Сергей Носов - Страница номер шесть (сборник)
– Не совсем... Впрочем, да... Разумеется, да.
Застонал водопроводный кран, что-то с прокладкой.
– Вам бы отдохнуть, голубчик, вам бы на море... Солнечные ванны, морской воздух... Чайки кричат, а вы плывете себе на корабле... аргонавтом себе, понимаете ли, Ясоном... Ась?.. Там – берег Тавриды, там – берег Эллады... скалистые острова!.. Кипр... Родос... Пиренеи!.. что там еще?.. Колыбель цивилизации, голубчик!.. А корабль белый-белый, палуба чистая-чистая, кухня... кухня, скажу вам, одно объеденье... Женщины... Какие женщины!.. Музыка!.. Вы про музыку мне не рассказали... я имею в виду ваши сны бесподобные... ведь снится же музыка, снится?..
– Да, мне часто музыка снится.
– Не только, наверное, снится? Вам и наяву мерещится музыка, не так ли?
– Я бы не сказал «мерещится». Это не галлюцинации. Просто звучит во мне музыка, вот и все.
– При том, что у вас начисто отсутствует музыкальный слух, и вы не способны напеть даже самую простую мелодию?..
– Откуда вы знаете?
– Я же врач.
– Да, это так. Я как Бетховен, только Бетховен был глух, а у меня отсутствует слух.
– Отлично сказано! Отлично!.. Послушайте, голубчик, я буду с вами предельно откровенен. У меня хронический простатит, ужасно запущенный. Не удивляйтесь, если врач, то и не болеет? Болеет, болеет... Я что хочу сказать? У меня постоянный зуд в промежности, непрекращаемый. И когда чай пью – зуд, и когда оперу слушаю – зуд, и когда с вами беседую, вот сейчас – зудит, зудит, зудит... Скажите мне, пожалуйста, с вашей музыкой не так ли происходит?.. Что-то ведь есть общее, а?
– Да как же можно сравнивать музыку с зудом?
– А я и не сравниваю. Я не про эстетику говорю, я про природу восприятия... Ведь есть аналогия, нет?
– По-моему, нет.
– А по-моему, есть, – убеждая себя самого, сказал Подоплек. – Кстати, как у вас насчет мочеполовых органов, все ли в норме?
Я ответил:
– Не жалуюсь.
– Но... скажите мне, доктору, я никому не скажу, я знаю, у вас в семье не все хорошо, дело житейское, давно ли вы имели последний контакт?
Я сказал:
– Как посмотреть.
– То есть после травмы ни-ни?
– После травмы ни-ни.
– А почему?
– Знаете, я об этом не задумывался...
– Хорошо, хорошо... Еще вопрос. Гепатитом болели?
– Нет.
– Слава Богу, – сказал невропатолог. – Не пейте, не курите, проветривайте каждый день помещение, возьмите себе за правило каждый вечер выходить на прогулку, ешьте больше овощей, больше витаминов, клюкву купите, сейчас она есть, помните, что за вами кровь и моча, приходите ко мне, когда захотите, я приму вас в любое время. И еще. Никому не рассказывайте о нашем разговоре.
Глава шестая БЕЗ ГАЛСТУКА
1
Что надо пружина. Хлоп!
Входная хлопнула. У меня за спиной. И я в темноте очутился. В кромешной.
Рука искала перила, нога – ступеньку. Не нашли: ни та ни другая – ни того ни другого. Пришлось назад попятиться и приоткрыть дверь ногой для пущей видимости, светлее не стало, но хотя бы теперь было во что всматриваться, – радуясь, что не угодил в подвал, я выбирал направление шага.
Хлоп! – и с подхлопом.
У меня не было спичек. Уважающие себя люди тогда ходили с фонариками.
Я был на втором, когда дверь отворилась на третьем.
– Олег, это ты? – голос Юлии.
– Я, – ответил я по-немецки.
Поднимался, встречаемый.
– Лампочки гады воруют... Я слышала, ты внизу грохотал... Осторожно...
В светлом прямоугольнике – в светлом платье. Почти светящаяся.
– Пришел все-таки.
Стоит, светлая.
– Здравствуй, – говорю, входя.
Я пришел последним, как оказалось. Из-за нее.
Не последним – из-за нее, а пришел из-за нее – вообще. Если бы ее здесь не было, я бы вообще не пришел. Боялся, не будет.
Вешаясь на вешалку в прихожей:
– У нас тоже света на лестнице нет никогда. Ввернешь – сразу выкрутят. (Честно говоря, я никогда не ввертывал. (И не выкручивал.))
– У вас понятно, у вас барахолка рядом.
– А где все?
– Там. – Небрежный взмах рукой в сторону комнаты.
Узнаю голос Долмата Фомича, он что-то читает. Его слушают.
– Слушай, Юлия, ты умеешь завязывать галстук? Я не помню как. Разучился.
Достал галстук из кармана. В самом деле, забыл. Никакой задней мысли.
– Пойдем к зеркалу, – сказала Юлия.
Однако не все в комнате, двое на кухне. Готовят. Оба в передниках, оба на меня уставились, любопытствуют, кто такой.
– Это Олег Николаевич, – говорит Юлия, проводя меня мимо кухни по узкому коридору.
Успеваем раскланяться.
Кроме них и Юлии, о моем появлении никому не известно.
– А кто такие? – спрашиваю.
– А черт их знает. Всех не упомнишь.
Вошли. Юлия свет зажгла. Трельяж. А вошли, стало быть, в спальню.
На стене – ню. Мясисто-розовотелое.
– Идеал женской красоты Долмата Фомича?
– Не думаю, – сказала Юлия.
Занавески не задернуты. Дерево за окном. Кусок Загородного проспекта. Обрезан двумя домами. Первый план – темный двор, второй – движение, пешеходы, машины, люминесцирующие витрины.
– Как в кино, правда?
– Только, – уточняю, – экран узкий.
И вот открытие:
– Смотри-ка, – показал я на форточку. – Московская. Наружу открывается.
– А как надо? – спросила Юлия.
– В Москве наружу, а у нас внутрь. Я в Питере ни у кого наружу не видел.
– Никогда не задумывалась. Начнем?
Начнем. Обдаваемый запахом ее духов, я послушно вытянул шею и выставил вперед подбородок, пальцы Юлии закопошились у меня на горле. Ее пальцы пахли кинзой. Резала, наверное.
– Сейчас на Сенной, – продолжал я тему лампочки, – даже перегоревшие продаются.
– А кому они нужны? (Узел у нее не получался.)
– Тем, кто ворует. Очень удобно на службе... Будто сама перегорела... На место хорошей вкручивают перегоревшую... А ту – себе.
(Что-что, а нравы Сенной я изучил основательно.)
– Не крути головой, – сказала Юлия.
Очень сосредотачивалась.
Две вертикальные складки выступили на переносице, губы шевельнулись, как если бы захотела дунуть в свисток, но обуяло сомнение.
Я в зеркало посмотрел. В зеркала. Их было три (трельяж). В одном никого не было, в другом она завязывала галстук (для чего зеркало, кстати, не обязательно было), а в третьем (вид со спины, с ее спины) изображалось ущербное что-то – недообъятие, – она на грудь ложится ему, а он, как истукан, руки по швам и голову задирает. Что-то вроде. И все вертикально.
– Не вертись.
Вот именно. Я положил ей руки на талию – для устойчивости. Зеркальная композиция запретендовала на смысл. Юлия, голову назад откинув и не переводя взгляда, словно обращаясь к неполучающемуся узлу и как бы в задумчивость погружаясь, тихо спросила:
– Так?
Риторический гибрид насмешливости и заинтересованности.
– А давай, – сказал я, – дернем отсюда.
– Это невозможно, – сказала Юлия.
– Почему? – спросил я, сочетая пальцы в замок у нее за спиной и в кольцо ее замыкая.
– Потому что есть обстоятельства, – нараспев проговорила Юлия, ровно настолько сопротивляясь моему замыканию, насколько требовалось это для продолжения манипуляций с галстуком. Впрочем, к последнему интерес у нее явно падал. Все равно не получалось.
– Тебе не нужен галстук, – сказала Юлия с грустью в голосе. – Выброси его к чертовой матери.
– Куда? – спросил я, слыша, как бьется сердце.
– В окно.
Тут она выпрямила руки и освободилась.
Я подошел к окну и выкинул галстук в форточку. К чертовой матери, в псевдомосковскую форточку Долмата Фомича.
Галстук издевательски повис на дереве.
– Легко берется на слабо, – сказала Юлия в пустоту с таким видом, словно кому-то сообщала, подобно тайне, важнейший пункт моей характеристики.
Я молчал.
– У жены хозяина дома будут проблемы, – сказала Юлия, глядя на галстук, повисший на дереве.
Я спросил:
– Жена здесь?
– Чья? – спросила Юлия.
– Фомича, хозяина дома.
– Здесь, – ответила Юлия.
– Юлия! Юлия! – послышался женский голос. – Где Юлия?
– Вот. Спохватились.
– Если так, – сказал я, – надо его скинуть чем-нибудь.
– Не надо, – сказала Юлия. – Сам упадет. Идем.
Мы вышли из комнаты.
По прихожей бродили библиофилы.
Коллоквиум окончился. Время кулуарных бесед.
2
Зоя Константиновна – нос к носу. Это ей принадлежал возглас: «Юлия! Юлия!»
– Юлия!.. – начала было библиофилка, но, увидев меня, осеклась и ошарашенно вымолвила: – Олег Николаевич, вы здесь?
– Да вот, – сказал я, – зашел.
– Мы вас ждем, ждем, а вы... а вы... – приходила в себя Зоя Константиновна. – А вы тут, оказывается. В этой комнате...
Не надо было оправдываться, да уж теперь что жалеть.
– Мне Юлия помогала... – сказал я, сократив кое-как фразу (потому что «галстук завязать» за отсутствием такового было бы очень странно договаривать. Да и вообще, почему я должен отчитываться?).
– Юлия, где горчица?
– Надо спросить у Мукомолова... Он в портфеле принес.
– Олег Николаевич! Здравствуйте! – подошел малознакомый библиофил.
– О, кто пришел к нам, Олег Николаевич! – воскликнул другой.
