Альберт Кайков - Черная пурга
– Почему остановилась? Пойдем быстрее.
– Подожди немного, пусть глаза привыкнут к яркому свету.
Девочки по натоптанной тропе направились к чумам. Большие пирамиды, накрытые оленьими шкурами, стояли в беспорядке на поляне среди леса. На вершине каждой торчали концы жердей. Тамара подошла к чуму родителей и откинула полог.
– Проходи, – предложила веселым голосом.
Глаша заглянула внутрь и с испугом отпрянула назад. В темноте кто-то шевелился, покрытый шерстью. Она подумала, что в чуме живет зверь, а подруга решила над ней подшутить.
– Не бойся, проходи, – подбадривала ее Тамара, – это мама.
Когда глаза привыкли к темноте, Глаша увидела женщину, стоящую на коленях и раздувающую огонь в очаге. На ней была меховая парка, испугавшая девочку. В чуме стояла духота и неприятные запахи жира и рыбы. Пол устилали оленьи шкуры по слою лапника. Раздув огонь, женщина повернулась к девочкам и поздоровалась:
– Здравствуйте, здравствуйте, проходите, проходите.
Чувствовалось, что она была осведомлена о приходе Глаши. Засуетившись, поставила над огнем котел с мясом. Затем достала из-под лапника давно приготовленное тесто, подняла подол парки и на голой ноге стала готовить лепешки, отщипывая кусочки теста и шлепая по ним ладонью. На ее смуглом лице с широким носом не было морщин, узкие черные глаза сосредоточенно смотрели на тесто. Приготовленные лепешки положила в золу. От костра тянуло теплом и запахом хлеба. В полумраке трудно было разглядеть обстановку в чуме. В это время в плохо освещенной части чума кто-то зашевелился. Глаша вздрогнула.
– Не бойся, – сказала Тамара, взяв Глашу за руку, – это папа.
Из спального мешка вылез мужчина, приветливо поздоровался и присел к огню. Темное лицо, черные волосы на голове, заплетенные в косички, и одежда были усыпаны светлым ворсом оленьего меха. Веки глаз казались опухшими после сна. Он что-то сказал жене на родном языке. Она сняла котел с огня, достала из него кусок оленины и подала мужу. Следом протянула куски мяса Глаше и дочери. Вынула из золы испеченную лепешку, разорвала на части и протянула каждому. Мясо оказалось полусырым. Эвенки ели его с удовольствием, а Глаша, откусив верхнюю часть куска, лучше проваренную, чем весь кусок, с трудом медленно жевала.
– Не стесняйся, ешь, – подбадривала ее Тамара.
Чай пили из алюминиевых кружек с сухарями и брусникой. Крепко заваренный с солью и сливочным маслом, он казался Глаше удивительно вкусным. Она впервые за несколько месяцев наелась до отвала. Гостеприимство эвенков ей запомнилось на всю жизнь.
Через несколько дней эвенки забрали своих детей и разъехались по стойбищам. Финна увезли родители на факторию Графит. Немец постоянно жил с родителями. Глаша в интернате осталась одна. Ее часто охватывал страх. Греясь у печки, боялась посмотреть под нары. Там в темноте, ей казалось, кто-то живет и в любой момент может оттуда вылезти. Истопник Адам, разжигая печь, как-то спросил:
– Когда тебя заберут из интерната? Не дело одной жить, а мне приходится из-за одного человека печь топить.
– Не знаю, – грустно ответила Глаша.
– Где твои родители живут?
– Папа в Туре.
– Придется тебе ждать открытия навигации, – подытожил разговор Адам.
К концу мая снег полностью растаял в лесу. Наступила теплая пора года. Ночи стали теплыми и короткими. Прилетели перелетные птицы, природа оживала от долгой зимней спячки. Появилась зелень на опушках, начали расцветать цветы. Растения спешили вырасти за короткое северное лето. Глаша большую часть времени проводила на свежем воздухе. Ей не хотелось находиться в темном и холодном помещении интерната. Она бродила по лесу вдоль многочисленных ручьев, не отходя далеко в сторону, чтобы не заблудиться. Находила прошлогоднюю бруснику, дикий лук и щавель, которые с удовольствием ела. После длительной зимы организм требовал витаминов. Возвращаясь в факторию, нарывала букетик цветов. К сожалению, цветы не имели аромата. Только багульник издавал резкий дурманящий запах. Однажды она увидела в чистой прозрачной воде ручья массу мелкой рыбешки. Опустив руку в воду, почувствовала легкие прикосновения рыбок к ладони. Поймала одну и, полюбовавшись вырывающейся из руки рыбкой, отпустила в воду. Нередко из-под ее ног взлетали рябчики. Вздрогнув от неожиданности, она останавливалась. Рябчики садились на ветки деревьев, вытягивали шеи и разглядывали непрошеного гостя. «Как они похожи на крупных цыплят», – думала Глаша.
Как-то, пробираясь по побережью между высокими валунами, она ушла слишком далеко и набрела на заброшенное стойбище эвенков. Другой раз наткнулась на кладбище. Ее удивляли странные находки. К одному дереву была привязана подушка, к другому – парка с иголкой и нитками.
Однажды к ней в интернат зашел одноклассник, немец Филипп, и предложил пойти с ним покурить. Глаше надоело одиночество, она обрадовалась возможности общения и согласилась пойти с Филиппом. Они зашли за сарай около его дома. Он раскурил самокрутку и протянул Глаше. После нескольких затяжек ей стало плохо, кружилась голова, появилась рвота. Филипп испугался и пригласил Глашу в дом.
– Мама, – обратился он к встретившей их женщине, – у Глаши почему-то рвота.
Та, взглянув на худое с синяками под глазами лицо девочки, предложила:
– Садитесь к столу, я вас накормлю.
Это был второй случай за время проживания в интернате, когда Глаша досыта наелась вкусной еды. В остальные дни она ходила полуголодной и ей всегда хотелось есть.
Иногда Глаша выходила на высокий берег Тунгуски и просиживала на валежине до рассвета. Перед восходом солнца лес на противоположном высоком теневом берегу становился сплошным темным частоколом. Постепенно за ним на востоке занималась заря, освещая кромку небосвода. Солнце, приподнявшись из-за горизонта, просвечивало лес яркими лучами. Затем огненным шаром выкатывалось над лесом, освещая всю окрестность. Казалось, что оно висит над вершинами деревьев. Природа оживала. Со всех сторон разносилось птичье пение. Пернатые концертом встречали наступление нового дня. У Глаши на душе становилось светло и радостно. Она поднималась с колодины и с хорошим настроением отправлялась в поселок.
В Type
Глаше шел одиннадцатый год. Она полупила письмо от отца, в котором он сообщал, что летал на похороны отца, Елисея Францевича, и привез в Туру мать, Агафью Прокопьевну. Глашу к себе не приглашал. Тревогой наполнилось сердце девочки. Она понимала, что никому теперь не нужна.
Ледоход прошел быстро и бурно. Вода в Нижней Тунгуске поднялась на несколько метров от зимнего уровня, затопив все отмели, с большой скоростью несла льдины, била ими по скалистым берегам, в пониженных участках заносила их далеко на берег, в притоках заставляла течение повернуть вспять. Ночи становились светлыми.
Навигация началась только в июле. Первым пришел пароход «Летчик Алексеев». Директор интерната купил Глаше билет четвертым классом, дал узелок с продуктами, завел на пароход и оставил около бака с кипятком. Она не отходила от бака ни на шаг, считая, что где ее оставили, там и должна ехать. Когда пассажиры набирали кипяток, из крана вырывался пар со специфическим запахом железа. Спала на палубе, подстелив газету.
Из этого плавания ей запомнился участок правого берега реки, заросший кипреем. Он заполонил большую площадь, на которой когда-то размещалась сгоревшая фактория Шпат. Высокие цветы розовым цветом разлились по склону до ближайшего леса.
При подходе парохода к Туре Глаша не отходила от борта парохода, всматриваясь в берег. Она думала: «Встретит ли меня отец, если не встретит, то где его искать?». Еще издали увидела на причале высокую фигуру отца. Рядом с ним стояли бабушка и Лиза с дочкой Валей. Сердце радостно забилось. «Меня ждут, – думала она, – теперь закончатся все мои мучения, буду счастливо жить в семье».
Тура – поселок, административный центр Эвенкийского автономного округа, расположен в месте впадения в Нижнюю Тунгуску реки Кочечум в зоне субарктического климата. Зимние температуры здесь достигают ниже шестидесяти градусов. Поселок со всех сторон окружен гористой местностью, состоящей из бесчисленного ряда кряжей, прорезанных множеством рек и ручьев. До советской власти здесь было стойбище эвенков и единственная в округе купеческая лавка, в которой можно было обменять пушнину на продукты и товар.
Грудзинские жили в домике по улице Школьной рядом с Домом пионеров. Комната разделялась на две половины печью и деревянной перегородкой. Глаше отвели место в передней на полу у печки. Спала она на куске войлока, под голову подкладывала валенки, укрывалась пальтишком. Напротив, у окна, на деревянном диване спала семидесятилетняя бабушка, подстелив под себя оленью шкуру и положив голову на подушку, привезенную из Идринского. За перегородкой стояли стол и две кровати. Одна для Вали, вторая для родителей. На них лежали перины, застеленные покрывалами с кружевами, и подушки, прикрытые модными накидками. Лиза любила уют.
