Елена Кузьмичёва - Мёртвое море памяти
Она то и дело поглядывала в мою сторону несколько удивленно и тут же отводила глаза. Однако к вечеру мы неожиданно разговорились. Мне показалось, что я впервые за время своего путешествия встретил человека, который был готов говорить со мной не так, как обычно разговаривают случайные попутчики, а говорить, каждым новым словом выстраивая мосты.
Я рассказал ей о своём друге, воспоминания о котором вопреки моему желанию необратимо оседали на дно памяти, каждый день рискуя упасть в чёрную дыру и там окончательно пропасть.
– Это был странный человек, мой друг… – Произнес я задумчиво, не зная, с чего начать.
– Но не более странный, чем ты? – улыбнулась Августа.
– Во мне нет ничего странного.
– Ты не отвечаешь, когда тебе задает вопросы человек, который тебе не приятен, пусть даже у него всего лишь распухшее красное лицо, как у того мужчины, который спросил полчаса назад название станции. У меня на глазах ты зачеркивал строки в абсолютно новой книге, а потом вырвал из неё три страницы.
– Но это была отвратительная книга!
– В твоей сумке больше книг, чем вещей. Это видно сразу. Ты постоянно достаешь из кармана часы, но никогда не открываешь их, чтобы посмотреть время.
– Ну, всё, хватит. – Прервал её я. – В этом нет ничего необычного, если вдуматься.
– Если вдуматься, вообще не существует ничего необычного. Не будем об этом. Расскажи мне про своего друга.
– Его звали Тимур, – Начал я, пытаясь уместить всё в ясную фразу, но чувствуя потребность в телепатической, бессловесной связи – Мы познакомились в детстве, но однажды я перестал понимать его. Теперь я всё понял, но его уже нет в пределах досягаемости… Когда-то мы почти всюду были вместе. Вместе учились, вместе путешествовали, читали одни и те же книги. Потом я поступил в университет и уехал в другой город. И он уехал – тоже учиться, но в другую сторону. Как всегда бывает, мы очень неохотно прощались… решили друг другу звонить и хотя бы раз в год приезжать в гости.
– Как всегда бывает, обещаний вы не сдержали? – с некоторой иронией спросила она.
– Да. Вскоре мы потеряли друг друга из вида. Я не слишком сожалел о нём. Меня увлекли новые люди и новые места, я не чувствовал прошлого, которое тянуло бы меня назад. Прошли годы, и я прочувствовал прошлое. Бросил учебу на полпути к диплому и вернулся обратно. Но было поздно.
Мне было больно вспоминать об этом, – я сожалел о своем легкомыслии, бездействии и невнимании. Некоторое время мы молчали под стук колёс и негромкие голоса с другого конца вагона. Меня удивило, что с ней я хочу говорить, хотя обычно мне хочется молчать, но я оставил эту мысль на потом, а «потом» так и не наступило.
– Он поступил умнее меня – бросил учебу, окончив первый курс. Я ушел из университета двумя годами позже. Наши общие знакомые рассказали мне, что он влюбился в какую-то эксцентричную даму, которая была старше его на семь лет, но не прошло и нескольких месяцев, как он её бросил.
– Что я рассказываю? Я ведь ничего о нём не знаю! – прервал я сам себя, но тут же продолжил. – Когда-то давно он сказал мне: «Что-то сломалось внутри. Я больше не могу понимать и быть понятым». Я напрасно не придал этому значения. Подумал, что это лишь признак непродолжительной депрессии, – тогда мне было это не знакомо, я думал, что умею чувствовать людей с первого взгляда. Вернувшись в наш город, он стал жить с больной матерью, которая уже не могла вставать с кровати. Каждый день ей нужно было пить шесть таблеток, просто для того, чтобы дышать. Вскоре она умерла, а он исчез. Просто исчез, никому ничего не сказав. Когда настал мой черед возвращаться, я вспомнил о нем, но застал в его квартире незнакомых людей. Мне открыла женщина в банной шапочке и, вытаращив на меня глаза, пробубнила что-то вроде «Вы кто такой?» и захлопнула дверь. Сосед Тимура по лестничной клетке рассказал мне, что он продал квартиру, сжег на заднем дворе все свои вещи и ушел. Старик спрашивал, куда он направляется. Но он отмахнулся и произнес: «Скажите всем, что я не вернусь». Больше я ничего о нем не слышал.
Я отвел взгляд от своих воспоминаний и поднял глаза на свою спутницу. Она сидела, положив голову на руки, и не моргая смотрела на меня. На нижнем веке правого глаза застыла слеза, словно в нерешительности – остаться или скатиться вниз.
– Я знаю, что тебе тяжело думать об этом, – произнесла она тихо, и слеза скатилась вниз. Надеюсь, ей было жаль не меня.
– Теперь я думаю, что, возможно, никогда не понимал его полностью. С таким детским восторгом бросившись на пару лет в новую жизнь, я почти забыл о нём. Я бы хотел остановить время, чтобы не позволить себе забыть ещё больше.
Я открыл часы и протянул ей. Она стала первой, кто увидел, когда остановилось моё время.
– Такие люди обычно всегда живут сами по себе. Зачем же ты винишь себя и время в его исчезновении?
– Я не могу винить что-то другое.
– Но зачем обязательно искать чью-то вину? Он ещё вернется, я уверена.
– Быть может, он умер… – говорил я, не слушая её, – вчера я слышал историю про неизвестного парня, который спрыгнул с моста на глазах у прохожих.
– Ты придумываешь.
Да, я придумываю. А что мне ещё остается? – эту мысль я оставил невысказанной. Мы долго говорили. Около двух я всё же уснул. Проснувшись от того, что стук колес прекратился, и в окно слепящим потоком летело солнце, я взглянул на нижнюю полку в поисках своей попутчицы. Там было пусто. Это меня огорчило. После долгих часов самого откровенного разговора за последний год моей жизни она вышла на своей станции, даже не попрощавшись со мной. Я забыл, что перед этим самым разговором она вошла, не поздоровавшись.
Мне стало холодно. Из-за того ли, что я впервые так явственно почувствовал одиночество в пути, или от того, что в вагоне был сквозняк – я не знал. Но тут же накинул своё пальто и, погрузившись в бессвязные утренние мысли, погрузил руки в прохладный атлас карманов. Холодные руки нащупали ещё более холодный металл тех остановившихся часов.
Я достал их и подумал о том, как странно сближают людей вещи. Если бы вчера вечером моя невежливая спутница не достала из сумки такие же часы, я бы не заговорил с ней первым, я привык быть один. Если бы не наши часы, я бы ни за что не отважился бы на этот откровенный разговор, который позволил мне ночью спокойно спать. Она ничего не рассказала о себе. Я не настаивал, – так было легче.
Я открыл часы и замер. Стрелки указывали 12.35. Прежде чем уйти, она оставила мне батарейку от своих часов. Из часов мне в руки выпал скомканный клочок бумаги. На нём ничего не было написано, только прочерк, рассекающий лист на две неравные части. Лучше бы она разбудила меня и попрощалась. Она думала, что может что-то во мне изменить. Напрасно. Всё во мне восстало против чужой воли – случайной попутчицы, которая посчитала себя вправе навязывать мне своё время. Я вытащил батарейку, но отчего-то не выбросил, а спрятал во внутреннем кармане пальто и перевел стрелки обратно. 9.28. В это время поезд тронулся. Я вздохнул спокойно и, прислонившись головой к стеклу, наблюдал, как исчезает за поворотом вокзал чужого города, где в это время мог быть Тимур.
Страница 28
Тимур
Мы познакомились очень давно. Неуверенно глядя вокруг себя, я впервые вошел в класс и увидел единственное свободное место – за предпоследней партой у окна, где и сидел Тимур, подперев голову рукой и глядя в окно. Он повернулся, когда мой учебник звучно упал на парту. Он был невнимателен и задумчив. Мы привыкали друг к другу несколько недель – медленно, молча, вынужденно терпеливо – но с тех пор как мы стали друзьями, уже никто больше не мог проникнуть в замкнутое пространство нашего укромного, обособленного мира. Где мы наблюдали за воробьем на подоконнике вместо того, чтобы слушать учителя, придумывали истории про одноклассников, сбегали с уроков просто так, ради самого бегства.
Мы любили вместе сидеть на болотистом берегу пруда и кормить хлебом уток, и всегда скучали, когда поздней осенью они улетали. Однажды мы пришли на берег и нашли мертвую птицу. Её тело было в воде, и только голова и приоткрытый клюв лежали на песке, словно она погибла лишь потому, что не успела выбраться на берег. Других птиц не было. Они улетели. Ветер сорвал с Тимура кепку, и она улетела в воду.
Следующая вспышка памяти освещает тёплую августовскую ночь, которую мы провели, лежа на пледе посреди покрытого росой ночного поля и разговаривая о будущем. Тогда я ещё верил в будущее. Тогда я мог быть счастлив, когда меня не понимают, тогда я мог думать о будущем, тогда я был другим. Но Тимур меня понимал. А с неба падали звезды.
– Сегодня звездопад. Пойдешь со мной смотреть? – просто сказал он, позвонив в мою дверь. Он стоял передо мной, улыбающийся и одновременно серьезный, как будто нам предстояла тяжелая многодневная экспедиция.
