Надежда Нелидова - Свекруха
Когда узнала, что её дочку «разлюбили», только поникла головой. Вздохнула и сказала:
– Что делать. Видно, сердцу не прикажешь.
Да за что же ей такое?! Почему как стервоза, недостойная бабёнка – так непременно с мужичком под боком. (Да взять хоть Анну: характер крученый-верченый, далеко не сахар и мёд). А вот таких женщин: милых, кротких, беззащитных, – в упор не замечают.
Попадись на её место халда – воткнула бы руки в бока и завизжала как поросёнок:
– Караул, люди добрые! Поматросил и бросил мою дочку! Подлец! Четыре года мурыжил мою кровиночку! Завёз в чужой город, вволю попользовался – а теперь не хороша ему стала! Женись, подлюга! Она тебе лучшие годы жизни отдала! Не женишься – я тебе устрою сладкую жизнь!»
Девочка пошла в маму – гордая. Ушла, вернее, в слезах убежала, что называется, с одной зубной щёткой. Второпях оставила по мелочи: тапки, горшочки с геранями, варенья-соленья, пакет с картошкой. Какие-то сиротливые полотенчики, кухонные рукавички, потешного медвежонка…
Девочка вместе с сыном ходили по магазинам, вместе вили гнездо. Покупали шторы, посуду, что-то из мебели, люстры. На сыновние деньги – но вместе. Значит, общее.
Ох, сынок, не знаешь ты женщин. Попадись тебе другая – сейчас бы бегал по судам высунув язык. Делил бы всё до последней ложки. Хотя ты не такой, конечно, отдал бы всё.
Свидетели в суде (соседи и твои друзья) уныло кивали бы: да, истица с ответчиком вели совместное хозяйство… Во время сожительства было приобретено следующее имущество…»
Да и ей некогда бегать по судам. Работа – не дай и не приведи Господи, пожирающая время, здоровье и жизнь. Учитель географии в пятых-шестых-седьмых классах. Самый вреднючий, мерзопакостный возраст.
Школа обслуживает окраину, бывшую рабочую слободу – можно сказать, местный Гарлем. В городе его называют РАйон-бич с ударением на первом слоге.
Там что ни вечер: пронзительные завывания милицейских сирен. «Хрущобы» озаряются кроваво-синюшными проблесковыми огнями. Ежевечерняя дискотека «Авария» во всей красе.
Перед первым сентябрём девочка обегала весь город, все школы: штаты всюду набраны. И только в эту школу, на эти классы, на эту мелкую шпану, на дикую дивизию желающих не нашлось. Опытные учителя шарахались и открещивались: свят, свят, свят. На неё, новенькую дурочку, и сбросили, прости господи, отбросы общества.
В классы бандючат, по ходу, требовались вертухаи с винтовками, овчарками, колючей проволокой и вышками по периметру. Но вертухаи дураки, что ли: у них работа по сравнению с учительской не бей лежачего. Жучь трепещущих от ужаса зэков да поплёвывай на кончик начищенного сапога. Курорт с санаторием. Это вам не современная средняя школа в спальном районе.
Анна как подумает, что девочка каждый день один на один выходит к этим… К бешеным малолеткам, отпрыскам алкашей и наркоманов… Тощенькая, прозрачная, бронхитная, вечно покашливающая, пошмыгивающая зябким носиком…
Раньше у неё был какой-никакой тыл: свой дом и свои стены, которые помогают. Почти свои… Свой парень, который выслушает, пожалеет. Тоже почти свой.
Обнимет, поцелует, качнёт головой: «Ищи нормальную, спокойную работу. Всё здоровье в школьном аду потеряешь». Парень, который вот-вот сделает предложение и женится… Может, сделает… Может, женится.
Он-то себе найдёт пару, мужикам у нас испокон веку вольготно. А ей и искать некогда, какие вечеринки, какие женихи. Ноги бы доволочь до дома. Вместо женихов – уроки в кишащем гадёнышами серпентарии, кучи домашки, классное руководство, открытые уроки, планы, проверки ГОРОНО.
Ох, эти крутобёдрые, грудастые, задастые тётеньки из отделов образования! Цель и назначение которых: всячески злостно, изощрённо, с наслаждением гнобить, унижать, издеваться, отвлекать от работы, мешать, совать палки, подставлять ножку, дёргать, терзать, мучить и отравлять жизнь без того забитых, бесправных учителей. Этих бы отъевшихся церберш – да бросить каменными бюстами № 6 на пятые-шестые-седьмые классы. А ну, кто кого сгрызёт?!
Анна, к счастью, не учитель, Бог миловал, но сама из учительской династии. И вот уже третье поколение окружающих учителей спроси: кто враг учителя № 1, кто тормоз всей системы образования? Возденут исхудалые руки и в один голос возопят: он, не к ночи будь помянут, родимый отдел образования, вкупе с завучами-садистами и директрисой!
Ну это так, к слову, накипело…
Сын утешает Анну: что если она и сыграла чёрную роль – то совсем чуть-чуть. И даже хорошо, что всё произошло до брака. До возможного рождения ребёнка.
– Что «всё»? – добивается Анна. – Что вдруг между вами произошло?
Да не вдруг. Постепенно. Сначала он начал поглядывать на других девушек и – о стыд! – тайно желать их. («Глупенький! Все мужчины полигамны. Все воровато посматривают налево, любуются красивыми женскими фигурками – а возвращаются домой к одной, единственной»).
Потом он с ужасом начал чувствовать охлаждение. Что с ним живёт абсолютно чуждый по духу человек.
– Понимаешь, мама: будто рядом живёт, двигается, ест и спит мумия, живой труп!
Сын со своими красочными метафорами – достойный отпрыск своей матери. Анна – типичная русская интеллигентка. Исподтишка наделает пакостей и гадостей, а потом долго и бурно, со смаком рефлексирует на публику.
Заламывает руки, обильно посыпает голову пеплом. Со вкусом, подробно страдает, бичуя себя. «Вот я какая дрянь! Вот я какая сволочь!». Типа, надеется, что ей за содеянное будет выдана индульгенция. Шиш тебе, а не индульгенция, не спасение души.
…Вот она, Анна, держит в руках собственноручно растерзанный ею плод под названием Несбывшаяся Любовь. Он ещё не совсем трупик: шевелится, пульсирует, кровоточит. Но сын, у которого самого в последние дни лицо почернело, сказал, что это уже труп, реанимации не подлежит.
Если в таких муках отмирает чувство – значит, всё-таки это было настоящее, большое чувство? Иначе бы разбежались оба с облегчением. И уж если образовалась ситуация «палач-жертва», то не дай бог оказаться в роли палача.
Анна теперь не может видеть на улице девочек её возраста. Эти жалкие жиденькие курточки, шапки с полудетскими помпонами, с заячьими смешными ушами, дешёвенькие сапожки… Невзрачная девочка с пышным именем Венера. Сердце сжимается и обливается кровью.
Она, Анна, сидит за компьютером, препарирует ситуацию. Распяливает хрупкие, осыпающиеся пыльцой крылышки убитой любви, прикалывает булавками. И плачет над бабочкой, одновременно деловито подкручивая колёсики микроскопа, чтобы ловчее было смотреть.
А что чувствует сейчас девочка?! Возможно ли понять весь ужас её положения? С какими мыслями она ложится? С какими встаёт? Плачет ли ещё, закрываясь в ванной съёмной квартиры и выходя с красными глазами – или потихоньку в ней отболело, перегорело?
В чём её вина? Встретила, полюбила, несмело строила планы, мечтала о семье. И вдруг – наткнулась на необъяснимую, глухую неприязнь, упрямое отторжение со стороны будущей свекрови. И была этой необъяснимой холодностью зажата, скована, заморожена. Тут не то что в мумию превратишься.
За что с ней так?! Она ведь только начала жить, она никому не делала зла. Тянулась к любви, как всё живое на земле, как травинка к солнцу.
Девочка уже была не девочка в общеизвестном смысле, когда встретила сына. Значит, в её жизни уже было предательство, а может, не одно.
Какому-то ласковому кобельку поверила, доверчиво отдалась. А тот, первый, ушлый, поимел своё, оторвал зубами кусочек девичьего тела и души – и переметнулся к другим. К более ухватистым, опытным, клешнятым. С более плодовитым чревом: тут же залетят и, пока пузо на нос не полезло, потащат в загс. Попался, скользкий налим: небось не вывернешься.
А у девочки – снова облом с Анниным сыном. Снова предательство. Да сколько же можно?! Анна запоздало говорит сыну: «Она ведь не делала мне ничего плохого». Расспрашивает:
– Ты полностью исключаешь возможность примирения? Может, всё ещё образуется? Говорят, склеенный горшок два века живёт.
– Мама, тебе доставляет большое удовольствие искусно ковыряться в ране? Как жить, если кончилась любовь?
– Да ведь возвышенная, всепоглощающая любовь скоротечна, всегда уходит.
– А другой мне не надо, – отрезает сын.
А может, Анна всё драматизирует? Сколько вокруг молодых сходится-влюбляется-разбегается. Проверяют свои чувства, живут в так называемом пробном браке…
Есть у Анны умная-разумная родственница, назовём её Умница. Их росло трое детей в семье: Умница и два брата. Она ненамного была старше братишек, но, так получилось, взяла на себя роль строгой матери.
Внешне Умница – сама приветливость, гостеприимство и мягкость. Личико круглое как шанежка, как сияющее солнышко. Не говорит – уютно, умиротворяющее воркует, журчит, льётся ласковым ручейком. Вся расплывается в умильных ямочках, улыбочках, родимых пятнышках, бородавочках-изюминках. Пышная сдобная булочка с изюмом. Это снаружи. А внутри – кремень. Всё у неё расписано по плану.
