Владислав Кетат - Дети иллюзий
Наблюдая за всем этим, я замечаю, что на Татьяне то же вязаное платье, что и в тот раз в «Жёлтой кофте», а вот причёска, кажется, другая.
– Что-то не так? – озадаченно спрашивает она, перехватив мой взгляд.
– Я заметил, что у тебя новая причёска.
Глаза моей спутницы заметно увеличиваются в размере.
– Зач-ё-ё-ёт. – Татьяна несколько раз хлопает в ладоши. – В качестве награды можешь задать мне какой-нибудь нескромный вопрос. Обещаю, что не обижусь.
– Лучше расскажи о себе, – говорю я, – вопросы будут потом.
Татьяна морщится:
– Удар ниже пейджера.
Я пожимаю плечами:
– Не хочешь – не говори.
– Ладно, – Татьяна вытирает о салфетку руки, – уговор дороже денег. Слушай: мне двадцать четыре года, я правша, мой естественный цвет волос – тёмно-русый, у меня вторая группа крови, резус-фактор положительный, рост – сто семьдесят пять сантиметров, вес – шестьдесят один килограмм, размер лифчика – второй. Я окончила Московский институт стали и сплавов, потому что там учились мои родители, учусь там же в аспирантуре, потому что дура, каких мало, работаю в рекламном агентстве, чтобы хоть в чём-то быть независимой, работу свою ненавижу. Девственность потеряла на втором курсе. Серьёзные отношения с молодыми людьми у меня случились дважды. Инициатором разрыва оба раза была я. Замужем никогда не была, хотя один раз собиралась. Что ещё… – Татьяна смешно трёт переносицу, – живу с родителями, чего очень стыжусь, но пока никакой разумной альтернативы не вижу. Всё. Теперь ты.
Откашлявшись, начинаю. Оказывается, не так-то это просто, коротко и ясно поведать о себе незнакомому, в общем-то, человеку, да так, чтобы человек этот не заскучал, а наоборот, загорелся желанием узнать тебя лучше. Проблема ещё и в том, что всегда есть соблазн приврать, насвистеть слушателю в лапоть… Примерно в середине повествования я ловлю себя именно на такой на мысли. Очень уж хочется приукрасить ужасающую реальность, но я сдерживаюсь и выкладываю всё так, как оно есть. Может, оно и к лучшему, время покажет.
– …последние мои серьёзные отношения, – заканчиваю я свой рассказ, – завершились не по моей инициативе примерно четыре месяца назад (делаю паузу). С тех пор и до того момента, когда я прочитал твою записку, никаких связей у меня не было.
Татьяна будто не замечает моего намёка, но почему-то отводит глаза.
– Кстати, ты заработал мне бутылку «Мартини», – говорит она рассеянно.
– Каким образом?
– Мы с Анькой поспорили, кто из вас нам раньше позвонит.
– В смысле, кто из нас?
– Анька дала телефон твоему дружку.
– Кому? Че? – спрашиваю я громче, чем требует ситуация.
Татьяна мотает головой отрицательно:
– Нет, тому, который напился. Николаю, правильно?
– Да, Николаю, – подтверждаю я.
– Ну, мы и поспорили, кто из вас позвонит первым, ты или твой друг. Я выиграла. Кстати, я так поняла, у него сейчас никого нет? Или есть?
Такой поворот разговора меня совершенно не радует – терпеть не могу обсуждать чужую личную жизнь. В подобных случаях я обычно отнекиваюсь или ухожу в тину, мол, не моего ума это дело.
– Честно говоря, не уверен, – осторожно говорю я. – Коля действительно недавно поссорился со своей девушкой, Катрин, но он с ней уже раз десять ссорился и столько же раз мирился, так что его нынешний статус мне неизвестен.
Татьяна смотрит на меня удивлённо:
– А ты его об этом спрашивал?
– Нет, а зачем?
– Зачем, зачем, – передразнивает она, – неужели самому не интересно?
– Вообще-то, нет, – совершенно искренне отвечаю я. – Вызывает интерес другое: что в нём нашла твоя Аня? Она что, падка на алкоголиков? Или Колины вирши на неё так подействовали?
Татьяна ёрзает на стуле, будто ей неудобно сидеть:
– Не совсем так. Она всё ищет своего Гумми.
– Кого, кого?
– Ну, Гумилёва, – говорит она так, будто за незнание Гумилёвской кликухи расстреливают. – Если ты не понял, Аня, которая, кстати, по паспорту совсем не Аня, а Алёна, самоидентифицирует себя с Анной Ахматовой, и для полноты образа ей не хватает соответствующего спутника жизни. Оный должен зваться Николаем, и непременно писать стихи. Короче, твой друг подходит.
– Но он же ведь совсем не похож… – начинаю рассуждать я, вытаскивая из памяти и попутно сравнивая образы обоих, – у того морда длинная, взгляд полудурошный…
Татьяна грозит мне острым кулачком:
– Ты только при ней этого смотри, не ляпни, а то она тебе глаза выцарапает, – и, немного подумав, серьёзно добавляет: – Хотя, ты прав, взгляд у него, действительно, не приведи господи.
Я улыбаюсь:
– Странно, если она сама не Анна, на кой чёрт ей непременно нужен Николай?
– Понимаешь, она по фамилии подходит, – дирижируя в воздухе кусочком картошки, отвечает Татьяна, – в этом, собственно, всё дело.
Я чувствую, как мои глаза начинать вылезать из орбит:
– Она что, Ахматова?
– Хуже, она – Горенко.
– Горенко?
– Настоящая фамилия Ахматовой.
Понимающе киваю, хотя на самом деле не понимаю ни капельки.
– Извини, а ненависть к Владимиру Владимировичу из того же источника?
Татьяна отправляет в рот очередной кусочек картошки:
– Из того же. У неё всё из одного источника. Понимаешь, человеку не нравится ни тело, в котором он, то есть она, находится, ни время, в котором это тело живёт, ни то, чем в этой жизни занимается. – Татьяна поднимает на меня чуть прищуренные магнитные глаза, заставляя моё сердце пару раз стукнуть сильнее. – Вот и придумал человек себе другое имя и другое время…
Монолог спутницы внезапно прерывается. Взгляд её сощуренных глаз фокусируется на точке, расположенной где-то справа за моей спиной. Поворачиваю туда голову, но не замечаю там ничего достойного внимания, только голую стену.
«Зависла, – думаю я, – со мной такое тоже бывает…»
– …но больше всего Аньку оскорбляет, – заканчивает свою мысль, неожиданно пришедшая в себя Татьяна, – что она – дама с университетским дипломом – вынуждена работать секретаршей.
– Ну, тут я бы на её месте не особенно беспокоился, – вставляю я, – Иосиф Виссарионович тоже был секретарём.
Наш столик освещает Татьянина улыбка:
– Зачё-ё-ёт…
– А вообще, в её возрасте такие закидоны простительны, – говорю я после паузы, чтобы закрыть тему. – Она же ведь нас с тобой младше?
Татьяна морщится, будто ей в стакан с картошкой какой-то шутник положил чёрного перца, и она только что его нашла.
– Анька косит под девочку, поэтому и пользуется нездоровой популярностью среди мужчин среднего и очень среднего возраста. На самом деле она старше меня почти на год.
«Почти на год» Татьяна произносит так, что слышится: «почти на десять».
– Да, девушки любят поиграть на педофильских струнах мужских душ, – неосторожно замечаю я, о чём сразу жалею.
Татьяна усмехается:
– Нечего до пенсии таскать в себе образ девочки, отказавшей в детском саду, тогда играть будет не на чем. А то вас на нормальных баб силком не затянешь.
Эта её фраза меня задевает. Мне хочется заступиться за весь мужской род, сказать что-нибудь женофобское, но в результате вступаюсь только за себя:
– Спешу напомнить, что я пришёл на свидание с тобой, а не с Аней, а единственная девочка, которую я помню по детскому саду, была выше меня на голову и похожа на Брежнева. И это я отказал ей, а не она мне.
На мою спутницу это признание действует странно. Она мерит меня хитрющим взглядом, будто секунду назад ей открылась какая-то страшная тайна относительно меня.
– Ладно, не обижайся, – говорит она примирительным тоном. – Раз уж мы заговорили об Анькиной шизе, скажи, как ты относишься ко всей этой серебряновековой шушере?
– К сифилитичным неврастеникам, накокаиненным альфонсам, педикам и их экзальтированным шлюхам? – уточняю я.
– Именно.
– Я им завидую.
Татьяна внимательно смотрит мне в глаза, потом накрывает мою ладонь своей:
– Это я и хотела от тебя услышать.
Остаток вечера проходит спокойно. Мы, не спеша, заканчиваем трапезу, одеваемся и выходим на воздух, где из-за снега не видно входа в метро, а сугроб вдоль тротуара стал таким огромным, что его смело можно использовать в качестве бруствера.
– Вот это да! – говорю я. – Видно подушка-то была ого-го!
– Проводи меня, пожалуйста, до дома, – не обращая внимания на мою плоскую остроту, просит Татьяна, – так будет романтичнее. Только дальше порога я тебя не пущу, идёт?
– Идёт, – соглашаюсь я. – Честно говоря, я и не рассчитывал.
– А зря, – говорит Татьяна тоном учительницы, – надо всегда замахиваться на невозможное.
– Учту. Как тебе сегодняшний вечер?
– Как тебе сказать, – вздыхает она, – мы же хотели приобщиться к русскому искусству, а получили американский фаст-фуд.
