Николай Семченко - Одиночество шамана
В тоске он взирал на безжизненное пространство вокруг себя. Выбраться отсюда, казалось, не было никакой возможности: утёс отвесный, без единого выступа, с одного края – бурная река, с другого – глубокое ущелье.
– О, Боже! – выдохнул Андрей.
Он не верил в Бога, но ему вдруг отчаянно захотелось, чтобы некто добрый и всемогущий ласково протянул сильную длань и перенёс его через эту реку – там, за ней, как ему казалось, находился привычный мир. Но вместо этого он вдруг увидел громадное чудовище, которое, казалось, материализовалось прямо из воздуха. Его туловище было человечьим – гигантское, ничем не прикрытое, бесстыдное, оно вызывало омерзение и ужас, но ещё страшнее была голова – медвежья, со страшными желтыми клыками и горящими глазами. Великан держал в лапах топор.
– Ты пришел? – прорычало чудовище, оскалив пасть. – Ты готов отдать мне свою плоть?
Андрей вскрикнул, но не смог произнести даже слова: внезапный спазм сжал горло и он, как в жутком сне, потерял дар речи, лишь невнятное клокотанье вырывалось из груди.
– Старуха сказала, что ты готов, – чудовище подняло топор. – Она отправила тебя сюда. Старуха знает, что делает.
Андрей в ужасе попятился от чудовища, но оно схватило его, приподняло и бросило наземь.
– Я разрублю твоё тело на куски, – великан плотоядно облизнулся, и Андрей ощутил его смрадное дыхание. – Выну из тебя каждую косточку, раздроблю её и брошу в огонь. Но сначала отрублю тебе голову!
Андрей закрыл глаза. Всё происходящее казалось ему жутким сном и больше всего на свете он хотел проснуться. Однако чудовище с яростным ревом занесло над ним топор, и Андрей, приоткрыв ресницы, увидел, что сверкающее лезвие стремительно опускается на его горло. Он закричал, но захлебнулся собственной кровью и затих.
Голова с безмолвным криком покатилась по каменистой площадке. Чудовище ловко ухватило её за волосы и, смеясь, насадило на неизвестно откуда взявшийся деревянный кол. Андрей видел своё неподвижное тело, которое великан сначала расчленил на четыре части. Удовлетворенно хрюкнув, чудовище осмотрело каждый кусок, слизало с них кровь и с удвоенной энергией принялось рубить на более мелкие кусочки.
– Смотри, – прорычало чудовище, – я делю тебя поровну, без обмана: эта кучка – сеонам Нижнего мира, эта – для тех, кто живёт в Среднем мире, а вот эта – для сеонов Верхнего мира…
Монстр старательно раскладывал куски плоти на три стороны. Андрей не чувствовал ни боли, ни страха – удивительное равнодушие охватило его. Он лишь немного поморщился, когда чудовище, воровато озираясь, принялось поедать серые, в беловатом налёте кишки. Из них сочилось нечто напоминавшее жидкую кашу.
– Никому не говори, – прошамкало чудовище, заглатывая кишки. – За это я отдам сеонам Среднего мира твои печень и сердце. Они любят лакомиться потрохами. Станут лучше помогать тебе. А кишки и желудок – мои, я старался всё сделать хорошо. Я устал и тоже хочу есть.
Чавкая, он продолжал делить куски мяса и кости. И как только положил в кучку последний кусок плоти, внезапно налетел беспроглядный смерч. Он с буйным хохотом отбросил великана в сторону, и тот, стеная, отполз на край утеса. Из черной воронки смерча посыпались клыкастые уродцы с горящими глазами. Они, как мухи, жадно облепили ближнюю кучку мяса и костей.
С урчанием и чавканьем эти твари пожирали человеческую плоть. В считанные секунды они всё сожрали и умчались прочь. А на смену им явились другие, не менее страшные образины – черные, с перепончатыми крыльями, напоминающие ящериц, но были среди них и особи с головами тигра, медведя, росомахи.
Они визжали, дрались из-за лучшего куса, выхватывали добычу из пасти друг друга. Земля под ними вдруг задрожала, вспучилась и в трещины хлынула горящая лава. Вздулся громадный сизо-красный пузырь, одуряющее запахло серой, и когда этот гигантский волдырь лопнул, из него выбросило чудовищного мутанта: одноногий и однорукий, он ощерил в рёве пасть с громадными клыками и кинулся на стайку уродливых тварей. Те не испугались чудовища и острыми коготками вцепились ему в пах, пытаясь отгрызть громадный детородный орган. Великан, однако, отмахнулся им от нападавших, как корова хвостом от мух, и когтистой лапой сгреб нескольких демонов и бросил их в бурлящую реку. Другие твари злобно зашипели и растворились в воздухе без следа.
Великан отвратительно чавкая, сожрал остатки их поживы и накинулся на нетронутую кучку плоти. Андрей с ужасом увидел, как брюхо чудища раздувается, будто воздушный шар: он набивал его мясом и костями, даже не прожевывая – и живот лопнул: на его месте образовалась зияющая чернотой дыра. Чудовище принялось бросать в неё куски мяса, одновременно пожирая печень и сердце. Оно сладострастно урчало, громко чавкало и, наконец, насытившись, уползло в горячее жерло лавы и, довольно рыгнув, опустилось в него.
Чудище с медвежьей головой, всё это время внимательно наблюдавшее за происходящим, отползло от края уступа и с вожделением принялось вылизывать с камней костные крошки и запекшуюся кровь. Андрей содрогнулся, решив, что великан оставил его голову себе на закуску. Но тот, оглянувшись, взревел:
– Своё дело мы сделали! Посмотри: твоя голова приросла к новым костям. Тебе предстоит обрести плоть, и ты станешь другим.
Андрей опустил глаза и обнаружил: его череп в самом деле венчал собой скелет. Деревянный кол, на который его насадило чудовище, куда-то пропал.
– Кости важнее мяса, – ухмыльнулось чудовище. – Будут кости – мясо нарастет. У тебя сейчас новые, крепкие кости – это начало тебя. Не горюй о своем теле. Твоя прежняя плоть – это твои грехи, привычки, без которых можно обойтись. Твоё тело хранило в себе вредную жизнь. Ты станешь другим.
Чудовище подняло топор и, не оборачиваясь, прыгнуло вниз – в бурный поток. Андрей услышал всплеск, и снова – тишина.
Он не мог пошевелить ни рукой – ни ногой, если, конечно, таковыми можно было считать кости. Ему казалось, что всё тело болело и ныло какой-то сладкой болью. Но, взглянув на себя, он по-прежнему видел лишь скелет. Видимо, это была так называемая фантомная боль.
Небо над ним посветлело, облака разошлись и вдруг ярко брызнуло солнце. Казалось, оно затопило всё пространство вокруг. Он зажмурился, а когда открыл глаза, то увидел склонившееся над ним лицо Надежды.
– Звоню-звоню в дверь, а ты не отвечаешь, – сказала она. – Толкнула её – она и открылась. Ты что, зайчонок, запоров не признаешь?
Он очумело потряс головой.
– И телефон не отвечал, – продолжала Надежда. – А я тут неподалеку была в гостях у подруги. Дай-ка, думаю, Андрюшечку-душечку проведаю.
Андрей снова потряс головой и, приподнявшись, оглядел себя. Ничего в нём вроде бы не изменилось, но всё тело гудело, за грудиной саднило и казалось, что из него что-то вынули, а потом вставили – это новое ввинчивалось в него со сладковатой болью и каким-то сладострастным наслаждением.
– Что с тобой? – Надежда отодвинулась, не отпуская руки с его груди. – Сердце-то как бьётся! Испугала, что ли?
– Ага, – ответил он лишь бы что-то ответить.
– Я бы и не зашла к тебе, да гляжу: свет горит, – неловко засмеялась Надежда. – Ну, думаю, значит, точно один. Не помешаю.
– Как зашла-то? – всполошился наконец Андрей. – Я что, дверь не закрыл?
– Ну, сквозь стены я ходить еще не научилась, – Надежда усмехнулась. – Выходит, не закрыл. Да и спать завалился. Ой, да ты уже почти готовенький, – она просунула руку под покрывало и погладила его. – Только плавки осталось снять…
– Надь, – он отстранился, – знаешь, я не в форме. Как-то не по себе мне. И сон сейчас дурацкий снился.
– Вижу, – она сняла ладонь с его груди и провела по лбу. – Горячий. Вспотел весь. Выбросил бы ты этот кондиционер, – она покосилась на окно, – один вред от него, я сама про это в газете читала: «болезнь легионеров» от него приключается…
– Не в кондиционере дело, – отмахнулся Андрей. – Со мной что-то странное происходит. Такое ощущение, что я меняюсь: был человек как человек, а теперь будто бы что-то внутри растёт – не пойму, что именно: может, это то, что душой именуют?
– Возраст у тебя такой, – вздохнула Надежда. – Становишься взрослым. Мой-то тоже в двадцать пять лет заегозил: всё ему не так и не то, жизнь проходит мимо, и ничего-то он, бедняжка, не совершил, живёт с дурой-женой, которая не понимает его мятежную душу. У вас, мужиков, это, наверное, общая черта: во всех неудачах винить женщин – как будто мы камнями приросли к вашим ногам и не даём взлететь. Орлы!
– Разве я когда-нибудь говорил, что я – орёл? – обиделся Андрей. – Есть много других птиц, с кем можно сравниться. А что касается камней на ногах, то, знаешь, если сиднем сидеть в кресле перед телевизором или на диване лежать, то не только ноги – сам весь окаменеешь. Вон, Иван Муромец на печи просил тридцать лет и три года. А как сошёл с печи – так земля под ним и загудела: чугунный, наверное, стал, любая стрела об его грудь ломалась и копья отскакивали. Задумывалась об этом, Надь?
