что-то я его не вижу.
– Вейнбаум будет здесь через сорок пять минут, – сказал бэтмен, не глядя на часы. Может, бэтмен и правда не человек?
– Боюсь, я его не дождусь. Ну, передайте ему привет. От меня. Он знает.
Бэтмен кивнул и уже собрался улетать на своих черных крыльях, но он окликнул:
– Прошу прощенья, а… вы еврей?
– На работе – еврей, – сказал бэтмен.
* * *Визитка нашлась в бумажнике. Хорошо, бумажник на месте. Мобилу жалко. Впрочем, раньше все жили без мобилы – и ничего. И потом, всегда можно купить новую.
