Заур Зугумов - Воровская трилогия
Ларисе я все, как мог, объяснил по телефону, и она прекрасно поняла меня.
– Делай все так, как считаешь нужным, Заур, – были ее последние слова.
Махачкала в те годы была относительно маленьким городом, и представители воровского и преступного мира знали друг друга в лицо, знали все хорошее и плохое друг о друге. Так что, как бы я ни хоронился, все равно от людей не спрячешься. Но от них-то я и не прятался, справедливо опасаясь лишь стукачей, и был безусловно прав.
Но я никак не ожидал, что стукачом окажется один из моих старых приятелей. Век живи, век учись, и дураком умрешь…
Много лет тому назад, заехав на одну из лесных командировок в Коми АССР, я повстречался с земляком, «игровым», о котором все отзывались как о честном и порядочном арестанте. Ну что ж, это, конечно, радовало и было вдвойне приятно. Мы стали тесно общаться, как и бывает между порядочными людьми и к тому же земляками.
И вот однажды произошел случай, который в местах лишения свободы можно было считать банальным до тошноты, но впоследствии сыгравший со мной очень злую шутку. Землячок мой проиграл круглую сумму одному местному катале по прозвищу Хирург. Как правило, хорошие игроки в зоне всегда имеют много врагов, которые так и поджидают, чтобы тот, кто постоянно в куражах, оступился, и тогда уже пиши пропало. Либо проигравший попадал в лагерный гарем после двенадцати часов, либо гнил в камерах, спрятавшись там от должников, либо пахал на них до конца срока с большой меткой на лбу – фуфлыжник. Все зависело от того, как этот человек вел себя, когда еще кем-то был и куражил. А если учесть еще и тот факт, что мой земляк был «зверем», то жажда крови у этих нечистей взыграла не на шутку.
В общем, у него были проблемы, и, надо сказать, проблемы немалые, но я выручил его, отдав последние деньги, которые у меня были, и даже занял еще у одного бродяги.
Но поступок и отличается от проступка тем, что поступок всегда благороден. Мы пробыли с ним в этом лагере недолго. Вскоре меня отправили этапом за пределы управления, но затем, через несколько лет, мы вновь встретились в той же зоне, а потом уже и на свободе, но нигде и никогда я не заикался ему о долге, будто его и не было вовсе.
К слову сказать, впоследствии Хирург этот вздернулся, проиграв, в свою очередь, и вкатив при этом фуфло одному недавно прибывшему в зону пацану. Эта лагерная новость прозвучала в то время громом среди ясного неба. Дело в том, что Хирург на протяжении двадцати пяти лет не проигрывал третями ни одному из каторжан. И вот на тебе – сюрприз с финалом, подтверждающим еще раз избитую лагерную истину: в картах нет предела! Вчерашний шулер может быть никем в игре с сегодняшним малолеткой – игровым.
Так вот, приехав домой, я вновь встретился с моим лагерным приятелем. Ну кому же мне можно было верить в тот момент, если не человеку, которого я когда-то спас от бесчестья, а может быть, и от смерти, заплатив за него картежный долг? А эта падаль, оказывается, уже давно пахала на легавых, и со дня моего приезда мусора знали обо мне все, что им нужно было знать, и следили за каждым моим шагом его сучьими глазами.
Много лет спустя один старый и спившийся легавый поделился со мной секретной в то время информацией. Мне она была уже ни к чему – эту мразь завалили в тюрьме за несколько лет до того, но послушать все равно было интересно. Так вот, оказывается, предал он меня лишь из-за того, что боялся, как бы я не потребовал у него старый должок. И все это при том, что на протяжении пятнадцати лет я ни разу даже не заикнулся о нем, ни в лагере, ни на свободе. Пойми после этого людей, хотя, повторюсь, людей всегда можно понять, но ничтожеств – никогда!
Приняли меня легавые сразу же после дня рождения, в тот самый момент, когда, уже попрощавшись с друзьями, я собирался покинуть родину, расположившись в вагоне поезда Махачкала-Москва, в семидесяти километрах севернее столицы Дагестана, в городе Хасавюрте. Хорошо еще, что я вовремя успел скинуть в дальняк майдана ксивы. Это был удар ниже пояса, ведь меня со дня на день ждали в Белокаменной, куда я уже успел позвонить и откуда в самом ближайшем будущем мы с Ларисой собирались вновь отправиться в Европу.
Глава 7
Того, кто меня сдал с потрохами, я просчитал уже на следующий день в КПЗ Махачкалы на допросе, хотя допросом эту доверительную беседу назвать было трудно. Просто кое-кто из мусоров решил блеснуть передо мной своими знаниями преступного мира, которые на самом деле назывались обычной ставкой правоохранительных органов на агентурную сеть – на ренегатов из среды преступного мира, без которых в то время, как и сейчас, не могло и не может обойтись ни одно из легавых ведомств.
– Ты, видно, еще плохо изучил человеческое нутро, Заур, хоть и прошел немалый жизненный путь и повидал достаточно, – сказал мне один из них. – А человеческая сущность такова, что требует предательства, хотя бы в нем не было пользы, а один лишь задор и соблазн, на собственную погибель.
В какой-то степени он был прав, но сука суке рознь, хотя они и родные сестры. Одни рождаются ими, тогда как другие опускаются до их уровня с самой высоты положения в обществе, к которому они принадлежат. Как правило, это общество – преступный мир. И чтобы спустить с высоты человека и обработать его таким образом, чтобы он предавал своих же собратьев, да еще и на свободе, требовалось действительно очень много кропотливой мусорской работы.
«Да, здесь они действительно во многом преуспели», – подумалось мне тогда, и не считаться с этим мог разве что идиот. В махачкалинской КПЗ я провел на этот раз одиннадцать суток, пока за мной не приехали «покупатели» из Чарджоу. За это время я успел послать к Лимпусу парнишку, который просидел со мной в камере несколько суток, с устным поручением.
И вновь, как и несколько лет тому назад, я сидел в купе поезда Ростов – Баку в окружении теперь уже двоих сопровождающих меня мусоров и с улыбкой слушал их инструкции относительно попыток к бегству и прочих возможных дорожных казусов.
Я не успел с ними даже ознакомиться, не далеко отъехав от Махачкалы, как дверь в купе резко отворилась и на пороге появился Лимпус. Чего-то подобного я, откровенно говоря, и ожидал с минуты на минуту, поэтому и улыбался, представляя эту картину.
Менты не на шутку перепугались, ибо подельник мой был не один, но я их вовремя успокоил, попросив переждать в тамбуре, пока мы с ним переговорим. Лимпус был с четырьмя верными людьми, и нам ничего не стоило свалить с этого «майдана», оставив ментов ни с чем, но складывалась такая ситуация, при которой лучше было этого не делать по двум причинам.
Во-первых, таким образом мы оказывались бы в бегах уже вдвоем, а во-вторых, я сам хотел раз и навсегда покончить с этим идиотским обвинением в побеге. Теперь, когда рядом был друг и появилась такая преданная подруга, как Лариса, я был уверен в том, что добьюсь справедливости, тем более что уже в Москве я приложил к этому кое-какие усилия.
Теперь о канонах, которых я придерживался всю жизнь и по которым жил. Передо мной стояла отнюдь не простая дилемма.
Дело в том, что по воровским законам, если у босяка появляется возможность побега, он должен ее использовать. Но я решил разложить другой пасьянс, и он, как показало время, у меня сошелся.
Лимпусу не нужно было много объяснять, он меня понял и без лишних слов. Но все же счел нужным задать один вопрос:
– Уверен ли ты, что твои надежды не построены на песке?
– Да, Абдул, уверен.
– Ну тогда Бог в помощь, брат!
Мы договорились обо всем и простились здесь же, в купе. Они вышли в шестидесяти километрах к югу от Махачкалы, на станции Избербаш, оставив мусоров-туркменов в таком недоумении, что до самого конца пути те восхищались их воровской честностью и благородством. Кстати, и вели они себя насколько могли достойно, не то что дагестанские легавые, недавно сопровождавшие меня в ЛТП. И надо сказать, что если бы не обстоятельства, вынудившие их сопровождать меня, то эта поездка могла бы запросто сойти для нас за дружеский вояж на Восток.
Прибыв в Баку поездом, мы улетели оттуда уже самолетом в Ашхабад, а из столицы Туркмении – обычным путем в Чарджоу. К вечеру того же дня я был водворен в тюрьму, где меня ждала приятная встреча, если, конечно, можно назвать встречу в тюрьме с кем бы то ни было приятной.
Здесь я вновь встретился с Вовчиком Армяном и познакомился с еще одним Уркой – Борей, Армяном Бакинским.
Тюрьма в Чарджоу была небольшой, всего в два корпуса – основной и «четвертый» боксик, и располагалось в ней чуть более двадцати камер. В середине тюрьмы, между строениями, находился аккуратный маленький дворик с беседкой посередине, куда нас, бродяжню тюрьмы, вместе с Урками частенько по вечерам, за умеренную плату конечно, выводили мусора-попкари, чтобы отдохнуть и немного расслабиться.
Нетрудно догадаться, что отравы здесь было море, и на любой вкус. Что касается администрации тюрьмы, то лучшей, по-моему, нельзя было и придумать. До своего появления здесь я считал, что самая козырная из тюрем – это Баилова в Баку, но теперь, очутившись в чарджоуской, понял, насколько ошибался в суждениях.
