Валерий Залотуха - Отец мой шахтер (сборник)
– Эй, ты, дай закурить! – провокационно воскликнул кореец и встал в боевую позу.
– Что? Да я… – Фашист от возмущения задохнулся и кинулся вперед, отстегивая на ходу дубинку. – Да я тебя!
– Ки-я!!! – пронзительно выкрикнул кореец и довольно высоко подпрыгнул с вытянутой вперед ударной ногой. Удара, однако, не вышло, потому что до противника было еще довольно далеко. Неудавшийся каратист шлепнулся об землю, но тут же бодро вскочил и резво понесся назад. Илья уже был в стартовой позиции. Подхватив на ходу ведро, они рванули к станции. Верзила настигал. Он занес дубинку над головой и наверняка достал бы кого-нибудь, если бы не корейская морковь – ведро вылетело вдруг из дужки, опрокинулось на асфальт, фашист ступил в оранжевую склизкую кучу, получая ускорение, проехал на пятках, и ноги его взлетели чуть не выше головы…
Илья и кореец не успели подумать, что спасены, как увидели бегущих навстречу двух других фашистов. Не сговариваясь, ребята свернули резко в сторону и нырнули под стоящие вагоны. Они пересекли несколько составов и спрятались под товарняком, прижавшись спинами к колесу и пытаясь сдержать дыхание.
– А здорово я ему чуть не попал! – громким шепотом похвастался кореец.
– Сколько ударов ты знаешь? – спросил вдруг Илья.
– Шесть.
– Я научу тебя десяти ударам, – пообещал Илья и прибавил: – И ты будешь непобедим.
Кореец посмотрел на Илью как восторженный и благодарный ученик на своего сэнсея.
Три пары ног в начищенных до блеска сапогах и черных эсэсовских галифе остановились напротив, и казалось, что сейчас, как в советском кино, зазвучит громкая и нахальная немецкая речь.
Но речь зазвучала наша, русская:
– Обнаглела нерусь вконец!
– Да запомнил я их обоих. Найдем.
Третий молча мочился.
Илья осторожно вытащил из‑за пазухи револьвер и плавно, бесшумно взвел курок. Чтобы не закричать от восторга, кореец зажал ладонью рот.
Словно почувствовав для себя опасность, фашисты ушли.
Глава четырнадцатая. КОЛЛЕКТИВНЫЙ ПОРТРЕТ СОВРЕМЕННОЙ МОЛОДЕЖИ1– Ну, знакомьтесь! – громко и радостно предложил Илья и отступил на шаг.
Мулатка еще раз глянула на корейца, криво улыбнулась и, неохотно протягивая ладонь, назвалась:
– Анджела Дэвис.
Взволнованный кореец чиркнул ладонью по штанине, излишне крепко пожал девушке руку и назвал свое полное имя:
– Ким Ир Сен.
Илья смотрел на них как родитель на своих удавшихся детей – счастливо и удовлетворенно.
Анджела Дэвис повернула голову в его сторону, скривилась еще больше и, не скрывая раздражения, поинтересовалась:
– Ты специально нас таких подбираешь?
– Каких – таких? – не понял улыбающийся Илья.
– Я черножопая, он узкопленочный…
– Как? Узкопленочный? – повторил Илья и заливисто засмеялся.
– Специально таких подбираешь?! – нервно крикнула Анджела Дэвис.
Илья оборвал свой смех.
– Специально? Да, специально. Я выбрал вас специально, – спокойно и серьезно заговорил он, глядя то в глаза мулатки, то в глаза корейцу. – Я выбрал вас специально, потому что вы – последние. Сегодня последние становятся первыми, а первые – последними. Вы будете первыми. Я выбрал вас специально…
– Мы последние, а ты какой?! – робея, еще громче крикнула Анджела Дэвис. – Кто ты вообще такой?
Илья грустно улыбнулся и не ответил на вопрос.
Ким почесал затылок и спросил смущенно:
– Ты русский?
– Он с луны свалился, – язвительно вставила Анджела Дэвис.
Илья снова улыбнулся:
– В этой стране нет ни русских, ни нерусских, а есть богатые и есть бедные, есть обманутые и есть обманувшие.
– Как это? Ничего не понимаю, – честно признался Ким.
– Можно и не понимать. Главное – верить. Вы мне верите?
Илья посмотрел на Кима, и Ким ответил:
– Верю.
Илья посмотрел на Анджелу Дэвис, и она, смутившись, сказала в ответ:
– Верю.
– Тогда я вам скажу, – продолжил Илья, – что вы будете первыми членами НОК.
– А что такое НОК? – разом спросили Ким и Анджела Дэвис.
Илья еще раз внимательно посмотрел в глаза товарищам, как бы размышляя – говорить или не говорить, и сказал:
– НОК – это Новое Общество Коммунистов.
На лицах молодых людей возникло разочарование.
– Ха! – сказала Анджела Дэвис. – Да у меня бабка – коммунист! У нас весь барак за коммунистов голосует.
– У нас полгорода коммунисты, – поддержал ее Ким.
Илья помотал головой:
– В этом городе нет ни коммунистов, ни демократов.
– А кто есть? – спросил Ким.
– Есть слепые котята, а кошка куда-то ушла. Они тычутся во все углы и ищут.
– Утопили кошку, – мрачно согласилась Анджела Дэвис.
Все молчали, и никто ни на кого не смотрел.
Илья глянул на часы и медленно в задумчивости пошел по тротуару. Ким и Анджела Дэвис растерянно переглянулись и направились следом.
– Мы заставим их прозреть и увидеть правду, – заговорил на ходу Илья. – Правда вернет им желание жить, и это приведет их к нам. НОК – это справедливость.
– А в него как, записываться надо? – озабоченно спросил Ким.
– Для начала ты выучишь десять ударов. А ты прочтешь «Как закалялась сталь». Потом вы будете испытаны. Потом принесете клятву, – ответил Илья, ускоряя шаг.
На углу Профсоюзной и Ленина располагалось маленькое старомодное фотоателье.
Илья остановился напротив и решительно проговорил:
– Этот день вы должны запомнить на всю жизнь.
2Фотограф был древний, дряхлый, смешной. Он медленно двигался навстречу, громко шаркая подошвами желтых одеревенелых ботинок. На его лысой шишковатой голове выделялся костяной крючковатый нос, но еще больше выделялись глаза: они излучали неожиданную радость и невозможный оптимизм. Можно было подумать, что каждый из прожитых стариком бесчисленных годов прибавлял ему радости и оптимизма.
– Какие красивые молодые люди! – восхищенно проговорил он, остановившись напротив. – Я давно не видел таких красивых молодых людей. Какие лица! Последний раз я видел такие лица в тысяча девятьсот пятьдесят шестом году. Они уезжали покорять целину. Вы тоже собрались покорять целину?
Ким и Анджела засмеялись – старик вызывал у них восторг.
– Сделайте наш коллективный портрет, – попросил Илья.
Старик вскинул брови:
– Коллективный портрет, я не ослышался? Вы шутите? Я спрашиваю, потому что сейчас никто не просит сделать коллективный портрет. Только фотографии на загранпаспорт. Почему все так стремятся за границу? Вот я, например, там не был и не испытываю ни малейшего желания. Зачем? Мне хорошо здесь! Повторите – коллективный портрет?
– Коллективный портрет, – повторил Илья хмурясь.
Старик задумался, роняя голову на впалую грудь.
Анджела Дэвис хихикнула. Ким смущенно улыбался.
– Коллективный портрет современной молодежи! – вскидывая голову, сформулировал старик и стал передвигать треногий деревянный скворечник древнего фотосъемочного аппарата, не закрывая при этом рта. – Мне нравится современная молодежь! Знаете – почему? Потому, что ей неизвестен страх! Я недавно прочитал в газете, что девяносто девять процентов первоклассников не знают, кто такой Ленин. Я заплакал – счастливые дети!
Справившись с фотоаппаратом, старик подобрался к криво висящей простыне задника, стал выравнивать волнистую поверхность, делая ее, однако, еще более волнистой.
– Я знаю, что говорю, – продолжал он вещать. – Мой папа был большевик, его родной брат, мой дядя, был меньшевик. Папа приговорил дядю к расстрелу. Эсерка-мама исключительно из идейных соображений ушла от папы к эсеру. Бундовец-дедушка их всех проклял. Не потому, что они так себя вели, а потому, что не вступили в Бунд. Тогда моя бабушка сказала: «Не нравится мне все это». Она как в воду глядела: папу расстреляли, а мама умерла в лагере. И тогда моя бабушка дала мне мудрый совет. Она сказала: «Если хочешь долго прожить – не верь коммунистам. Даже если они будут говорить на белое – белое, не верь – это черное. Даже если они будут говорить на воду – вода, не верь – это камень. Даже если они будут говорить на хлеб – хлеб, не верь – это яд!» Я следовал бабушкиному совету всегда! Знаете, сколько мне лет? Это бессмысленно говорить, потому что все равно не поверите!
Теперь старик выстраивал композицию кадра, меняя местами хихикающую Анджелу Дэвис, смущенного Кима и недовольного, раздраженного Илью.
– Знаете, до какого времени я собираюсь дожить? – продолжал он. – Я собираюсь дожить до того времени, когда на свете останется всего один коммунист, последний коммунист! Его никто, никто не пожалеет! Женщины категорически откажутся продолжать с ним свой род. Мужчины не будут говорить с ним о футболе и играть в шахматы. А маленькие дети будут бегать за ним, показывать пальцем и кричать: «Коммунист! Коммунист!» Это будет самое страшное, самое последнее слово!
