Елена Сазанович - Это будет вчера
– Григ, Григ, Григ, – рассмеялась Ольга своей ослепительной улыбкой. Не в этой улыбке было что-то нездоровое, зловещее. – Человек часто не в состоянии контролировать свой мозг, свою психику. Кстати, вам известно, что мозг, психика, душа – вещи нематериальные. И они, если хотите, вне человека.
Поэтому мы с вами в этом вряд ли сумеем разобраться.
И едва произнеся последние слова, дверь моей камеры вызывающе скрипнула. На пороге появилась мерзейшая компания, с которой я уже имел честь познакомиться.
– Вы что-то упомянули о психике и душе? – прогнусавил попугай Ричард, одной лапой цепко схватившись за ярко-полосатый пиджак Брэма, а другой лапой прижимающий бутылку вина. При этом он сильно пошатывался на плече своего коллеги.
– О, психика и душа – это самые тайные вещи на земле, – продолжил за Ричарда Брэм, также пошатываясь и держа в руке еще одну бутылку вина. – Кстати, когда в последний раз я на эту тему спорил со своим двоюродным братом, тоже, кстати, Брэмом, он посмел заметить, что психика и душа – это привилегия людей.
Но я легко в пух и прах разбил его без основательные доводы, и в доказательство завел себе друга, – Брэм дружески похлопал Ричарда по рукаву ярко-полосатого пиджака. – Ведь так, Ричард?
Ричард в ответ только усмехнулся и свою кривую усмешку залил очередной порцией вина. Но не рассчитал. Вино пролилось на его пиджак. Только тут я заметил, как на груди препротивнейшего животного вызывающе блестит маленький серебряный крестик. Я стал лихорадочно искать свой крестик, который когда-то мне подарила Мышка и со страхом обнаружил, что его нет. Я вскочил с места и одним прыжком достиг Ричарда. И схватил за шнурок, на котором болтался крестик. И с ужасом обнаружил, что это мой.
Мой подарок, который когда-то именно мне сделала Мышка.
– Как… Как вы посмели… Вы… Вы – вор! Вы… – я задыхался и не находил нужных слов.
Ричард недоуменно пожал широкими вставными плечиками и покосился совершенно красным глазом из-под очков на Брэма.
– Ты понимаешь, о чем этот тип? Я лично ничего не понимаю.
– Я присоединяюсь к твоему непониманию, – ответил Брэм, заливая свой ответ вином.
– Этот крестик совсем недавно был на моей груди! Вы не имеете право! Это антизаконно!
Ричард противно хихикнул.
– Этот убийца еще смеет болтать о законе. А мы, кстати, дорогой Григ, имеем право на конфискацию твоего имущества. Тем более, если оно является важнейшей уликой. У нас, к твоему сведению, имеется разрешение, – и он вытащил из внутреннего кармана какую-то пожелтевшую бумажку и помахал ею перед моим носом.
– Так что все по закону. Поверь, тебе этот крестик уже ни к чему, а мы его постараемся вернуть законному владельцу.
Я уставился на него непонимающим взглядом.
– Именно, – поддакнул Брэм. – Ей он гораздо нужнее.
– Кому? – также ничего не соображая, спросил я.
– Как кому! – округлил свои налитые глаза Ричард. – Твоей девице, дорогой Григ, которую ты так жестоко пришил.
– Я не… – и я вновь бросился к нему, но Брэм одним движением руки меня остановила – Успокойтесь, Григ, неужели вы думаете, что мы приехали из столицы в эту дыру, чтобы развлекаться и пить вино? Кстати, у вас абсолютно не умеют делать вино. Да, так о чем я? Так вот, мы приехали, смею заметить, чтобы провести кропотливое, честно скажу вам, неприятное расследование. Но наши старания окупаются, поверьте. И, поверьте, виновный будет наказан. Тело уже найдено…
– Тело, – пробормотал я, побледнев. – Тело найдено…
– Именно! Наконец-то вы начинаете соображать, – прогнусавил Ричард и довольно потер свои когтистые лапы. – Тело найдено и чтобы ему неплохо лежалось в земле, вернее, под землей, мы должны выполнить долг – вернуть то что ему принадлежит по праву. Хотя…
– Что – хотя? – я поднялся на него потухший взгляд.
– Хотя это трудно уже назвать телом. Но душе… Вы разве не слыхали, Григ, что душа бессмертна? Вот душе мы его и вернем, – и Ричард вызывающе, назло мне, схватился за крестик и повертел в руках. Он засверкал, словно на солнце, хотя солнца сегодня не было и в помине. – Может, Григ он когда-то вам и принес удачу, – не унимался гнусавить Ричард, – так пусть он теперь принесет покой и удачу ей, несчастной, загубленной, несправедливо погибшей в расцвете лет, – и Ричард нарочито громко всхлипнул. И залил свою горькую речь вином.
– Кстати, Григ, – все так же продолжал всхлипывать безутешный Ричард. – Не желаешь взглянуть на ее несчастные останки?
– Нет, не желаю, – вяло пробормотал я.
– Зря, Григ, может быть, это и натолкнуло твою грешную душу на очищение.
– Перестаньте! – выкрикнул я. – Сейчас же перестаньте!
– Но почему? – непонимающе спросил Брэм. – Там можно многое почерпнуть для себя. Ее цветной сарафан почти не потерял своего вида, правда полностью выцвел. А ее волосы, кстати, так и остались огненно-рыжими. Вот, правда, лицо… В общем, лица уже как-то нет. Вместо глаз – дыры. А вместо губ…
Я уже не мог держать себя в руках. Я бросился к двери, загороженной решеткой и стал отчаянно биться о нее головой, вцепившись руками в железные прутья.
– Это не правда! Я не мог! Это не правда! Выпустите меня отсюда! Это не правда!
Холодные пальцы чуть сжали мою дергающуюся шею.
– Вам нужна помощь, Григ, – услышал я за спиной ровный голос Ольги, – ваши нервы на пределе.
Поверьте, Брэм и Ричард прекрасные психотерапевты.
Они вам обязательно помогут, поверьте. Я оставляю вас с ними наедине…
Я смотрел на нее совершенно обезумевшим взглядом и у меня не было сил вымолвить ни слова. Больше я уже не хотел слов. Я их боялся…
Фил
Я шел по городу, насвистывая Моцарта. Не знаю почему, но сегодня мне хотелось петь, вернее свистеть его сумасшедшую музыку. Я понимал, что это не кстати. Мой близкий друг попал в большую беду. Но я по-прежнему не мог не любоваться яркими блика ми солнца на деревьях и домах, я не мог не смотреть солнцу в лицо и лукаво подмигивать ему. Я не мог не петь Моцарта.
Ведь не на наше несчастье в мире ничего не изменилось, и мир, как всегда, ликовал, играл, забавлялся с солнцем.
К тому же я решил, что дела моего друга не так уж безнадежны. А, возможно, это воздушные поцелуй Ольги придал мне силы. Я направился к своему дому. Дом – это слишком громко сказано. Это было коричневое сооружение, похожее на разваленный сарай, в котором мог поместиться разве только я и, возможно, кто-то еще один, маленький, веселый и плюющий на разукрашенный дорогой мир. Кто-то очень похожий на меня. Я бесконечно обожал свой домик, свой скрипучий диван без ножек, на котором я любил подолгу лежать, свистя в потолок. Я обожал свое запыленное окошко и свой ярко-зеленый фикус, стоящий одиноко в углу, который я очень ценил, как ценил все живое.
Я шел домой, насвистывая сумасшедшего Моцарта. И, уже приближаясь к цели, вдруг резко затормозил. Такого еще не бывало! К моему дешевому сарайчику не то чтобы не подъезжали машины, не то чтобы не ступала нога человека, но даже облезлые коты и те старались обходить его стороной. Разве что птицы. Единственные живые существа, кого тянуло к моему захламленному, запыленному, беспардонному миру. Они влетали в окошко, пели мне утренние песенки и я им частенько подпевал.
Но сейчас, сегодня, в эту минуту, я, привыкший ничему не удивляться, все-таки удивился.
Напротив моего дома растянулась длиннющая очередь.
Я не знаю, зачем они стояли, поскольку продать им мне было абсолютно нечего. Разве что произошло у меня в квартире землетрясение или наступил ледниковый период. Меня даже захватил азарт. Я едва пробился сквозь эту гудящую толпу, радуясь и ликуя и по-прежнему насвистывая любимого Моцарта. И тут только заметил в голове очереди Глебушку и его однорукую подружку. Чувство некоторого беспокойства прокралось в мое сердце, но я сумел его задержать.
– Привет, Глебушка! Что случилось на белом свете?
– Гром, что ли, грянул? – только и успел сказать я на свою голову. И тут же грянул гром. Глебушка почему-то возликовал.
– Я же говорил! Вы слышите? Я же говорил!
Толпа загудела еще громче. И все почему-то принялись хватать меня за рукава, за майку, протягивая деньги и бутылки водки. Водку я скромно успевал кое у кого ухватить.
– А собственно, в чем дело?
Но Глебушка не унимался.
– Он может все! Вы слышите гром?
Я недоуменно посмотрел на небо. Гром, действительно, гремел на всю мощь.
– А в чем, собственно, дело, Глебушка?
– Тысячи, миллионы людей что-то желают в жизни, а ты, Фил, еще смеешь спрашивать в чем дело?! Вот я, к примеру, а моя бедная подружка, а несчастный старичок-профессор так и не попавший на Кипр? А эти глубоко несчастные люди! Твое слово, Фил, и ты осчастливишь весь мир!
Честно говоря, я понятия не имел, чем смогу осчастливить этот бедный мир. Кто б меня сделал счастливым!
– Глебушка, поверь, я тоже мечтаю о счастье, – начал было я, но подружка Глебушки перебила меня своим писком:
![Елена Сазанович - Смертоносная чаша [Все дурное ночи]](/uploads/posts/books/154688/154688.jpg)