Юрий Серов - Главные вещи
– Да, дела, – выдохнул Димка, выходя из закрытого состояния.
Последующие дни полетели по распорядку.
Сперва зарядка, душ, раннеутренний кофе (медики считали, что кофеин вреден для растущего подросткового организма, но Венедиктов игнорировал запрет), далее прогулка до Выхино, набитый людьми вагон, пересадки. Ярослав уходил по делам, ездил на встречи, решал проблемы, согласовывал договора с юристами и своего не уступал ни грамма. Димка точил гранит науки в Гимназии, раздумывал, однако доводы в пользу того или иного занятия возвращались к прекрасному выступлению молодой рок-группы в парке. Шкет не отыскал в Интернете ни крупицы информации о ребятах, не наткнулся ни на малейшее упоминание об участниках или выступлениях. Официальный сайт, где по идее всё и должно было быть разложено по полочкам, поражал чёрными цветами и девственной нетронутостью, а в социальных сетях Димка не регистрировался. Проект просился в руки: нулевой, сырой, оттого и интересный.
Часы в дороге и в метро Шкет проводил, словно чайник с закрытой крышкой. Накручивал, навинчивал, накалял мысли, но запутывался сильнее. Устав от сомнений, Димка после учебы изучал биографии музыкальных продюсеров. Ужинал и вечера проводил в обнимку с ноутбуком, выстраивая формулу успеха и выискивая полезную информацию. Получалась не такая страшная картина. Продажи компакт-дисков упали, но есть концертная деятельность, фестивали, вечеринки, телевидение, где показывают клипы. Раскрутить группу нужно умело, а в Гимназии Шкета этому научат. Впереди маячили победы и успехи. Зевая, Димка улёгся на кровать, положил голову на подушку и заснул…
Надя Шарапова ехала на новую работу. Три дня назад она проходила собеседование на должность медсестры в психиатрическую больницу, обрадовала маму дебютной записью в трудовой книжке и ощущала себя не студенткой, которой предстоит отучиться на врача, а состоявшимся доктором, знающим секреты и потайные уголки человеческого организма.
Поезд мчал по рельсам, тёмные окна отражали Надино лицо, мелькали провода и станции. Пусть медсестра – не так престижно, как нейрохирург или гинеколог, с чего-то надо начинать. Лучше, чем сидеть, свесив ноги, на маминой шее, причитать и тратить драгоценное время в трясине Интернета. Вечера пройдут в заботах о пациентах.
До больницы от метро бодрым шагом десять минут, прогулочным – двадцать. Подышать воздухом, взбодриться перед сменой, набраться сил, чтобы продержаться до рассвета, утром вздремнуть перед парами, а вечером всласть отоспаться. Трудно, однако никто не говорил, что доктором быть легко. Многие профессора так начинали: кто лаборантом, кто санитаром, кто фельдшером в районной поликлинике. Красную дорожку не подкладывали.
Надя накинула халат, водрузила на голову белоснежный колпак, убрав под него непослушные кудряшки, и доложила о прибытии старшей медсестре Наталье. Наталья коротко объяснила, кому и когда колоть уколы и принимать лекарства, в каких палатах буйные и спокойные, и где достать успокоительное, если кто-то начнёт показывать самодурство.
– Да, запомни. Никакой самодеятельности. В палаты – только с дежурными ребятами. Не дай бог, что случится, сама понимаешь. – Сказала она. – Сима придёт в двенадцать, а до двенадцати левый блок в твоём распоряжении. Мой сотовый за стеклом на столе.
Надя кивнула. Получилось эмоционально, но Наталья не заострила внимания, по опыту зная, что несколько недель волнение преследует новеньких по пятам, а потом всё успокоится, те привыкнут к чудаковатым пациентам, странным выходкам и словам, не связанным с ситуацией. Попрощавшись с Надей, старшая удалилась.
Вечером больница опустела. Врачи и медсестры разошлись по домам, остались несколько санитаров в левом и правом блоках, и Надя осмотрелась. Больница как больница: стены из бетона, хотя друзья и знакомые наговорили, что пол и стены мягкие, чтобы психи не стукались головами и не поубивались; персонал грамотный; Наполеонов, конечно, хватает, но пока не видно: обитатели иного ума попрятались и лишь двое пациентов украдкой поглядывают на Надю из-за угла. Она человек новый, незнакома.
Из правого блока пришёл дежурный санитар Ваня Гаврилов, дюжий широкоплечий парень, гаркнул, и смельчаки заспешили на боковую, боясь богатырской кары. Ваня улыбнулся, сказал Наде, что попьёт кофе, и если возникнет паника, он прилетит быстрее крейсера.
– Вообще у нас буйных нет. Основа в том крыле, – бросил санитар, скрываясь за дверью ординаторской.
Медсестра кивнула и углубилась в изучение процедур. Достала из шкафчика таблетки, рассортировала их по фамилиям, просмотрела назначенные уколы и не заметила, как подошло время.
Больные были спокойные, здесь Ваня не обманул. Лежали, уставив пустые глаза в потолок, и когда Надя подходила, садились на кровати, вытягивали руку, забирая таблетки, запивали и откидывались обратно. Медсестре они напомнили древних роботов, которые пользуются единственной функцией.
– Овощи, – разъяснил положение дел санитар, – едят, пьют, спят и ходят под себя. Но эти лучше, чем там. – Он махнул рукой в направлении другого блока. – Здесь дежурство спокойное.
Надя и Ваня неспеша заканчивали процедуры. Медсестра успокоилась, радуясь, что её не поставили к буйным, а подготавливали постепенно. Санитар шутил и по секрету поведал, что в пятой палате Надю ожидает сюрприз.
– Ты не пугайся, – предупредил он. – Парень безобидный. У него друга убили, вот чердак и съехал.
В пятой палате горел яркий свет. Три койки из пяти пустовали, у окна раскачивался непонятный субъект то ли женского, то ли мужского пола: лицо закрывали грязные пакли волос, а по мычанию определить было невозможно. Ваня скрутил субъекту руки, Надя сделала укол и повернулась к загадочному пациенту.
Паренёк лежал на спине с привязанными руками и ногами. Медсестра подошла и услышала тихий голос.
– Если ты надумал заняться этим проектом, не советую, – шептали губы пациента. – Велика вероятность, что ребята не окупятся. Понимаешь, они пишут песни не для радио. Это не шансон и не попса, их не поставят в клубе… Но они душевны, Ярослав, давай рискнём, чем чёрт не шутит, вдруг получится? А так их уведут, будем локти кусать… Венедиктов никогда не кусает локти. Я многому научился в Гимназии для умников. И первое, что я понял, что нужно просчитывать каждую мельчайшую деталь. Ты помнишь, о чём говорил Эмир, когда вы пришли в школу, он всегда спрашивает о том, чем хотите заниматься?..
– Что мальчик говорит? – спросила Надя. – Словно с кем-то разговаривает?
– Доктора не могут понять, – ответил Ваня. – Его привезли полицейские. Они с другом бежали от полиции, кто-то достал пушку и выстрелил. В паренька не попали, а другу череп в клочья разнесло. – Санитар опёрся о край кровати. – И если послушать, то он рассказывает одну и ту же историю. Я пару раз удостоверился. Начинается с момента, когда происходит убийство, потом – воспоминания о жизни, воровство, чердак, нелепая беготня по Москве, случайная встреча с неким человеком, гимназия для одарённых детей, Венедиктов, с которым он сейчас якобы спорит. Суть ясна: друг был слишком дорог, и от потрясения паренёк не отошёл.
– Ужас.
– Веселее становится, если его развязать. Он лунатит, ходит, успокоительные и снотворные не помогают. То, что ты ему вколешь, как слону мензурка.
– Зачем тогда? – остановилась в замешательстве Надя.
– Положено. Хуже не будет. Давай заканчивать. Наше дело маленькое, пусть доктора изучают. Ты не переживай, в правом блоке таких пруд пруди, ещё любопытнее встречаются. Пауками себя воображают, Цезарями, правителями.
Утром, когда сонная и уставшая Надя бежала к метро, круг замкнулся, и история Димки Шкета вернулась в начало. Мальчишечьи губы рассказывали о Косте Лазаре…
Димка проснулся от холода. Прошёл босиком до окошечка, потёр пальцами замёрзшее стекло и выглянул на улицу. Заснеженный двор на проспекте Мира белел одиночеством. Шкету вспомнился Лазарь, ас воровского дела и авантюрист, Костина улыбка, а в следующий миг грохнул выстрел, и Лазаря не стало.
Шкет бежал дальше один.
Сальто вперёд
Мишу с утра колотило и знобило. Вчерашняя гулянка с друзьями перетекла в сильное похмелье и обещала долгую головную боль со всеми последствиями.
Проснувшись в пять часов, мужчина умылся, вывернул карманы в пиджаке и брюках, но мелочи набралось ровно два рубля. Ни на пиво, ни на чекушку не хватит. Выругавшись, Миша распечатал пачку «Примы», зажёг спичкой сигарету, взял метлу и вышел из дворницкой на улицу.
Первый день ноября принёс в город двадцатиградусный мороз. Мужчина поёжился, представив, как в такую погоду мести целый квартал, но деваться было некуда. Второй раз работу ему предлагать никто не станет. И останется он без денег (пусть и скромных, которых едва-едва хватает, чтобы сводить концы с концами), без теплой дворницкой с импортным спиральным обогревателем, спасающим в лютые морозы, и без пропитания. И даже (страшно представить) без горячительного! Нет, бомжевать он был не готов. Что угодно, но только не обратно на улицу!
