Текстовый Процессор - Рог изобилия. Секс, насилие, смысл, абсурд (сборник)
Обои кое-где поотклеивались и походили на завитки волос. Стены покрылись струпьями, сбрасывая свою кожу.
Чудесный, славный паркет! Исцарапанный и потёртый, в мелких трещинах рассыхающегося дерева. Стыдливо прикрытый грузными, толстыми коврами, заваленный высоченными стопками старых книг с песочными страницами.
О, эти книги… Они заполонили собой почти всё пространство, они возвышались надо мною, как небоскрёбы мегаполиса. Они построили свой собственный город, город из букв. С трудом пробирался я по тесным его улочкам. Однажды я нарисовал карту, чтобы не заблудиться.
Где заканчивался город томов, начинался город одежды. В доме не было ни одного шкафа, ни одной полки, поэтому вещи лежали точно такими же стопками. Они служили местом обитания моли. О, эти обжорливые твари! Неутолим и бесконечен их голод. Я достал свою рубашку, я тащил её, брезгливо держа только кончиками пальцев. Испещрённая, фактически съеденная ткань, а ныне пристанище. Я отшвырнул её в сторону, и, словно стая испуганных птиц, с неё взмыли полчища ненасытных существ. Размахивая руками, пытаясь отогнать их от себя, я выбрался из комнаты и захлопнул за собой дверь.
Вы знали, что в этой квартире всегда зима? Она завалена чуть ли не сугробами снега, который не может растопить даже солнце. Местами он напоминает кокаиновые дорожки, рассыпанный порошок, местами – спутанные клочки шерсти, а иной раз – иней. Этот снег повсюду. Понадобится целая бригада уборщиков и снегоочистительная техника, чтобы хоть как-то вычистить моё пыльное царство.
Набрав ванну, я с удовольствием забрался в её лоно. И как только погрузился в него полностью – ощутил почти обжигающий, но приятный порыв горячей воды. Она растащила меня по кусочкам, и я не сопротивлялся. Когда я вымыл голову, пена утратила свою воздушность, свою лёгкость и стала похожей на молочную, чуть ли не густую. Вода помутнела, контуры покоящегося под ней тела растворились, и стали различимы лишь розоватые кляксы.
Напористыми струями душа я смыл с себя остатки пены, которые присосались, точно пиявки, неумолимо и беспощадно растворяя их одну за другой. Встав напротив зеркала, я осмотрел себя. Россыпью мелких алмазиков блестела и переливалась на мне вода. Я заметил на лице небольшой прыщик и незамедлительно выдавил его, и мне казалось, что я выдавливаю бело-красную пасту из тюбика. (Где же моя щётка?..)
Странствуя из ванной комнаты до своей спальни, я был словно ослепительный всадник, который скачет средь дремучего ночного леса. От меня веяло свежестью и вдохновением, я освещал лучами жизни мир смерти. В то же время я шёл свято, как Иисус по воде, ступая босыми ногами по песку и снегу. Они приклеивались к моим ступням, как мухи к клейкой бумажке. Но гордо прошагал я до постели, сохранив свой целеустремлённый и непобедимый лик, не дав двинуться ни единому мускулу.
Из одного лона перекочевал я в другое. И оно приняло меня так же тепло, как и предыдущее. Даже комната не смогла противостоять мне…
Да, комната… Я совсем забыл рассказать о моей комнате.
Каждый раз, когда я забирался в постель, она совершала свои дерзкие нападения. Она подкарауливала меня, настороженно прислушивалась и наблюдала. А когда я, не в силах более бороться с давящим сном, расслаблялся и отдавался тёплой постели, она выбиралась из своего укрытия и совершала известный только ей ритуал, чтобы безнаказанно растерзать меня. Стены вокруг странным образом деформировались, в такт с моим сердцем пульсировал потолок, а декоративные его изгибы резкими периодическими движениями куда-то удалялись. Комната уменьшалась, стягивалась, словно желудок, в котором нет пищи. Стены выгибались, выпячивались вовнутрь, стремясь соприкоснуться. Они тянули свои плоскости навстречу друг другу. Комната оживала, она превращалась в живой организм, который стонет и дышит, который уже предвкушает ожидающую его трапезу.
И всё это становилось для меня реальным. Я сам делал это реальным, я сам верил в это… И так я засыпал. Но сон мой то и дело обрывался, то и дело мгла пряталась в глубине моего мозга, и вновь я созерцал урчащее чрево своей голодной комнаты. И тогда я кормил её… Кормил своей болью, кормил своими переживаниями, своими фантазиями и мечтами, а она принимала и принимала, она высасывала из меня все эмоции, иссушала мою душу, эта проклятая комната! Словно печь, она сжигала всё то немногое, что действительно было моим, оставляя ни с чем. И только тогда – отобрав и испив – комната успокаивалась, её выпуклости занимали свои ниши, а потолочные изгибы возвращались обратно. И только тогда я мог заснуть безмятежно. Нищим и пустым.
Она и сегодня попыталась ожить, но тщетно. Я не позволил одержать над собою верх. «Сны принадлежат мне, а не тебе! Слышишь? Они мои!» – тыкая себе в грудь, прокричал я и накрылся одеялом.
Проснулся я весь покрытый испариной. Всего касания к стене, чья поверхность слегка дрожала, мне хватило, чтобы понять, что, после того как я заснул, комната напала на меня. Она набросилась, когда я не мог противиться хватке, уже во сне настигли меня её лапы.
Яркий свет утренней зари беспардонно вломился в мою берлогу. Облака напоминали кусочки ваты.
Неожиданно меня посетило желание записать своё ночное видение. Я подскочил, отыскал маленький, точно патрон малого калибра, карандаш, взял тетрадку с загнутыми уголками и, вырвав листок, записал всё, что сумел восстановить в своей памяти. Затем прочитал написанное:
«День подходил к концу, квартиру окутала сумеречная дымка. Солнце, подобно подбитому кораблю, тащило под горизонт, и большая его часть уже утонула, но шапка диска всё ещё продолжала цепляться за небо, подавая сигналы о помощи, хотя прекрасно понимала, что обречена. Блуждая по сиротливым комнатам, которых стало намного больше, нежели наяву, я замечал, как постепенно сгущалась дымка, будто заваривающийся чай.
Наконец мне удалось добраться до комнаты, не такой одинокой, не такой забытой, где ещё кто-то был. Вокруг включённого телевизионного ящика собралось несколько угрюмых, мрачных фигур. Точно верующие, они громоздились вокруг идола, они безвозвратно ушли в мир своего божества, не подавали признаков жизни. Я видел лишь их спины, похожие на крышки прогнивших гробов, и сияющий ореол экрана, затягивающего души всякого, кто только пожелает. На нём без устали крутилось одно и то же, но что именно – понять я не смог, уж слишком сильным было исходящее сияние. Помимо телеалтаря всюду во всём своём разнообразии валялась разбросанная макулатура. Буквы и цифры вливались друг в друга, образуя бесконечный трубопровод, переходящий с журнала на газету, с газеты на журнал. Под моими босыми ногами хрустела и мялась бумага, которая иногда впивалась в них выставленными буграми, в надежде хоть как-то отбиться от топчущего её великана.
Заслоняя театральное солнцепадение, у окна кто-то притаился. Я подошёл поближе, притягиваемый неизвестным. Точно улитка, он втянул в свою защитную раковину конечности и затаился перед… перед чем? Я не мог этого знать. Но я всё равно приближался, вновь и вновь чувствуя под ногами бумажные бастионы, выстроенные против великана-вторженца. Когда я оказался уже совсем рядом, раковина словно очнулась от оцепенения и развернулась лицом ко мне. Но не лицом, а скорее передней частью – вместо лица мне виделась лишь густая тьма, которой заканчивалась закручивающаяся спираль, похожая на старый граммофон. Только сейчас я заметил две тонюсенькие ножки, одетые в большущие клоунские ботинки, шнурок одного из которых усами стелился по бумажным укреплениям. Это существо выглядело совсем как мультипликационный герой, который вот-вот совершит какую-нибудь глупость на смех публике – врежется в стенку или поскользнётся на банановой кожуре. Однако тьма, медленно выплывающая из зияющей дыры спирали, недвусмысленно угрожала, тая в себе некую опасность.
Я сделал шаг назад – и странное существо-раковина сделало шаг вперёд. Я ещё один – и оно тоже. Ещё шаг, я остановился – и оно остановилось. Усы, свисающие с ботинка, скрылись под подошвой. Я напрягся, готовый в любой момент побежать. Гробы, что скопились у телеящика, всё с той же жадностью лицезрели своё сияющее божество. Подзадоривая «раковину в ботинках», я пошелестел бумагой под ногами, но в ответ так ничего и не дождался. Нет, я ошибся, вскоре из раковины повалил дым. Она запыхтела, как труба от печки, извергая новые и новые порции, от чего я сильно закашлялся и вмиг увлажнились глаза. Дым затягивал потолок. Ждать стало нельзя, и я помчался прочь из комнаты.
Раковина вторила каждому моему шагу и неслась за мной. Шарфом развевался за ней дым, и весело подпрыгивали усы на ботинках. Коридор впереди постоянно заворачивал вправо, но обратно к той комнате я уже не вернулся. На её месте оказалась другая, с кроватью, под которую я бросился, не сбавляя хода. Я думал, что сумею спрятаться, но совсем забыл, что раковина повторяет мои движения. Она рухнула возле кровати так, что её пыхтящая дыра обратилась прямо ко мне. Из неё вырвался концентрированный выхлоп, и я тут же погрузился в удушающее облако. Кашляя и хватаясь за горло, я попытался выбраться, но мои лёгкие всё больше захлёбывались в чёрном дыме. В глаза будто прыснули чем-то едким, они не справлялись с потоками влаги и беспрерывно хлопали веками, словно аплодируя. Меня замуровало в плотной пелене, не позволяя разобрать спасительной дороги. Я давился разъедающим дымом, поедая его в надежде ухватить хоть щепотку воздуха, но дым сделался безжалостным тираном, запихивая в меня свои щупальца.
