Юрий Серов - Главные вещи
Как-то, проходя мимо здания администрации, знаменитого зеркальными стенами, мужчина остановился, глянул на отражение и ужаснулся: перед ним стоял пятидесятилетний старик, непричёсанный, с щетиной, в давнишних брюках и истоптанных башмаках, стоял и пытался узнать себя. Впервые в жизни Миша застыдился внешнего вида, побежал и прятал от прохожих глаза, понимая, что выглядит как пенсионер. Тем же вечером мужчина сходил в парикмахерскую, приобрёл станок с пятью лезвиями и купил стильный летний костюм, примерил обновку и почувствовал себя человеком. Такой Миша мог позволить себе мечтать о квартире.
В сентябре он познакомился с красивой женщиной Диной, вдовой военного офицера. Гуляя по парку, усыпанному жёлтой и красной листвой, Миша разговорился с приятной дамой в светлом плаще, предложил сходить в кафе и через полчаса они отогревались в «Шоколадке» горячим какао и бисквитными пирожными. Мужчина, давно забывший о женском внимании, болтал без умолку, Дина таинственно улыбалась, вставляла иногда реплики, поддерживая беседу, а после рассказала о себе. Миша узнал, что у неё десятилетний сын, в свободное время занимающийся футболом, шотландская вислоухая кошка, а муж разбился в авиакатастрофе.
– В том рейсе, помните, «Москва-Пермь», когда сто с лишним человек погибли, – сказала она. – Сопровождал кого-то в командировке. И с тех пор я одна. Ну не в смысле одна, сын-то есть, но надёжного плеча не осталось.
Миша задумался, а смог бы он стать надёжным плечом для Дины, да и для её ребёнка, но не нашёл ответа на свой вопрос. Точнее, ответ напрашивался, причём не тот, какой хотелось бы услышать, поэтому тему быстренько сменили, а потом женщина собралась домой. Миша проводил её до автобусной остановки, попрощался, понимая, что больше никогда её не увидит, и уныло побрёл в общежитие.
Две недели протянулись жвачкой. С Антоном они засиживались допоздна, и только в работе находилось успокоение. Заказы резко пошли в гору, порой приходилось работать до трёх-четырёх часов утра, и ночевали прямо в цехе, чтобы утром не проспать на смену. Золотые руки затеял дома грандиозный евроремонт и подгонял напарника, а Миша не противился, с воодушевлением налегая на сезонные предложения. В обеденные перерывы ребята мастерили новогодний подарок для Павла Андреевича – кресло-качалку из редкой породы дуба; каждый хотел отблагодарить начальника за хорошее отношение.
В октябре случилось то, о чём Миша уже и не мечтал. Они снова встретились с Диной в том парке, долго смеялись, рассматривая друг друга, а потом по сложившейся традиции пошли в «Шоколадку». В этот раз больше рассказывала женщина, а Миша с удовольствием слушал, как она радуется первым успехам сына в футбольной школе и смеётся над шутками мужчины. Женский смех Миша любил, нет приятнее зрелища, чем счастливая дама, не стесняющаяся показать улыбку.
Теперь мужчина провожал Дину не до остановки, а до дома. Они гуляли по городским улочкам, говорили, делились наболевшим. Миша поведал историю своей жизни, сказал, что почти год не употребляет спиртного, и никогда не был так счастлив, как в последнее время, когда радость приносят обычные незначительные вещи: работа, заказы, книги, прогулки. Раньше всё заменял алкоголь, каждодневно выедая всё человеческое.
Встречались они раз в неделю. Сидели в кафе, как старые друзья, общались, а Миша мечтал обнять эту красивую женщину, прижаться к ней, как маленький ребёнок к маме, и не отпускать до конца жизни. В сорок два года он влюбился, повзрослел и стал сильным.
В январе Миша переехал жить к Дине. На отложенные деньги они с Антоном Золотые руки открыли мастерскую, уволились и вплотную занялись заказами, а Дина, как бухгалтер по образованию, занималась финансами новообразованной компании и заключала сделки.
Весной Павел Андреевич на встрече в администрации удивился, обнаружив среди борцов за тендер бывших мастеров Антона и Мишу. Особенно изумил его Михаил, ещё недавно чистящий улицы от снега, а сейчас что-то активно обсуждающий с напарником. Дворника будто подменили: это был не забитый пропитый мужичонка, а вполне солидный мужчина, хотя и выглядящий старше своих лет. Тендер они выиграли.
Позже, наводя справки о новых конкурентах, Павел Андреевич читал досье на Мишу, до слёз хохотал над чудотворным исцелением алкоголика, поймавшего удачу за хвост и сделавшего головокружительную карьеру на заказах в его цехе. В течение нескольких месяцев половина сотрудников тайно изготавливала из материалов компании столы и стулья, а при непосредственном участии охраны шла продажа. Павел Андреевич покраснел, разозлился, обещая выгнать всех в хвост и в гриву, потом снова смеялся, понимая, что за доброту его облапошили, как последнего дурачка на деревне, а он и знать не знал о махинациях. К вечеру начальник успокоился, пришёл в себя и позвонил заму.
– Кость, привет, это Андреич. Слушай, я тут такие дела узнал. В общем, цацкаться не буду, завтра всех столяров на увольнение и выселить из общаги… Что натворили? Потом, всё потом. Нуты понял, да?.. Хорошо.
Он отключился, подошёл к окну, долго всматривался в горизонт, где мелькали разноцветные огоньки, покачал головой и стал собираться домой, продолжая удивляться успешному Мишиному преображению.
– А ведь и так бывает, – сказал сам себе и хлопнул дверью…
Подарок
Старые дедовы часы тикали, ежесекундно напоминая о своём существовании громким щелчком. Свет из окна, жёлто-красный свет восходящего солнца падал на обшарпанную поверхность и давал часам несколько минут наслаждения, а после скользил выше, к потолку и дедов антиквариат погружался в привычный полумрак.
Дед любил эти часы, гордился ими, частенько сидел рядом в кресле-качалке и курил трубку, разглядывая римские и арабски числа на циферблате, или просто стирал с них пыль, разговаривал о наболевшем. И часы слушали, внимали хозяину.
Мне тоже нравились дедовы рассказы. Дед, которому сейчас стукнуло девяносто девять, ребёнком застал рождение Советского Союзе служил на флоте, воевал в Великую Отечественную войну, дошёл до самого Берлина, поставив фашистов на колени, сеял поля в пятилетки, пережил Хрущёвскую оттепель и самого Хрущёва. Дед пережил многих.
– Когда-нибудь, внучок, – говорил он, делясь мыслями, – я останусь последним, кто воевал в Великую Отечественную. Ко мне будут при ходить журналисты и репортёры, станут просить об интервью, а я оп кажусь. Дайте денег, скажу, тогда расскажу. Всю жизнь без денег жив) а в старости вот захотелось. Путешествовать поеду.
Дед собирался путешествовать. От моих денег отказывался; когда карие глаза вспыхнули тем самым огнём, в своё время пугавшим многих врагов, стоящих на пути.
– Чтобы я, ветеран войны, подачки принимал! – рассердился старик. – Не дождётесь!!!
Ушёл к себе, хлопнув дверью – громко, показывая характер. Обиделся, оставив меня на долгую неделю без интересных историй и воспоминаний, сидел в комнате, и слушателем снова становились любимые часы. Часы шли, дед рассказывал. Я не вмешивался в установившуюся идиллию, знал, что рано или поздно старик отойдёт, вернётся прежним: лысым, забывающим про вставную челюсть во время еды, но родным человеком.
Мы познакомились с ним недавно, три года назад. Мне исполнился двадцать один, и родители отправили отпрыска в столицу. Поступать в институт и помогать по хозяйству деду. Дед, как выразились они, на самом деле был уже прадедом, но мама предложила не нарушать семейных традиций и не обижать старичка.
– Всё-таки ему девяносто с лишним, – сказала она. – У людей такого возраста чувствительная психика и расшатанные нервные клетки. Будь с ним поласковее, пожалуйста.
С чувствительной психикой мама не ошиблась. Дед встретил правнука холодно и негостеприимно, не протянув руки, – расстроился, что его покой потревожили, нарушили установившийся порядок. Подбоченился, разглядывая меня с ног до головы.
– Займёшь дальнюю спальню, – пробурчал он. – Там тихо, мешать некому. Учи уроки или слушай музыку.
Развернулся, оставив меня с сумками в коридоре, проковылял через зал к себе и закрылся. Вздохнув, я скинул кроссовки, вскинул на плечо баулы и поплёлся осматривать новое жилище.
Дед удивил меня в первый же день. Открывая дверь, я надеялся увидеть комнату с потёртыми обоями и древними антресолями и искренне удивился, когда моё зрение зафиксировало удобную книжную полку с современными авторами, компьютер с пятью колонками и сабвуфером и пару пыльных гантелей в углу, – дед подготовился к моему приезду. Подготовился на отлично.
Вечером ужинали. Старик приготовил замечательную курицу с майонезом и приправами, откупорил бутылочку вина с этикеткой 1942 года.
– Трофейная, – похвалился, – с Берлина храню. Французское, Бордо.
Сели. Глотнули, – вино густое, как кровь. Дед видел кровь в 1945-ом; для него Бордо вкуса крови.
