Петя Шнякин - Записки из сабвея, или Главный Человек моей жизни
Но почти через четыре года – в декабре девяносто первого, на последнем собеседовании в посольстве США – нам дали статус «пароль» – не по факту преследования, а в «общественных интересах». Что это за интересы, я до сих пор не понял. Может, потому мы в Штатах понадобились, что я был провизором, Маринка – поваром, тоже специальность нужная. Дети – Яша с Пашей – уже без пяти минут взрослые, глядишь, потом в армию пошли бы служить.
Статус «пароль» – это возможность законно проживать в стране до получения гринкарты, с ней уже становишься постоянным жителем государства. «Пароль» не давал никаких прав на помощь властей – делать всё следовало самому, и делать законно, даже мелкое нарушение могло повлечь за собой депортацию.
Через год после смерти отца, в марте девяносто третьего, продав за гроши мою квартиру в Быково, мы вчетвером – Марина, Яша, Павлик и я – летели в Нью-Йорк на Ил-62 с дозаправкой в ирландском городке Шенноне.
Лишь один я из нашей четвёрки чувствовал, как нам невероятно трудно будет начинать новую жизнь, и по этой причине на таможне у меня произошёл нервный срыв. ГЧмже потом сказала, что лицо моё стало бордовым, и я не понимал, что делал. Сам этот момент помню смутно, но зато когда мы приземлились в Ирландии, у меня в голове пронеслись слова, сказанные однажды председателю заводского профкома товарищу Мартынову: «Я буду там, куда вас никогда не пустят!»
Мартынов
А было это так. В восемьдесят шестом, на заводской проходной, вывесили объявление о том, что в профкоме имеются туристические путёвки «Румыния – Чехословакия» для работников завода, на июль-месяц. Посоветовавшись с ГЧмже, мы решили занять деньги у Юрия Юрьевича и отправить меня в поездку, чтобы купить Марине шубу из нутрии. Говорили, что такие шубы в Чехословакии стоят недорого.
Сам я за границей не бывал, по крайней мере, легально. Был случай, когда я оказался однажды в Монголии, и то в глухой тайге. Ещё студентом мединститута я участвовал в экспедиции по заготовке лекарственных растений в автономной республике Тува. Объездили мы её на грузовике с брезентовым кузовом вдоль и поперёк и как-то раз, чтобы сократить дорогу, пересекли монгольскую территорию, узким клином вошедшую в Тувинскую Республику.
При въезде стоял пограничный пост. Застава называлась Хандагайты, если мне память не изменяет, а на выезде вообще никого не было. Мы разбили неподалёку палаточный лагерь, и я для интереса переходил дорогу туда-сюда, неоднократно нарушая государственную границу. Так что если я и бывал за рубежом, то незаконно, и там, где нутриевые шубы не продавались. А чтобы её раздобыть (ну чем не Иван-дурак и Жар-птица!), я пошёл в профком к председателю Мартынову.
– Сколько лет вы на заводе, товарищ Шнякин? – спросил он приветливо.
– Четвёртый год работаю…
– Ну, у вас никаких проблем с поездкой не возникнет! Отправляйтесь в ОВИР с характеристиками от треугольника ВОХРы, и со всеми бумагами – снова ко мне.
– Вы знаете, у нас в охране треугольника нет, мы в профсоюзе не состоим. У нас только два угла – начальник и парторг.
– Тем более, ещё проще. Жду вас через две недели.
Характеристику у Дроздова я получил быстро – и очень хорошую. С парторгом оказалось сложнее. Это был человек небольшого роста, с гитлеровскими усиками, имел вид зачуханного бухгалтера, а фамилию – Негодяев. По всей вероятности, его дальнего предка не зря так назвали, и партиец упорно нёс этот ген, пока не помер за двадцать минут от «разрыва аорты» прямо на работе, рядом с кабинетом Дроздова.
Но тогда, к сожалению, Негодяев был ещё жив. Характеристику он дал, однако, видать, настучал на меня. Когда я со «всеми бумагами» пришёл в профком, товарищ Мартынов радушно встретил меня, но тут же ошарашил:
– Вы понимаете, товарищ Шнякин, мы вас ещё недостаточно хорошо знаем и считаем вашу поездку несколько преждевременной.
Нутро моё кипело от негодования. Кто это мы? Он и Негодяев?
И я выпалил:
– Скоро я буду там, куда вас самого никогда не пустят!
И хлопнул дверью…
Вот эти слова я вспомнил на остановке в Шенноне, рассматривая заморские товары в магазине Duty Free и поражаясь их ценам. Ведь в России в девяносто третьем на один доллар можно было всей семьёй целый день хорошо питаться.Hello, Brooklyn!
Нас снова посадили в самолёт, и через шесть часов мы были в Нью-Йорке, в аэропорту JFK . Никто нас не встречал. Мы планировали переночевать у знакомого в Манхэттене, а затем снять жильё где-нибудь в Бруклине.
Так всё и получилось, но за квартиру только агентству пришлось отслюнявить тысячу зелёных, а полторы тысячи – владельцам дома, за первый месяц проживания и залог за последний. Это были практически все деньги, привезённые с собой. По незнанию мы попали на первый этаж частного дома, где хозяевами были китайцы – и тараканы. Насекомые ползали везде: по полу, стенам, потолку… Дом был окружён невзрачными девятиэтажками, заполненными безработными неграми. И хотя этот жилой комплекс носил гордое название «Marlboro» , обитатели его мало чем походили на ковбоев в широкополых шляпах и ладно сидящих джинсах.
Как ни странно, нас там никто не ограбил и никому не набили морду. Но вид чернокожих соседей в мешковатых штанах, их непривычные ужимки, громкий разговор на специфическом сленге и в то время ещё неизвестная нам «распальцовка» пугали нас, и без того потерянных в этом новом, непонятном мире. Яшка впал в депрессию и ни с кем не хотел общаться. Марина проплакала три ночи кряду, а я, лёжа с ней на полу (мебели не было никакой), очень старался успокоить ГЧмже, и трахал не переставая, чтобы хоть как-то отвлечь.
Пашка, посетив местную школу, забитую всё теми же неграми, настолько был ошеломлён, что его три дня нещадно мучил понос, по интенсивности сравнимый лишь с моим во время анафилактического шока.
Изо всей семьи один я разыскивал на помойках и приносил домой старые стулья, тумбочки, а однажды припёр стол с мраморной крышкой – весила она килограммов пятьдесят! В магазине на Брайтоне сделали первую крупную покупку – за триста баксов приобрели новую кровать.
Питались мы только дешёвой рубленой курицей – 19 центов за фунт. Макароны, кофе и чай предусмотрительно привезли из России.
Жизнь стала получше, когда через неделю я нашёл свою первую работу в США – грузчиком на большом складе, который снабжал пять магазинов Weber’s в Манхэттене. Многие бизнесы прогорали, а владелец магазинов Вебер по дешёвке скупал у них оставшиеся товары и реализовывал по приемлемым ценам. Делал хорошие бабки, а работникам платил гроши. Медицинских страховок на случай болезни или травмы Вебер не давал.
Неделя отпуска за год, двенадцатичасовой рабочий день, один выходной – в воскресенье… Капитализм, ничем не прикрытый, со звериным оскалом, но и эта работа была для нас спасением!
Слава Богу, никто из семьи серьёзно не заболел. Тут сотни долларов надо платить докторам за приём и анализы – и тысячи хирургам за операции.
Appendicitis
Кстати, операция у меня в жизни была всего одна, ещё в России, летом девяносто второго – удаление воспалённого аппендикса. Я почувствовал что-то неладное в правом боку, сам вовремя вызвал «скорую», после анализов в больнице мои подозрения подтвердились, и уже через пару часов я ржавой больничной бритвой сбривал волосы вокруг «карандаша» перед предстоящей операцией.
Меня без суеты уложили на операционный стол в Раменской районной больнице. Пожилой хирург с отчеством то ли Афанасьевич, то ли Мефодьевич обколол живот новокаином справа и снизу от пупка, резанул скальпелем и окровавленными руками стал вынимать из образовавшейся прорехи моё содержимое. Я ору, что очень больно, терпеть невозможно, а он – снова новокаин, и опять туда залез.
А мне ну хоть бы чуточку легче стало, боль нестерпимая. И только когда я обругал его: мол, ты что, мудило, меня до болевого шока хочешь довести? – старый хрыч приказал своему ассистенту:
– Ладно, сделай ему что-нибудь…
– А что?
– А что есть у тебя, то и делай!!! – рявкнул Афанасьич.
Ассистент уколол меня в правую руку, какая-то тяжесть пошла от плеча к шее, потом от шеи к голове, и я… умер!
Я попал на серую бетонную полосу, по обоим краям которой были наклонные стены, как в «Лужниках», но вместо привычных рядов с сиденьями в них находилось множество шестигранных ячеек, как на пчелиной рамке, – некоторые закрытые, а другие оставались пустыми. Внезапно я ощутил неземную тоску и печаль, и то ли во мне, то ли снаружи кто-то произнёс:
– Иди, ищи свою ячейку. На крышке увидишь имя своё – залезай внутрь и жди…
– А ты… а вы кто?
– Я сын великого Шкая – бог луны и ночи Назаром-паз, властелин Тёмного Пчельника.
– Это про вас мне Маша рассказывала, когда я маленьким был?
– Про меня, про меня… Ты давай ищи, а я посмотрю, куда тебя отправить – к Шайтану или к брату моему Нишке-пазу, в Светлый Пчельник.
