Анатолий Андреев - Девять
В общем, я напоминал человека, который начал с того, что обнаружил пятна на Солнце, а кончил тем, что само Солнце сделал приложением к пятнам.
И всё это происходило при свете сознания, при том, что называется в здравом уме и твёрдой памяти (и тут же, параллельно, возникало устойчивое чувство тревоги: чувства приветствуют не только сладость саморазрушения, но и противостоят саморазрушению, стоят на страже здравого смысла, коль скоро он в тебе есть).
Я стал вести себя как женщина: цеплялся к любой мелочи, чтобы привлечь ее внимании к себе, чтобы затеять очередное выяснение отношений, которое заканчивалось у нас слегка болезненным и пронзительным сексом. Да, да, секс как продолжение рокового поединка. Роковой поединок как форма любви.
Я очень хотел быть с Алисой – и в то же время моя новая маска заставляла её держаться на расстоянии. Воистину: и хочется, и колется. Се человек.
Это было очередное дежавю (что подозрительно напоминало закон жизни, закон возвращения при одновременном движении вперед): подобный кризис в отношениях, замешанный на моей ревности, мы, благодаря мне, испытали еще до женитьбы. Казалось бы, ревность прошла, раз и навсегда. Перегорела, истлела, обратилась в прах. Болезнь прошла, я приобрел иммунитет. Ничего подобного. Сейчас ревность-болезнь возвратилась – на новом витке, на новом уровне. С новой рецидивистской силой. И сколько таких уровней? Когда закончится эта спираль? Вместе с любовью?
Веня в тот период моей жизни держался определённой линии: при виде меня он загадочно и как бы понимающе улыбался. Всё это наводило меня на нехорошие мысли и заставляло видеть в Вене врага, который на каждом шагу плетёт заговоры и строит козни.
Я терял контроль над собой.
Однажды, когда я подходил к «дому» (комната № 117 Отеля «Плутон»), увидел перед собой Алису, идущую быстрым шагом. Она возвращалась раньше обычного. Я окликнул её. Она обернулась – и оказалась Венерой.
Все смешалось в моей голове. Мы вошли, я закрыл дверь и стал быстро и ловко раздеваться. Венера смотрела на меня с любопытством, но никак не дала понять, что не одобряет моих действий. Я воспринял это как поощрение сумасшествия. Я оставил на ней всю одежду, только бережно снял трусики (чтобы потом так же бережно водрузить их на место – чтобы никто ни о чем не догадался). Она смотрела с любопытством, не помогала мне, но и не мешала. При желании все можно было понять так: во всем виноват я, а она не при чем.
Меня это только раззадорило, как преступника, который уже перешел запретную черту и отрезал себе путь назад, в некриминальное прошлое.
Я вошел в нее сзади, уперевшись во влажный мысик и тут же скользнув в опушенное лоно, и Венера чутко, по-женски отнеслась к моим прямолинейным мужским атакам: она неуловимыми движениями помогала мне, но это получалось у нее «из вежливости», отстраненно, словно она не разделяла моих вожделений, хотя и не хотела обидеть явным отказом. Мы были вместе, но не сливались воедино: градус ее прохладного интереса явно отставал от градуса моей преступной страсти. Я хватал ртом воздух, ее дыхание даже не сбилось. Не самая приятная картина для мужского самолюбия.
Она оставляла меня наедине с моим сомнительным блаженством и моей несомненной виной.
Мотивы ее поведения так и остались не ясны мне. Она ободряюще погладила меня по щеке, дескать, ничего страшного не произошло. Трусики надела аккуратно и внимательно, совершенно не стесняясь моим присутствием. Уже в дверях сказала:
– Не дай бог Веня узнает о твоей шалости. Но ведь он не узнает, верно?
И закрыла за собой дверь, потеряв ко мне всякий интерес.
Жуткий страх буквально окольцевал мое сердце стальными пластинами.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.
6
– Почему мы стали платить за жилье в два раза меньше? – спросил я у Алисы, изучая пришедшую по почте квитанцию. – С каких это пор жизнь стала дешеветь?
– Не знаю, – беспечно ответила она. – Хотела вот тебя попросить: сходи в ЖЭС, узнай в чем дело. Возможно, какая-то ошибка. Насчитают потом кругленькую сумму и сделают нам дыру в бюджете. А нам дыры ни к чему.
Алиса рада была загрузить меня всякого рода мелкими поручениями, чтобы отвлечь меня от впечатлений, которые я получил во время визита к нам Вени с Венерой. Алиса считала, что я сильно переменился с тех пор: мои глаза стали смотреть «в себя», как она выражалась.
– Ты смотришь на меня, а любуешься собой или разговариваешь с собой. Разве нет?
Возможно, она была права. Со мной что-то происходило. Ко мне, в мой внутренний мир словно подселили какого-то страшно законспирированного диверсанта. Я чувствовал, что придавлен внутренней тенью (последствия улёта и ушиба, несомненно). Постепенно тень разбавилась светом, рассеялась, но не исчезла совсем. Я так и ходил – оттененный, тронутый тенью, что, конечно, отражалось в моих глазах, походке, осанке. Мой светлый контур был обведен угольно-траурной ретушью.
Я, к счастью, не испытал на собственной шкуре, что такое рак, но мне казалось, что точнее всего мои ощущения можно описать как предчувствие вызревающих метастазов. Они еще не поразили меня, не расползлись во мне роковыми корневищами-молниями, но уже копили разрушительный заряд, готовясь к решающей атаке. (Тьфу-тьфу-тьфу! Не накаркать бы рак. Я вынужден был признаться себе, что стал суеверен, чего раньше за мной не наблюдалось; даже не так: приписать себе суеверие, значило бы заниматься самообманом; моя чувствительность к информации, как бы это сказать, запредельной по отношению к человеческим возможностям обострилась настолько, что явно стала интересовать мою интуицию. Улёт. Тьфу-тьфу-тьфу!)
Чтобы успокоить Алису, а заодно и себя, я охотно брался за любые поручения: так проще всего было сконцентрироваться на пустяке и отвлечься от метастазов. Я как раз собирался идти в магазин (сыр, перец, чай, к чаю); решил, что по пути зайду в ЖЭС.
Зашел. Вежливо поинтересовался, почему мы, я и жена, стали платить за жилье в два раза меньше.
– Меньше? за жилье? – округлила и без того круглые, да еще в круглой оправе очков глаза барышня, напоминающая вечно бодрую сову. На бэджике, криво посаженном на блузу, было указано: старший менеджер Смех С.В. – Так не бывает.
– Согласен, – вздохнул я. – Тут что-то не так.
– А вы кто?
– Платон Скарабеев. Хозяин квартиры.
– Ага! – обнаружила логику старший менеджер. – В квартире прописана только гражданка Алиса Скарабеева, а вот муж ее, извините, умер. Поэтому он выписан. И платить за него не надо. Вы ей кто будете?
– Муж.
– Ну, вот! А муж как раз и умер.
– Тогда кто же я, по-вашему?
– Трудно сказать, – укоризненно подытожила Смех С.В.
Она встала и пошла к двери, на которой висела табличка, обведенная траурной каймой (видимо, для того, чтобы исключить всякого рода легкомыслие): Копошилко Алмаз Петрович, начальник ЖЭС 117.
Из приоткрытой двери донеслось:
– Алмаз Петрович, тут потеха. Пришел мужчина и говорит, что он муж. А муж умер!
Было слышно солидное, чтобы не сказать гробовое, молчание, изредка прерываемое шелестом страниц. Копошилко не произнес ни единого слова, пока не вник, как следует. А когда вник, указал:
– Разъясните гражданину, как там его, что он больше не жилец. Документы прилагаются.
Старший менеджер попыталась добросовестно разъяснить мне права и обязанности не жильца.
– Подождите, это ведь не смешно! – возразил я в ответ на ее логику.
Я понимал, что лучшим доказательством моего присутствия на этом свете будет убедительная эмоциональная реакция. Но сильно возмущаться почему-то не хотелось.
– А никто и не смешит вас, – без улыбки парировала Смех.
– И что же мне делать?
– Понимаете, по документам вы, если это действительно вы, умерли. Вас нет. Если желаете опять платить за проживание и пользование коммунальными услугами, вам необходимо заново родиться, что ли, документально доказать, что вы есть.
– Но у меня паспорт есть!
– А у нас – копия свидетельства о вашей смерти. Это туз против вашего паспорта-короля!
– Покажите.
– Вот, пожалуйста.
– Да, действительно. Платон Скарабеев. Моего года рождения. И когда я умер, извините за любопытство? 9 мая 2009 г.?
Это был тот самый день, когда Веня привез мне в дар злополучную картину.
– Скорее всего, это мой однофамилец, – невозмутимо сказал я, убеждая уже не столько госпожу Смех, сколько себя.
– Слишком много совпадений: фамилия, имя, год рождения, год смерти…
– Вы хотите сказать, что я на самом деле почил в бозе? С кем же вы тогда разговариваете?
– А вот это мне неизвестно.
Смех поправила очки-телескопы и внимательно всмотрелась в мое лицо, словно отыскивая на нем следы относительно давней смерти.
– Хорошо. Где находится моя могила? По документам. Где?
– Сначала получите на руки свидетельство о смерти. Там вам скажут, наверное. Примите мои соболезнования.
