Юлия Бекенская - Нескучная книжица про… (сборник)
Лида вспомнила, как лет восемь назад у Ольги сгорела дача. Жарким июльским днем, когда дома остались только она и внук. Леля выпихнула мальца из окна, сама выбралась, вызвала пожарных. До сих пор на руке следы от ожога. Молодцом держалась тогда: ни слез, ни истерики.
А спустя год, в такое же знойное марево, спичкой пыхнул дом через улицу. Лида гостила у Ольги тогда. Во времянке жили, готовились заново строиться. И места всем почему-то хватало. Хоть тесновато было, но весело.
Вспыхнул соседский дом, треск пошел – сухой, страшный – ни с чем не спутаешь: так пламя азартно дерево жрет. Дым повалил густой, столбом прямо в небо.
Лида увидела, как подогнулись у Ольги ноги, и едва успела подхватить. А та кричала в голос, слезы градом текли – накрыло запоздалой истерикой. Не замечая, как бегут к ней родные, выкрикивала боль, которую закопала в себе глубоко…
Отстроились они потом заново. Но не сразу. Когда опускались руки, и Ольге казалось, что ничего у них не получится, Лидка тащила ворох журналов, проспектов строительных, и обе яростно спорили, каким дому быть.
Когда Лелька хватала карандаш и сама начинала рисовать планировку, понимала подруга – кризис прошел. А дом-то теперь – стоит!
– Ладно, – сказала Лида. – Давай спать. Рассветет, посмотрим, что щелкало.
Зажгли свечу, постелили. Лежа без сна, слышали каждый звук. Выл ветер под крышей, ветки стучали в стекло.
– А мне Петр недавно снился, – сказала Лида. – Веселый такой.
Именно она познакомила Ольгу с будущим мужем: знала Петьку с самого детства, их семьи дружили. А Петр, как увидел Лелю – пропал. Поженились они и жили вместе без малого сорок лет…
– А мне – нет, – откликнулась Ольга. – Будто обижается.
Год назад Петя умер. И совсем не приходит во снах – может, и вправду на что-то обиделся?
– Вряд ли. Он тебя любил, – ответила Лида. – Подойдет, скажет: Лелька у меня знаешь, какая? И так это скажет!
Ольга услышала всхлип. И у нее в носу защипало.
– Не то, что Пашка! – Лида вспомнила старую обиду. – Вечно меня критиковал! До мелочей докапывался: зачем, мол, я в котлетах два раза фарш проворачиваю? Ел, главное, за ушами трещало, а – выговаривал!
– Да вы развелись… сколько? Пятнадцать лет назад? А все злишься, – Ольга почувствовала, что отпускают слезы, – а помнишь, как ты из-за него топиться пошла?
– А ты потом ржала!
– Ну, в самом деле, Лид, – в который раз стала объяснять Леля, – я как увидела тебя, в алом пальто и белом шарфе, в тех длиннющих сапогах, испанских…
– Итальянских, – поправила Лида.
– Ага, итальянских… идет, значит, стильная, эффектная дама, при макияже, прическе, мужики шеи сворачивают… Спрашиваю – куда? А ты – на Неву, говоришь, топиться…
– А потом ты меня кофе с коньяком отпаивала, и рассказывала, как это со стороны выглядело…
– Ага, женщина идет топиться: красит губы, наматывает театрально три метра шарфа…
– Надо было булыжник с собой прихватить, из квашеной капусты – на шею…– Лидка не удержалась и тоже хихикнула.
Что делать: подруга умела в драме видеть курьезное. И о своих неприятностях рассказывала так, что народ стонал от смеха.
– Вечно ты так вывернешь, что не хочешь, а засмеешься.
– Зато ты всегда найдешь повод для слез, – откликнулась Ольга. – Помнишь, в Израиле?..
В Израиле Лидка потерялась у Стены плача. Если подумать – закономерно.
Вышла из автобуса, и накрыло бездонным небом, жарой, вавилонским многоголосьем. Постояла чуток, оглушенная, а когда в себя пришла – автобуса след простыл. Тщетно металась среди туристов, и, наконец, занялась тем, чем положено – даже исходя из географической точки. Заревела.
– Господи, – сказала она, обращая мокрые глаза к небу, – я к тебе приехала, а ты меня потеря-яяя-л!
Поплакав, позвонила Леле, даже не подозревая, какой вихрь за тысячи километров от себя закрутила: подруга облазила Интернет в поисках карты Иерусалима на русском. Лида смотрела на присланные сообщения, но слезы застилали глаза.
Вдруг кто-то протянул ей носовой платок. Чернокожий экскурсовод взял ее за руку и повел через лабиринт людей и автобусов. Он был похож на Луи Армстронга. «Let my people go!» – пронеслось в голове. Она увидела, как машут ей товарищи-экскурсанты.
Армстронг посадил ее в автобус и поцеловал на прощание в лоб. Водитель на всякий случай закрыл дверь.
– А я еще два часа карты штудировала, – проворчала Леля.
Чпок! Чпок!– раздались щелчки.
– Опять, – простонала Лида.
– Идем! – Ольга решительно встала.
Дверь на веранду была заколочена.
– Я ее до лета отпирать не хочу, – пояснила Лидка. – Чтобы банки не растащили.
– Банки? – Леля повысила голос.
Чпок! – утвердительно раздалось с веранды. Лида хлопнула себя по лбу:
– Там же варенье, я осенью не увезла…
– А теперь потеплело и банки пошли взрываться…
– Склероз, – признала подруга.
Ольга подумала, что дело не в склерозе и банках. Просто нашелся предлог, чтобы встретиться. Лидке обязательно нужен повод. Такая уж есть.
Они вернулись в дом, заварили чай и подбросили в печку поленьев.
Глядя на огонь, долго неспешно беседовали и за разговорами не заметили, как в зябкой апрельской тьме прорезалось лучами холодное утро.
Бабуля, ты где?
– Ну маааам! – голос внука звенел.
– Ни за что! – дочь держалась до последнего.
– Мам, мне уже двенадцать…
– Через мой труп!
– До фестиваля «Нашествие» осталось три недели! – прозвучала реклама.
Нина Петровна услышала, как громко и досадливо щелкнуло, будто кто-то в сердцах выдернул магнитолу из розетки.
Стало тихо.
Егор вылетел из комнаты родителей, накинул куртку и хлопнул входной дверью.
– Довоспитывались, макаренки, – подытожил дед.
Дочь влетела к ним:
– Ну что, я не права? Нет, вы скажите?! Вы бы отпустили?
– Любите внуков – они отомстят вашим детям, – съязвил дед.
Зря он так: дочь изо всех сил старается быть правильной. Даже чересчур, подумала Нина Петровна.
– Вы меня никуда не отпускали! – продолжала дочь.
– Да? А в поход на байдарках в седьмом классе?
– А на Азовское море в восьмом? А…
– Время было другое! Я не могу с ним ехать. Да и не хочу: у меня от этих хрипов голова болит!
– А еще говорила, что мы ее душим и угнетаем, – злорадствовал дед.
Он сидел за столом, уютно разложив 1000-фрагментный пазл. Собирал картину Айвазовского.
– Папа, вечно ты! – дочь стояла, набычившись. Кудрявой головой, упрямым взглядом напоминала Егорку. – Мам, ну что ты молчишь?! Считаешь, я не права? Ты бы одного отпустила? Вот скажи – да или нет?!
Повисла пауза. Тишина густела, готовая взорваться ссорой, или пшикнув, как спичка в банке, стухнуть натянутым молчанием. Не разговаривать эти двое умели виртуозно, а Нина Петровна терпеть не могла.
– Нет, – сказала она, – одного бы не отпустила.
Дед поднял голову. Дочь смотрела победно.
– Я б с ним поехала.
– И езжай! – дочь вылетела из комнаты.
Внук был в шоке:
– С бабушкой?! Может, лучше с дедом?
Дед поднял глаза от пазла. С ним все понятно: от Айвазовского теперь не оторвешь.
– Ты не можешь ехать! – сказала дочь, – ты рассеянная! А там сто тысяч народу будет! вы наверняка потеряетесь!
– Тогда езжай сама, – парировала бабушка.
– Не поеду и вас не пущу. Я…
Нина Петровна подняла бровь. Дочь моментально утихла. Еще с детства, увидев это выражение маминого лица, она понимала, что шутки кончились.
Рефлексы детства неистребимы. Так огромный дог прячет голову под диван, увидев в руках хозяйки свернутую газету, которой его наказывали в щенячестве.
– Мы едем, – бабушка обернулась к внуку. – Разговор окончен.
Вагон был полон молодежи. Длинноволосые, бритые, с цветными ирокезами, татуировками, в черных косухах с заклепками, в футболках с портретами музыкантов или странными надписями «Укушен Шаинским», «Дантес – подлец». Простоволосые девушки в длинных юбках, с браслетами на руках и ногах, ярко раскрашенные панки с гребнями. Ехали в одиночку и группами, с удочками, гитарами, огромными рюкзаками и букетами роз. Переговаривались, знакомились, пели, играли в нарды, а одна девушка рисовала, сидя на полу меж рюкзаков.
Вагон шумел всю ночь, и заснуть было невозможно. Егорка лежал на верхней полке и таращился в окно, засунув в уши плеер.
Внука раздирали противоречия: с одной стороны, он был счастлив. С другой – стеснялся бабушкиного не рок-н-рольного вида.
– Ба, тебе в джинсах удобней будет, – уговаривал он перед отъездом.
– Никогда не носила и сейчас не стану! – отрезала она. – И футболку с черепами оставь себе!
Экипировалась предельно практично: юбка, любимая вышитая блузка с васильками (на счастье, подумала суеверно, когда одевалась), ветровка. В этом наряде она себя прекрасно чувствовала, но выглядела, как…