Олег Рой - Человек за шкафом
Семьдесят седьмой год поразил всю страну небывалым событием. Вечером восьмого января в поезде московского метро, ехавшем от станции «Измайловский парк» к станции «Первомайская», прогремел взрыв. Вагон был переполнен, пострадало много людей. Несколько человек, включая детей, возвращавшихся вместе с родителями с новогодней елки, погибли, десятки попали в больницу, сотни, оказавшиеся в то же время в метро, пережили сильнейший шок от случившегося. А спустя несколько минут в столице взорвались еще две самодельные бомбы – рядом с большим магазином на улице 25-летия Октября и в крупном гастрономе на улице Дзержинского, неподалеку от комплекса зданий КГБ. Как выяснилось позже, теракт был первой серьезной вспышкой национализма в «нерушимом союзе братских народов». Но тогда еще никто не знал, какой пожар межнациональной ненависти вскоре разгорится не только в стране, но и по всей планете…
Весь этот страшный субботний вечер четырехлетний Антон плакал и все никак не мог успокоиться. Степан Егорович, с утра выезжавший по делам, вернувшись домой, первым делом услышал истошный Антошкин плач.
– Что с бойцом, почему потоп? – поинтересовался дед.
– Даже не знаю, – развела руками Татьяна. – С утра вроде все было нормально. Мы погуляли, Андрюшку с улицы забрали, пришли – пообедали, Антоша лег спать… А проснулся – и в истерику. Вцепился в меня, все повторяет: «Не ходи туда!» – и слезами заливается.
– Наверное, приснилось что-нибудь, – попытался успокоить жену Степан. – Поплачет и перестанет.
Тут зазвонил телефон, Степан Егорович снял трубку с привычным: «Назаров у телефона!» И замолк, дальше сам почти не говорил, только слушал, время от времени отчеканивая короткие «да». Татьяна встревожилась – явно звонок не простой, скорее всего, что-то произошло. За долгие годы жизни с мужем она уже изучила и его привычки, и систему работы его «конторы». Разговор Степан завершил твердым «выезжаю» – значит, действительно что-то неладно.
На вопрошающий тревожный взгляд жены Назаров коротко ответил:
– Взрывы в Москве, в людных местах, – и снова взялся за пальто, на ходу всовывая ноги в ботинки.
– О господи! – ахнула Татьяна. – Где, что, как?..
– В метро и в магазинах, – не стал вдаваться в подробности Степан. – Больше пока сам ничего не знаю.
Он исчез за дверью, а Татьяна Сергеевна подбежала к окну. Улица Горького жила своей обычной посленовогодней жизнью – шел снег, горела иллюминация, светились фонари и витрины магазинов, проезжали машины, прохожие спешили по своим делам. Все выглядело привычно и спокойно, но Татьяна все равно была вне себя от ужаса и тревоги. Дома только они с Катериной да мальчики, ни дочки, ни зятя нет. У Оли сегодня занятия со студентами, Илья с утра был в библиотеке – оба как раз сейчас должны ехать домой. А вдруг они были в метро и пострадали? Нет, нельзя даже думать об этом! Она взяла себя в руки и поспешила в детскую, где Андрюша и Катерина все так же безуспешно пытались утешить рыдающего Антошу.
Вскоре вернулась домой Ольга – сама не своя, лицо бледное, руки дрожат. В прихожей, не раздеваясь, опустилась на стул.
– Катя, налей мне чаю, пожалуйста…
– Что случилось-то? – Татьяна бросилась к ней, а сама торопливо оглядывала дочь – в порядке ли одежда, не видно ли крови, грязи… Нет, вроде цела, слава богу…
– Представляешь, закончила занятия, – немного успокоившись, рассказала Ольга, – иду к метро «Университет». Собиралась по дороге домой в сороковой гастроном заехать, в отдел заказов. И тут вижу – Антоша дорогу перебегает. Бежит и кричит: «Не ходи туда! Не ходи!» У меня аж душа в пятки ушла – откуда он тут взялся? А светофор красный, машин много, все едут быстро, визг тормозов, сигналят-надрываются… Я к нему бегом, смотрю – на шоссе собака лежит мертвая. Сбили ее, не успели остановиться. И почему мне Антон почудился, не знаю… Но на Дзержинского я не поехала. В книжный зашла, пробыла там довольно долго, а когда уже домой в метро ехала, услышала разговоры – как раз в то самое время в сороковом гастрономе бомба взорвалась… И еще в метро на синей ветке, и еще где-то…
– Антоша сегодня весь вечер плакал навзрыд ни с того ни с сего, – подтвердила ошарашенная Татьяна. – Вцепился в меня и повторял: «Не ходи!» А отца срочно на службу вызвали.
– Как будто Антон что-то почувствовал… – проговорила Ольга, ощущая, как по ее спине поднимается ледяная волна. Неужели у ее сына какой-то особый дар? Как у той слепой женщины из Болгарии, о которой недавно рассказывала Мария…
Впоследствии о том случае в семье не было принято вспоминать. На эту тему никогда не заговаривали не только с посторонними, но даже между собой, словно боялись накликать какую-то беду, сами не зная какую. То, что выходит за рамки повседневности и здравого смысла, всегда вызывает опасения. Тем более это касалось старших Назаровых – людей старой закалки. Но отношение родных к Антону с тех пор несколько переменилось, они стали к нему еще более внимательны. Опекали как могли, особенно бабушка – та просто вздохнуть спокойно не давала. Андрей на его месте такого бы не потерпел, но Антоша в отличие от брата был мальчиком не норовистым и повышенную заботливость родственников воспринимал без раздражения, как должное.
Чем старше Антон становился, тем ощутимее проявлялась его непохожесть на сверстников. С тех пор как он начал говорить, стало особенно заметно, что по умственному развитию он обгоняет своих сверстников. Рано и на удивление легко выучился читать, читал очень много, но быстро охладел к детским книгам и заинтересовался познавательной литературой. Он рассуждал намного глубже и интереснее, чем старший брат, и постоянно задавал взрослым такие вопросы, на которые те только руками разводили, не зная, что ответить. Однако при этом он год от года становился еще более нелюдим. Друзей у Антона, кроме брата, не было, общаться с детьми он вообще не хотел, не понимал их игр и законов, ему это было неинтересно. Уговорить его выйти погулять каждый раз стоило значительных усилий.
Гораздо больше ему нравилось быть дома, и не где-нибудь, а в собственном уголке. Этим уголком стало то самое пространство за шкафом, которое много лет назад организовал для будущих детей Степан Егорович. Антоше было совсем немного лет, когда он впервые обнаружил это тайное место, и с того времени назначил его своим домиком. Сначала Андрюшка тоже туда лазил, играл там или, если от наказания надо было скрываться, прятался – шмыг, и пойди вытащи его оттуда! Но в основном там сидел Антоша. А Андрюшка позже стал лишь изредка туда заглядывать, только чтобы посмотреть, как там у братишки все устроено. У него там и любимые игрушки на полу, и книга Даррелла «Моя семья и другие животные», и печенье на блюдечке, и семейная фотография аккуратно кнопками на заднюю стенку шкафа прикреплена. Андрюшка со временем понял, что это территория брата, и уступил ее без всяких обид и разборок. В этой семье в отличие от подавляющего большинства других семей между братьями вообще не было и намека на ревность, зависть или борьбу за внимание родителей. Ни одному из мальчиков никогда не казалось, что другого любят сильнее, даже несмотря на то что Антоше уделялось значительно больше внимания. Андрей воспринимал это как должное. Ведь Антоша маленький, слабый, беззащитный, да и вообще не такой, как все, – слишком добрый, не умеет за себя постоять. Значит, его надо любить, беречь и не давать никому в обиду. Чем Андрюшка постоянно и занимался, никому не позволял дразнить Антошу, обижать или обзываться. Раз один мальчишка во дворе начал донимать Антона, так тут же за это лишился зуба, к счастью для родителей обеих конфликтовавших сторон, молочного.
Конечно, Антошина особость тревожила и родителей, и дедушку с бабушкой. Ольга все чаще заговаривала о том, что надо бы показать сына детскому психиатру, но Татьяна Сергеевна была категорически против.
– Ты что, считаешь своего ребенка ненормальным, умственно отсталым? – возмущалась она. – Да по уму он сообразительнее всех своих сверстников, вместе взятых! И что там сверстников – многих взрослых!
– С этим-то я не спорю… – отвечала Оля. – Но ты посмотри, насколько ему трудно общаться с другими детьми и вообще с чужими. Как он в школу-то пойдет?
– Ну, это еще когда будет, – отмахивалась бабушка. – До школы еще несколько лет, все изменится…
Но время шло, а характер младшего брата не менялся, скорее даже наоборот, Антон становился все более замкнутым и нелюдимым. Наконец, когда ему минуло шесть, Ольга все-таки добилась своего и обратилась за консультацией к одному из лучших столичных детских психиатров. Тот долго и подробно беседовал с родителями, задал много разных вопросов, потом еще дольше наблюдал за мальчиком, давал ему какие-то задания, просил нарисовать себя и свою семью, загадывал загадки и играл с ним в игрушки. И в итоге буквально ошеломил Олю сообщением, что у ее младшего сына, скорее всего, аутизм.
