Юлия Лешко - Лица счастья. Имена любви
На красавицу Риту, которая так любила жизнь и так украшала ее одним своим присутствием…
Сложнопроизносимый диагноз, поставленный ей врачами, обозначал обширную неоперабельную опухоль в области малого таза. Рита похудела, тело утратило свою совершенную красоту: со стороны казалось, что она беременна. Только лицо оставалось прекрасным.
Муж-бизнесмен, покинувший Риту, когда-то заставил ее уволиться с работы: предпочитал, чтобы она была домохозяйкой. Рита согласилась и, наверное, ей нравилось вести дом. Мама была жива, работы по дому всегда хватает, почему бы и нет?… Но сейчас все обстояло таким образом: работы нет, накоплений – тоже, есть пенсия отца и… Ритины умелые руки. Но для умелых рук нужно еще было бы чуть больше сил. А сил начинало не хватать.
Как гордо она сопротивлялась обстоятельствам, как стойко переносила физические страдания, как искала выход.
Отказывалась признавать себя инвалидом, не желала оформлять пенсию, надеялась, что ее сильная воля все-таки возьмет верх над недугом.
Читала книги тех, кто победил болезнь, выискивала новые методики, обращалась к знахарям и травникам.
Испытывала на себе все, что обещало выздоровление: пила яды, делала настойки, отвары, выжимала соки, делала вытяжки из зеленых зерен кофе.
Очень хотела жить. Не верила, что она, девушка, на которую всегда оглядывались прохожие, которую любили все, кто знал, должна умереть от распирающего ее изнутри ада…
* * *Нас было четыре подруги, взявшиеся помогать Рите.
Наташа, с которой Рита работала на киностудии, мать двоих детей, занятая «выше крыши» своего не слишком благоустроенного дома в частном секторе, изыскивала средства и щедро делилась деньгами и продуктами. Времени ей самой не хватало катастрофически: работа и семья требовали двадцать шесть часов в сутки, а Наташа едва «наскребала» двадцать пять…
Лариса, спокойная, серьезная, очень добрая. Работая в кинопрокате, мы общались только по работе и были, скорее, приятельницами. Но, узнав о Ритиной беде, она приняла на себя часть забот. Часто бывая в командировках, привозила лекарства из ближнего зарубежья, не считаясь с тратами, довольно ощутимыми для ее собственного скромного бюджета.
Вторая Наташа была когда-то Ритиной начальницей. Она уволилась из проката вслед за Ритой – так совпало. Но на новом месте что-то не сложилось, начался трудный период. Тогда Рита пришла на помощь ей и ее сыну, которого мы обе знали и очень любили. Весть о болезни Риты дошла и до нее, и, конечно, Наташа поспешила присоединиться к нашему «сестричеству».
Четвертой была я. Не обладая ангельским нравом и не претендуя на славу Флоренс Найтингейл, я ездила к ней так часто, как это было можно или когда это было нужно ей. И тоже делала все, что требовалось. И даже чуточку больше: однажды, например, отрезала свою длинную косу и продала расторопным покупателям по объявлению. Знаете, зачем? Хотелось рассмешить Риту столь простым способом добычи денег: фактически вырастила, как капусту, и продала «урожай»! Как сейчас помню: дали двадцать долларов.
У моего доброго дела оказался забавный побочный эффект: долго оттягивавшиеся под собственной тяжестью волосы, обрезанные до минимума, неожиданно… завились! А я, в отличие от кудрявых моих подруг, часами выпрямляющих свои локоны, всегда мечтала о таких вьющихся волосах.
Мое появление на Ритином пороге имело успех! И деньги оказались кстати, и вид мой ее порадовал невероятно…
Иногда я ехала на ее зов, а оказывалось, что ничего не нужно было ни в магазине, ни в аптеке. Просто ей было плохо. И тогда я просто «включала клоуна»: рассказывала обо всем, что ее могло заинтересовать, максимально расцвечивая свои рассказы юмором. Рита смеялась, как… когда-то. Как прежде.
Да, и еще – я делилась своими семейными проблемами. А проблемы к тому времени «встали в полный рост». Рита была не первой, кто говорил мне, что в семье должен быть ребенок. Но почему же я услышала ее, только когда голос подруги начал слабеть?…
* * *Однажды я прискакала к ней на минутку: надо было еще зайти к родителям. Заскочила буквально по пути, очень хотела рассказать, что приняла участие в популярном ток-шоу, сказала там несколько слов и кое-что – специально для нее. Я так хотела, чтобы она посмотрела и поняла, что именно о ней я говорила, к ней обращалась…
Речь в студии шла, конечно же, о кино. И когда обаятельный ведущий спросил, каким, по моему мнению, должен быть главный герой будущего отечественного кино, я сказала: «Это будет женщина! Потому что только женщина способна проявлять героизм ежедневно. И ее героизм – врожденный, естественный: женщина дарит и бережет жизнь, она никогда не сдается, она жертвенна, милосердна и всегда живет надеждой…»
Молоденькая, но уже известная актриса, помнится, захлопала первой. Аудитория ее дружно поддержала.
Рита, моя маленькая героиня. Хрупкая, безоружная перед медленно раскрывающейся, как жуткая пасть, бездной. Я знаю, как страшно ей было. И как мужественно она держалась: ведь не озлобилась, не возненавидела весь свет, не замкнулась, не послала нас всех к чертям со всем нашим сочувствием и участием…
…Нет, иногда стойкость ей изменяла.
Потому что судьба продолжала наносить удары. Умер отец. Вслед за ним умер один из двоих ее братьев, живший на Дальнем Востоке. Диагноз брата отличался от Ритиного только в деталях.
Однажды она мне сказала: «Я устала. Я вот… открою газ…»
Как я заорала на нее! Я кричала, что она не думает ни о ком, кроме себя! Малейшая искра, электрический разряд – и дом сложится вдвое. А на девяти этажах – молодые мамки с детьми, старики, что будет с ними?
«Тогда повешусь!» – сквозь слезы выкрикнула Рита.
«Да?! И знаешь, как ты будешь при этом выглядеть? Ты, которая ведро не выносила, не накрасив губ!..»
Я в жутчайших подробностях расписала все последствия любого из самоубийств. И, выкричавшись, добавила: «И не говори мне больше, что веришь в Бога».
Потом мы долго плакали, утешая друг друга. Тогда я и решила: раз Рита считает, что в ее болезни виновата придуманная мною история, накликавшая беду, я напишу другую книгу. В которой тоже будет болезнь, но все кончится хорошо. И тогда Рита поправится. Я напишу, я знаю, как…
Эта повесть называется «Рифмуется с любовью». Так же называется фильм, который снят по ней. Моя подруга не видела ни книги, ни фильма. Я опоздала.
* * *…Рита, ты прости меня, если слышишь. Просто – прости, без объяснений. В том, что ты меня слышишь, я не сомневаюсь. Потому что…
* * *…Потому что в последний раз, когда я видела свою подругу, не знала о том, что это – последний раз. И сердце не подсказало, и предчувствия не было.
Все было буднично: я принесла какую-то понадобившуюся ей женскую мелочь, какие-то фрукты. Полчаса мы обсуждали бытовые проблемы, потом, примерно столько же, превратности моей судьбы… Я сознательно сворачивала разговоры о ее болезни: помогая и сочувствуя мне, Рита отвлекалась от… Теперь понимаю, что ни от чего она не отвлекалась.
«Завтра приду», – сказала я, натягивая сапоги…
Рита стояла, прислонившись к косяку.
«Все, вечером позвоню», – уже открывая дверь…
Рита запахнула поплотнее халатик, стояла и улыбалась, скрестив руки на груди.
«Поцелуй меня, у меня губы накрашены», – перед тем, как нажать кнопку вызова лифта, подставила я ей щеку. Рита поцеловала, а я почмокала накрашенными губами в воздухе…
Уже стоя в лифте, сделала ладошкой «пока!». Рита смотрела на меня из полутьмы коридора с улыбкой: «Пока!..»
… Мне бы обнять ее покрепче! Мне бы остаться!.. Может быть, то, что она припасла заранее и хранила где-то, в тайне от меня, и не пригодилось бы ей?…
* * *В утро, когда Риты не стало, кошка спала у меня на груди. Такая однажды появилась у моей кошки умилительная привычка – укладываться клубочком на груди и, не замечая мои перевороты под одеялом, крепко держаться на завоеванном рубеже.
Внезапно я проснулась от шепота!.. Восстанавливая в памяти события, и сегодня мучаюсь от того, что не могу вспомнить, что произошло раньше: кошка спрыгнула с груди, оставив глубокую царапину на моей коже, или я услышала этот шепот?… То есть кто из нас услышал его раньше?
«Ю-ля!..»
Сердце стучало так сильно, что дышать было нечем. Кошка унеслась в кухню, глубокая царапина кровоточила… Шепот был ни мужской, ни женский. И я слышала его так же явственно, как шум включившегося холодильника. Я нажала кнопку телефона и посмотрела на часы: было 5.50. Черное декабрьское утро.
* * *«Что-то с Ритой», – сказала я и объяснила, почему, только зайдя на порог редакции: мои сотрудницы были в курсе всех этих событий и переживали вместе со мной.
«Если бы рассказал кто-то другой, не поверила бы», – резюмировала моя редактриса. Но мне не очень важно было, верят мне или нет. Я точно знала: что-то случилось. И все же откладывала звонок подруге: обычно она еще спала в это время.
