Ильдар Абузяров - ХУШ. Роман одной недели
И чудо однажды случилось со мной. У одной двери я услышал призывный женский голос: «Входи, ну входи же…» В какой-то момент мне показалось, что это свыше обращаются именно ко мне. С верхнего этажа, что ли. Голос был не равнодушно-вокзальным, а таким трепетным, обиженным и нетерпеливым. Я подошел поближе и убедился, что это говорил домофон, он звал меня в тепло и уют.
– Ну давай, входи же. Уже вошел?
Бархатистый голосок. И я, поддаваясь его призыву, вошел внутрь, устремляясь к бархату и ковровому ворсу, к хрусталю и сверкающим хрустальным люстрам. Но уже в подъезде я наткнулся на ожидающего лифт мужчину с большим букетом бархатистых роз. Мы вместе вошли в лифт. И, выждав паузу, я после него нажал на кнопку двумя этажами ниже, чтобы затем побежать за поднимающимся лифтом.
Снизу я видел, как этот мужчина с цветами и бутылкой шипучего игристого обнялся с игривой женщиной у открытой двери тамбура. А потом дверь в семейное гнездышко захлопнулась, считай, перед моим сунувшимся с лестничной площадки носом.
– Проходи скорее, ужин остывает, – сказала женщина за дверью тем же бархатным голосом. Но теперь я точно знал, что этот голос был обращен не ко мне.
Хотя чудо уже свершилось. Эту ночь я проведу под крышей в подъезде. Вряд ли кто-то уже войдет или выйдет так поздно из своих нор. Да и мне редко когда удавалось так поздно попасть в подъезд.
Помню, в тот июнь ночи были все еще холодными. А вечерами жители проявляли чрезмерно жаркий интерес к подростку у порогов их жилищ.
8Ту ночь я провел на чердачной лестнице возле шахты лифта. Я лежал, постелив свое пальто, на тонких ступенях, ведущих в само небо. Иногда я вставал и выходил на крышу дома – дверь была открыта, – и мог видеть город с высоты птичьего полета.
Возвращаясь на чердак, я прислушивался к шипению и треску мотора лифта, как к писку и клекоту птенцов. Этот звук почему-то напомнил мне детство в больнице, голоса за дверью, шипение клизм и грелок, скрип колес каталок, на которых увозят больных на операцию, лязг пинцетов и шприцов в железных емкостях и звон градусников о толстостенные склянки. Спать неудобно, как на койке-рабице в больнице. Слишком узкое ложе с выпирающими сплетениями железной проволоки. Птицы и те смягчают каркас гнезда из веточек и прутьев листьями и мхом.
Лишь под утро, когда мне удалось немного вздремнуть, лифт заработал, как часы с боем и с гирями, – вверх-вниз. Бой происходил слишком часто, не давая мне толком заснуть. К тому же охрипшая кукушка внутри мотора что-то невнятное щелкала своим клювом. Вообще по работе этих часов можно отсчитывать ритм времени в городе. Один, два, три. К шести часам ритм набирает темп, ускоряется. А я лежал и думал: сколько квартир, столько и приблизительно людей должны выйти на работу. Если откидываем два нижних этажа и умножаем одиннадцать этажей на количество квартир на площадке и в среднем на полтора работающих жильца, то получается шестьдесят шесть.
9Надо считать до шишиги шестой, решил я, вспоминая военный грузовичок отчима ГАЗ-66, а лучше до ста, и тогда мне, возможно, вновь удастся заснуть. Но, досчитав до ста, я понял, что все мои прогнозы летят в тар-тарары – в шахту лифта. Это, только потом догадался я, местные алкаши с похмелья и старики от утренней бессонницы по десять раз поутру выходят на улицу в ожидании открытия магазинов.
Кстати о магазинах. Будь они прокляты, эти ранние вставания в магазины! Помню, как я сам бегал в магазин к шести утра. Если проблему жилья в первые дни я решил, то проблему еды никто не отменял. Голод – один из основных инстинктов – все настойчивее давал о себе знать.
Но долго голодать не пришлось. Однажды, проходя мимо стоящего у магазина фургона, я сам не заметил, как моя рука потянулась к еде. Я увидел, как разгружают лотки с пахучим хлебом, и какая-то сила заставила меня пойти на воровство.
– Тебе чего тут надо? – спросил меня вылезший из кабины шофер, когда я подкрался незаметно для грузчиков и уже собирался засунуть под куртку пару батонов. – Чего ты тут крутишься?
Я как-то и не сообразил, что он наблюдал за мной в зеркало заднего вида.
– Хлеба, что ли, захотел? – переспросил он, ухмыльнувшись.
– Да, – кивнул я, глупо было отрицать это после того, как шофер, наверное, минут пять наблюдал за моими маневрами.
– На, бери, не стесняйся, – протянул он мне целую буханку.
От его неожиданного щедрого жеста я зарделся, словно румяная корка в печи. Нет ничего унизительней, как брать хлеб без масла и икры из чужих рук.
– Нечего просто так давать, – сказал подошедший грузчик. – Их надо воспитывать. Пусть немного поработает и поможет нам разгрузить машину.
– А я и хотел помочь, – ухватился я за появившуюся соломинку, еще больше краснея.
– Вот и отлично, – сказал грузчик. – Бери лоток – и вперед с музыкой.
10Когда я с охватившим меня энтузиазмом принялся таскать хлеб, на меня вышел посмотреть весь магазин, не исключая хозяина. Грузчики тоже бросили работу, наблюдая за мной и улыбаясь.
– Ты откуда сам? – спросил он меня, не успел я закончить с разгрузкой.
– Из Нижнего Новгорода.
– Из Новгорода? – переспросил он. – У тебя прямо прописка новгородская есть?
– Есть.
– А сколько тебе лет? Шестнадцать есть? – Он так ставил вопросы, словно хотел услышать утвердительный ответ.
– Да. Только что исполнилось.
– А постоянно на хлеб зарабатывать хочешь?
Так у меня появилась моя первая работа. Впрочем, ненадолго. Для устройства мне нужно было иметь на руках санитарную книжку и пройти медкомиссию.
Через несколько дней я отправился в больницу, которую указал хозяин. Сначала меня не хотели принимать бесплатно, сославшись на отсутствие питерской прописки. Но потом один молодой врач пошел мне навстречу и помог. Врача звали Халид, он учился в медицинском институте и сам, наверное, не раз сталкивался с безденежьем и бесправием.
Но счастье мое было недолгим. Через пару недель хозяин сообщил мне, что не может меня взять.
– Я пошел узнать насчет тебя в пенсионный фонд. А мне сказали, что, оказывается, Нижний Новгород – это Нижегородская область.
– И что? – не понял я.
– Не получится тебе у нас работать. Закон такой есть. Что же ты мне сразу не сказал, что Нижний Новгород – это совсем другой город, на Волге.
– Так вы не спрашивали, где он находится! – возмутился я.
– Я тоже не знал. Я думал, это тот Новгород, что в Ленинградской области.
Что с него взять? Чурка он и есть чурка. Говорить о том, что просто Новгород – это Новгородская область, уже не имело смысла. Но не бывает худа без добра. Благодаря этой месячной халтуре я пережил самое тяжелое время акклиматизации. И познакомился с Халидом, которого потом рекомендовал в нашу группу.
11А теперь вот снова раннее утро, и я на улице. И лишь от воспоминания о шофере стало как-то не по себе. Ведь я тоже собираюсь тайно следить за людьми и уже наблюдаю. А тут еще откуда ни возьмись вдруг появился этот пьяненький мужик. Наверное, вылез из проезжавшей машины. А может, это сторож или охранник дома и он тоже за мной следит. Все друг за другом наблюдают. Нигде нельзя чувствовать себя в безопасности.
– Привет, как дела? – подошел ко мне забухавший мужик.
– Привет, – говорю я.
– Девушку, что ли, дожидаешься? – спрашивает он.
– Да! – киваю я, а иначе как объяснить мое присутствие здесь. – Жду, когда соберется, чтобы вместе поехать в институт.
– Красивая?
– Ага.
– А я так – проветриться, а точнее, от жены сбежал, запилила. Давай покурим?
– Давай! – соглашаюсь я, обрадовавшись, что этот болтливый мужик оказался не сторожем дома.
Мы молча затягиваемся. Теперь я, по крайней мере, это раннее утро могу скоротать хоть с кем-то.
– А ты правильно, дожидайся. Стереги и оберегай, раз красивая. А то у нас во дворе тут однажды случай был такой. Я тоже с дружком вот так на днях покурить вышел и на окна нормальных семей посмотреть, – начинает рассказывать мужик. – И вдруг слышим крик. Мы туда смотрим – вон на те окна на четвертом этаже. А это просто дом колодцем отражал от стен крик. На самом же деле насиловали вон в тех подворотнях. А мы стояли, смотрели, думали: сейчас выпадет из окна, выбросится, если вырвется от насильников. На что только не способна женщина прижатая к стенке. Но сами ничего поделать не могли. Не видно ни хрена, и непонятно, откуда шум. Потом только милиция приехала и разобралась, что к чему.
12От рассказа выпивохи стало как-то жутко. Я передернул плечами – да и холодновато с утра.
И тут я закашлялся. Все-таки то давнее путешествие на крыше поезда для меня не прошло даром. Ветер и ночь в лесу Карелии так пробрали меня, что мой бронхит стал хроническим. А может, я заразился, общаясь с беспризорниками и бомжами с открытой формой туберкулеза, – кто знает?
– Ну все, – говорит мужичок, туша сигарету. – Пойду я, мне пора, давай, пока.
