Маша Трауб - Ласточ...ка
Вета стала ждать. Тете Наташе она верила. И форс-мажор случился. Музычка – молоденькая девушка, только после училища – Елена Ивановна была застукана с учеником десятого класса Игорем Абрамовым прямо на рабочем месте – на школьном пианино «Слава». Трахались они с особым цинизмом – под заведенные на проигрывателе «Времена года» Чайковского, конкретно – произведение «Святки».
Елену Ивановну обещали «разобрать» на педсовете. Ее участие в вечере интернациональной дружбы поставили под вопрос. Срочно искали замену. К тому же выяснилось, что американская девочка из числа гостей собирается выступить с музыкальным номером. Поэтому срочно нужна была не учительница, а тоже ученица, которая слабает что-нибудь на фоно. Завуч знала, что мама Веты – учительница музыки, дома стоит инструмент, значит, и Вета должна играть. Вета играла, но в школе свою музыкалку не афишировала – музыку она всей душой ненавидела.
Вета всегда, еще с детства, занималась музыкой из-под палки – мама заставляла ее делать пальчиками «молоточки» и держать кисть «яблочком». Требовала, чтобы рука была «красивой». У Веты «красивая» рука не получалась – мать называла руку «куриной лапой». Могла ударить нотами по голове. Ровно через сорок минут занятий по батареям начинали стучать соседи сверху и снизу. Звукоизоляцию можно было сделать просто – поставить пианино на войлочные подкладки, но Ольга не делала этого из принципиальных соображений. Она говорила, что звук нужно чувствовать. Вета же считала, что мать делает это назло. Соседи начинали стучать, мать хватала стоящую наготове рядом с батареей железную гантелю – откуда она появилась, одна, двухкилограммовая, в их квартире, одному Богу было известно – и стучала в ответ. Если номер с гантелей не проходил, мать брала швабру и стучала в потолок.
Но самым ужасным были совместные занятия, когда мать подставляла к инструменту стул и отбивала такт. Этот момент помнила не только Вета, но и все ученики Ольги Михайловны. Ольга носила на среднем пальце огромный продолговатый перстень с опалом, еще материнский. Этим перстнем, перевернутым опалом на тыльную сторону, Ольга и отбивала такт. Перстень стучал гулко – тум-тум-тум. Этим же перстнем Ольга, когда Вета или кто-то из учеников сбивался с такта, била по рукам. Или могла выбросить ноты за дверь. Если сборник был старый, ноты разлетались по швам, ученица ползала по полу, собирая листы. Ольга стояла и смотрела. Ольга мстила за свои годы – долгие, мучительные и не принесшие ничего, даже достойного заработка годы обучения.
Вета мечтала окончить музыкалку и с чувством грохнуть крышкой инструмента.
– «Цыганочку»-то сможешь сыграть? – спросила Вету тетя Наташа, когда та рассказала ей про случившийся форс-мажор – секс музычки с учеником.
– Не знаю, могу, конечно. Но у Люськи длинный танец. Нужно с вариациями. А я не умею… – промямлила Вета. Когда речь заходила о музыке, Вета всегда начинала мямлить. Из-за матери.
Вета хоть и училась у другого преподавателя, на экзаменах всегда сталкивалась с мамой. Мама запретила ей в школе называть себя мамой и требовала, чтобы Вета обращалась к ней, как все: «Ольга Михайловна». Особенно тяжело было на экзамене по теории – на знание музыкальных терминов и биографий композиторов. Вету спрашивали, она невольно косилась на мать, хотя знала ответ. Учила. Мать сидела у окна и никогда на нее не смотрела. Смотрела в окно. Вета от этого забывала правильный ответ и начинала мямлить. Ольга отрывалась от созерцания пейзажа за окном и с укором смотрела на Вету. Та забывала все на свете.
Специальность она тоже всегда заваливала, если на экзамене присутствовала мать. Получала «три с плюсом» по личному настоянию матери. Хотя, если ее не было, получала «четыре». Мать могла сказать, что она «не почувствовала руки Баха» или «сыграно без души».
– Могу сыграть сонату Моцарта, – промямлила Вета.
– О господи, – простонала в трубку тетя Наташа. – Ладно, сейчас приеду.
Для Веты было откровением, что тетя Наташа умеет играть на пианино. Лучше мамы. Мама играла, как было написано, а тетя Наташа – как хотела: импровизировала, подбирала. В музыке она передавала эмоции – шутила, смеялась, кокетничала. Могла сфальшивить, но искренне. Исполнение Ольги – чистое, внимательное – было лишено внутренностей.
Тетя Наташа за полчаса научила Вету играть «Цыганочку» с вариациями.
– Не бойся, делай, что хочешь, только не бойся, бери харизмой, – сказала тетя Наташа.
Вета не знала, что такое харизма. Но тете Наташе, как всегда, поверила слепо и безоглядно. Тетка играла то, что в их квартире никогда не звучало. И через положенные сорок минут никто не начал долбить по батареям. Тетя Наташа играла джаз, импровизации на старые советские песни, романсы. Наташа, как узнала Вета, еще и пела. Ее тихий, несильный голос становился сексуальным и зовущим. В этом Вета убедилась. В дверь позвонили – сосед сверху пришел посмотреть, кто играет и поет. Наташа пригласила его в комнату и начала с ним кокетничать. Даже предложила подыграть – показала клавиши, на которые нужно нажимать. Играли детскую песенку «Василек», из которой Наташа на ходу слепила шедевр. Сосед, от усердия закусив губу, долбил по клавишам одним пальцем. Не попадал в такт, но Наташа подстраивалась. Сосед сидел с восторженной идиотской улыбкой. Как ребенок, не выговаривающий букву «эр», вдруг зарычавший на слове «здравствуйте» и здоровающийся со всеми прохожими в ожидании похвалы и от ощущения собственных возможностей. От усердия сосед даже напевал: «Василек, василек, мой любимый цветок». «Вы талантливый, вы все можете, у вас есть слух, вы не мужчина, а мечта, ваша жена – счастливая женщина», – подбадривала соседа Наташа. Тот от свалившихся на него комплиментов стал смущаться – собственного обнаженного волосатого торса, грязных треников, дурного запаха изо рта.
Ольга пришла, когда Наташа уже уехала, и про визит соседа не знала. Вета ей не сказала, побоялась. Но вечером у соседа была бурная, хорошо слышимая личная жизнь с женой. Ольга с остервенением тарабанила по батарее гантелей.
Вета пришла в школу и сказала, что может сыграть и сонату Моцарта, и «Цыганочку». Вету посадили за инструмент и попросили исполнить. Вета сыграла чисто.
– Твоя мама может что-нибудь приготовить? – спросила завуч. Она все еще не могла поверить в то, что проблема так быстро решилась.
– Да, салаты, – ответила Вета, глядя в глаза завуча.
Этому ее тоже научила тетя Наташа. Врать, глядя в глаза. А потом думать, что делать дальше.
Ольга не умела готовить. Вообще. Она записывала рецепты, долго и мучительно возилась на кухне, а есть было невозможно. Она даже омлет умудрялась испортить – или пересаливала, или пережаривала. Спасали готовые обеды в упаковках из магазина – котлета с гречкой, курица с рисом, сухая смесь для оладий, которую оставалось развести водой.
– Теть Наташ, – Вета позвонила тетке, – нужны салаты.
– Не вопрос, – ответила тетя Наташа.
Салаты Наташа заказала в ресторане «Прага». Американцы не слышали, как Вета сфальшивила в сонате Моцарта, они пережевывали винегрет.
Вете устроили овацию. Благо Маринкин отец водки не пожалел.
* * *Когда тяжело заболела Ветина бабушка, сама Вета лежала в больнице с пневмонией. Ольга принимала экзамены в музыкальной школе. За матерью ухаживала – колола внутримышечно, мыла, кормила – Наташа. Она сама предложила такой вариант сестре – Ольга разрывалась между Ветой в больнице и учениками в музыкалке. Да и мать звала именно Наташу. Ольга взбрыкнула:
– Я что, тоже не могу к ней приехать?
– Можешь, конечно, – согласилась Наташа, – только когда?
– Сейчас специальность приму и тоже буду ездить. Можем по очереди, – предложила Ольга. Хотя как? И Ветку не оставишь. Головой она понимала, что Наташе проще быть при матери, но в душе было обидно. Почему мать к Наташе обратилась за помощью, а не к ней?
– Послушай, занимайся спокойно Веткой и делами. От меня все равно больше толку. Я уколы умею делать. А маме два раза в день надо колоть.
– На собаке натренировалась? – не удержалась Ольга. – Только тебе быстро надоело медсестру из себя изображать. И кстати, как же без тебя твой Юрик-дурик?
Наташа бросила трубку.
* * *Юрик-дурик был Петиным персональным водителем и Наташиным любовником. Дуриком его окрестил Петя – за нерадивость в выборе маршрутов проезда по городу. С его подачи Юрика так называли все – и Наташа, которую Юрик возил на рынок и по магазинам, и Ольга, которая знала о Юрике со слов сестры. Петя говорил «дурик» с раздражительной интонацией. Наташа, переспав с Юриком на заднем сиденье машины, втиснутой между двумя ракушками прямо под окнами дома, – ласково. Ольга выплевывала «дурик» зло, с завистью.
Юрик, казалось, был неплохим парнем. В меру простоватым, нагловатым, хитроватым. Но край знал. «Бомбил» аккуратно, успевая вовремя вернуться за начальником. Служебную машину использовал в личных целях тоже с умом – не часто.
