Виктория Токарева - Мои мужчины (сборник)
Работы было не много, но одиночество убивало. Сидела как в карцере. Даже у певицы в вонючей комнате было лучше. Бабка – интересная, что-нибудь рассказывала. Говорила она ярко. Старость не съела ее память. А здесь ей ничего не рассказывают, никто не считает ее человеком, кроме алабая.
Татьяну начала посещать депрессия, а именно равнодушие, отвращение к людям, – все в точности, как у Анны Карениной, когда она ехала на станцию Обираловка. Но бросаться под поезд Татьяна не собиралась, да и поезда нет. Она просто однажды, дождавшись очередной зарплаты, собрала манатки и покинула дом. Пусть его охраняют другие. Она здесь никому не нужна, и ей тоже никто не нужен, кроме алабая. Напоследок она наварила ему каши и вывернула в нее остатки сала со шкварками. Это была пятница. А в субботу приедут хозяева и разберутся сами в своей новой ситуации.
Гуд-бай, Америка-а!..
Мой дом оказался третьим местом пребывания Татьяны.
Здесь никого не надо переворачивать, все ходят на своих ногах. Питание вместе со всеми. Что хозяева, то и она. Проживание в отдельной комнате с телевизором. Можно подняться к себе и уединиться, что совершенно необходимо каждому взрослому человеку.
Все неплохо. Но счастья хочется.
В Москве работали односельчане Татьяны. К ним она уезжала на выходной, чтобы прикоснуться душой.
Это в основном были нестарые, зрелые, одинокие бабы, жаждущие любви. Они познакомили Татьяну со строительным рабочим по имени Данил. Данил – верующий, адвентист седьмого дня. Адвентисты ждут прихода Мессии, который явится, воскресит мертвых и восстановит справедливость.
– А как он придет? – спрашивала я.
– С неба, – отвечала Татьяна.
– А как мы узнаем?
– А это будет видно и слышно.
Как придет Мессия – детали. Главное в том, что адвентисты не разводятся. Они женятся раз и навсегда, так что Татьяне с ее любовью ничего не светило.
Данил принимал ее ласки в пустой квартире, которую он ремонтировал. Квартира – как после бомбежки, стены разломаны, матрас на полу, цементная взвесь в воздухе, но какое это имеет значение, когда настоящая любовь.
Татьяна возвращалась на работу в мой дом, – серая от бессонной ночи, без сил и без желания заниматься чем-либо.
Я входила в положение. В конце концов, можно один день просидеть на бутербродах.
Мы с Катей жарили хлеб, сверху накладывали копченую грудинку и были совершенно счастливы.
Татьяна была ко всему равнодушна, переживала разлуку с любимым.
– А он тебе конфеты дарит? – между прочим спрашивала я.
– Нет. Какие конфеты? Они денег стоят. А у него трое детей.
– А цветы дарит? – не отставала я.
– Зачем цветы? Я что, невеста?
– А слова говорит?
– Не говорит. Что он может сказать? Он связан по рукам и ногам.
– Тогда что? – не понимала я. – Молча трахает и все?
Татьяна подозрительно на меня смотрела. Подозревала подвох, но никакого подвоха не было. Все и так ясно.
– Он просто пользуется тобой на халяву, и все, – говорила я. – Нашел дуру…
Татьяна вскакивала из-за стола и начинала рыдать.
– Плачь, – разрешала я. – Может, поумнеешь. Все-таки надо себя уважать.
Татьяна подозревала меня в цинизме, в отсутствии романтики. Но все же мои слова в нее запали и проросли, как семена.
Однажды Татьяна простудилась, и Данил приехал ее навестить. К тем же односельчанам.
– Голодный приехал? – спросила я.
– Да.
– И ты встала с температурой и пожарила ему картошку с колбасой…
– А вы откуда знаете? – удивилась Татьяна.
– Догадываюсь. А шоколадку привез хотя бы?
– Нет.
Дальше я не комментировала. Деньги Данил отсылал семье, это понятно. Но какова роль Татьяны? Тоже понятно.
– А адвентистам можно изменять своим женам?
– Нет, наверное.
– Тогда почему он одно соблюдает, а другое нарушает? Какой-то непоследовательный у тебя адвентист.
Татьяна задумывалась, и все кончилось тем, что она стала его избегать, потом и вовсе бросила. Он звонил, настаивал, но в Татьяне что-то оборвалось. Она ему не верила. И даже не это: она предоставляла ему качественные трепетные чувства, а отзвука не слышала. И перспектив никаких. Что душу рвать?
Какое-то время Татьяна не ходила на выходные. Эти дни назывались накопительные. Она копила их в счет отпуска. Сидела при доме. Научилась хорошо готовить. Превратилась в прекрасную и преданную домработницу. Я ее ценила и часто спрашивала вслух:
– За что мне такое счастье?
Я была освобождена от домашних дел, могла полностью принадлежать профессии, могла ходить по гостям, могла дружить, интриговать, часами сплетничать по телефону, – жить полноценной жизнью. В сплетнях есть терапевтическое воздействие, в этом их смысл. Полезная вещь.
Время шло. Татьяна нашла себе армянина. Где? На базаре. Он ее приглядел и подкатил. Буквально. На грузовике.
С армянином обозначились расплывчатые перспективы, но он был страшный на лицо и почти совсем не знал русского языка. Постоянно звонил по телефону и мычал, как глухонемой. Я звала его Герасим.
Герасим перевозил с птицефермы битых кур. Татьяну кормил исключительно курами. Она уже их видеть не могла.
Герасим узнал о проблемах Татьяны и предложил поехать вместе к ней на родину и помочь с ремонтом. Но Татьяна стеснялась привозить Герасима в поселок. Соседи помнили ее красивого мужа, и представлять страшного мычащего Герасима ей было унизительно. Она зависела от общественного мнения. Отсутствие внутренней свободы.
Их романтические свидания происходили в грузовике. Зимой было холодно, и Татьяна в конце концов застудила себе плечевой сустав.
Она сидела неподвижно, как птица с перебитым крылом.
– Если ты не любишь этого Герасима, зачем он тебе? – спросила я.
– Досуг, – коротко ответила Татьяна.
Она хотела как-то наверстать упущенное время. После смерти мужа жила монашкой, потому что в поселке были строгие нравы. Полагалось соблюдать верность покойнику.
Вырвалась в Москву с робкой надеждой на счастье, но, как говорила моя мама: «К нашему берегу подплывет як не говно, так палка».
Татьяне стал звонить сын-алкоголик. У него появилась невеста по имени Жанна. Эта Жанна решила поехать поработать в Турцию, ей нужны восемьсот долларов на дорогу. Татьяна решительно отказала, будет она палить деньги на какую-то сомнительную Жанну. Сын стал рыдать в трубку. Татьяна не сдавалась.
Я взяла у Татьяны трубку и строго спросила:
– Не стыдно вымогать у матери деньги?
Он на секунду замолчал. Ничего не ответил. Этот мой вопрос был совершенно лишний. Какая разница – стыдно ему или нет? Нужны восемьсот долларов, их надо выколотить любой ценой, иначе Жанна откажет ему в сексуальном обеспечении.
Сына звали Вова. Он звонил по шесть раз в день, – умолял, угрожал, шантажировал, обещал, что вернет. В конце концов материнское сердце дрогнуло, и Татьяна послала ему восемьсот долларов.
Через месяц Жанна сообщила, что нужны новые восемьсот долларов – вернуться обратно. Работа, которую ей предложили, – в борделе. Нагрузка очень большая, а денег мало. Овчинка выделки не стоит. Жанна хочет вернуться к Вове, нужны восемьсот долларов.
Вова понял, что надо немедленно спасать любимую и высылать деньги на билет. Где их взять? У матери. Снова начались звонки с утра до вечера. Татьяна пользовалась исключительно моим телефоном, чтобы не тратиться на свой мобильный. Ее деньги – драгоценность, а мои деньги – мусор.
Мой телефон постоянно звонил, там то мычали, то рыдали басом.
Телефон – это мое пространство, и я не люблю, когда его замусоривают чужими проблемами. Но что делать? Татьяна – не посторонний человек, и кто ей посочувствует и поможет, как не я? И на кого ей опереться, как не на меня?
Я догадалась, что Жанна разводит Вову, а может, Вова разводит маму, а может, они вместе, Вова и Жанна, принялись за бедную Татьяну. Я приказала Вове больше сюда не звонить и, когда слышала иногородний звонок, – отключала телефон. Вытаскивала из розетки.
Татьяна присутствовала при всем и была такая несчастная, что впору одолжить ей большую сумму, заплатить вперед. Но я знала, что после первого транша последует второй и третий, поскольку у денег есть отвратительная манера: заканчиваться. Как сказал Бернард Шоу: «Если бы деньги умели говорить, они говорили бы только два слова: “до свидания”».
Татьяна послала Вове следующую порцию денег. Какое-то время он не звонил, а потом все же позвонил и сообщил глухим голосом:
– Меня избили.
Оказывается, он где-то что-то украл. Возможно, у своих соседей. На селе этого не любят. И его избили. Не стали сдавать в ментовку, а наказали сами.
Татьяна зарыдала – уже не театрально, а натурально – и потребовала, чтобы Вова немедленно приехал в Москву. Она найдет ему здесь работу.
