Андрей Орлов - Баржа Т-36. Пятьдесят дней смертельного дрейфа
– Ладно, поживем – увидим, – проворчал Филипп. – Не хочу я с тобой спорить.
– Все-таки крамольный ты тип, Полонский, – посетовал Серега.
– Нужно настучать, конечно, – согласился Филипп. – Сообщить куда следует. В сороковом году таким вот образом на моего отца настучали, старшего батальонного комиссара Страхова. Всю жизнь верой и правдой служил Советской власти. На озере Хасан в тридцать восьмом личным примером поднимал бойцов в атаку. Грамотный комиссар, член партии, по уши был предан ее делу. Но нет, пришли однажды ночью, забрали, пришили участие в троцкистской группировке, кулаками выбили признание, хотя он и слов-то таких не знал. Сгинул в застенках, мать даже весточки не получила. Ее спасло лишь то, что официально они не успели зарегистрироваться, жили вместе, а оформить отношения не могли. Фамилия у нее осталась девичьей. Да плюс неразбериха в бюрократической отчетности наших органов. Оттого и жизнь ей не сломали товарищи чекисты.
Несколько минут стояло тоскливое молчание.
– Просто так у нас не арестовывают, – проскрипел Серега. – Значит, имелись основания.
– Реабилитировали папашу. Посмертно, но все-таки. Его просто так забрали, по ложному доносу того карьериста, что дышал отцу в затылок и хотел занять его начальственную должность. Мать в пятьдесят восьмом проявила упорство, дошла до самого верха и узнала фамилию мерзавца. Бывший батальонный комиссар Заклуцкий. В сорок втором он сдался немцам вместе со штабом Второй ударной армии предателя Власова. Сдох как собака через год. Напился в хлам в немецком кабаке и попал под грузовик, перевозящий снаряды.
– Слушайте, и без вас тошно, – простонал Федорчук. – Что вы душу-то тянете? Давайте о чем-нибудь добром. Эх, сейчас бы Любашке моей сообщить, что я жив. Похоронила уж меня, поди.
– Какая добрая тема, – подивился Филипп. – Я тоже постоянно мечтаю о таких телефонах, которые можно носить с собой и звонить в любую точку нашего необъятного глобуса.
– Это как? – не понял Серега. – Рация, что ли, такая?
– Да мне без разницы, как эту штуку назовут. Пусть рация. Ведь научились передавать радиосигнал на расстояние. Изображение тоже научились передавать, у буржуев даже прибор такой объявился – телевизор называется. Можно кино посмотреть, не выходя из дома, или, скажем, новости, концерт интересный глянуть.
– Это не только у буржуев, – проворчал Затулин. – В нашей стране тоже научились принимать и передавать телевизионный сигнал. Скоро каждый сможет купить такую штуку. Дорогая, правда, будет, зараза.
– Начитались, блин, фантастики, – фыркнул Серега. – Не нужны нам эти разлагающие буржуинские штучки. Хотя домой я бы весточку сейчас отправил. Что же делать-то, чуваки? Отец мне сызмальства твердил: если котелок варит, голодным не останешься. Ну, варит. Что дальше? Рыба не ловится, чем приманить – хрен ее знает. Птичку не подстрелишь – ни одной еще не видел.
– И не увидишь, – фыркнул Филипп. – Чайки и альбатросы обитают там, где берег виден. А здесь в какой стороне этот берег?
– Мне сосед-милиционер рассказывал еще до призыва, – необдуманно начал Ахмет. – Он на зоне строгого режима в Восточной Сибири надзирателем одно время работал. Жуткие истории излагал про тамошние порядки. Несколько раз такое случалось на его памяти. Сбегают зэки из колонии, а местность безлюдная, сплошь тайга, никаких населенных пунктов, до ближайшей дороги – десятки верст пересеченной местности. А жрать ведь надо, верно? Из зоны много не унесешь. Так они берут с собой постороннего, желательно молодого, безропотного или опущенного зэка, парят ему мозги, мол, ты парень свой, всем очень нравишься, идешь с нами в побег. Тот и рад стараться, бежит вместе с ними. И невдомек остолопу, что он при этой компании – передвижной продуктовый склад и ничего больше.
– Как это? – не понял Федорчук.
– Да очень просто. Если повезет, погоня, скажем, отстала, на дорогу выбрались или транспорт нашли, то отпускают бедолагу. Или убивают – бритвой по горлу и в кусты. От настроения зависит, от обстоятельств. А если дело швах, голодуха у горла, перспектив никаких, то режут парня, разделывают, самые лакомые куски кладут в котомку, чтобы хватило на несколько дней.
Филипп издал гортанный звук, едва не выстрелив из желудка съеденной картошкой. Протестующе зарычал и заворочался Федорчук.
Начал возмущаться Серега:
– Вот, Ахмет, ты, конечно, парень нормальный и наш командир, но набить бы тебе морду, чтобы не нес такую ахинею. Вот скажи, зачем ты нам это рассказываешь?
– Я дух ваш поднимаю, – проворчал Ахмет. – А заодно информирую об экзотических аспектах современной жизни. Ну, извините, если перегнул. Чего вы тут набычились и окрысились?
– Пройтись бы по тебе высоким слогом, – вздохнул Филипп. – В смысле, многоэтажным. Да энергию тратить жалко. Ладно, давайте спать, а то с этой голодухи жуткая муть в голову лезет.
Утром бойцы сдавленно хихикали, когда проснулись раньше Федорчука и обнаружили, что он лежал в обнимку с топором! Обнял его как родную жену, терся щекой о проржавевший обух, пускал пузыри.
– Опасно тут у вас, – посетовал Филипп, проглатывая гогот, рвущийся из горла.
– А чего это он? – Серега сделал страшные глаза. – Зарубить нас хочет?
– Нет, он боится, что мы его разделаем и съедим. – Ахмет хрюкнул. – Будет защищаться, не хочет в кастрюлю. Так, мужики, быстренько его связываем, – зашептал он. – Серега, ты отрубаешь Вовке голову, чтобы не орал, Филипп шинкует ногу на бефстроганов, а я побежал печку топить.
Когда Федорчук проснулся и в панике стал озираться, товарищи ползали по матрасам, давясь от хохота. Их лица побагровели, они надрывно кашляли, бормотали что-то неразборчивое. Федорчук уставился на топор, густо покраснел.
– Вставай, Вовочка, просыпайся, – хрипел Ахмет, хватаясь за живот. – Сейчас тебя мамочка в садик отведет.
– Все нормально, Вовка, все нормально, – вторил ему Филипп. – Тебе нечего стыдиться, у всех у нас одинаковое психическое заболевание.
Вспомнили, что завтрак с этого дня отменяется, вся надежда на далекий обед. По инерции чистили зубы, споласкивали лица в соленой воде. С каждым днем эта процедура делалась менее привлекательной, неуместной в текущих условиях. Разогрелся котелок на печке. Солдаты давились теплой водой, игнорируя привкус мазута и солярки. Полкружки на нос только раздразнили, им казалось, что теперь в один присест можно выпить целый бак.
– Но в этом есть и свои плюсы, – пытался развеселить компанию Ахмет. – Ничто так не притупляет голод, как жажда.
– Положительных моментов действительно хватает, – согласился Филипп. – Во-первых, не нужно бегать на стрельбище и через сутки заступать в караул. Во-вторых, решительно отпадает необходимость в туалетной бумаге.
Солдаты слабели с каждым днем, но пока еще хватало сил натужно хихикать, отвлекаться и совершать вылазки на палубу. Излишне говорить, что в морском пейзаже перемен не наблюдалось, помимо того, что все чаще устанавливался мертвый штиль, облака на небе становились спорадическим явлением, а температура воздуха повышалась с каждым днем.
– В жаркие страны плывем? – беспокоился Серега.
– Будем Советскую власть на штыках устанавливать, – лениво подтрунивал над ним Филипп.
В один из дней они стали свидетелями любопытного зрелища. Филипп растопил печку, поставил на нее котелок с морской водой. Он где-то раздобыл кусок фанеры, и когда вода закипела, водрузил ее над котелком. Несколько минут он с задумчивым видом держал ее над водой, дожидаясь, пока на фанере соберется конденсат, аккуратно перевернул и с блаженным видом стал его слизывать. Товарищи тут же сели в кружок и уставились на него голодными глазами.
– Голова пока работает, – объяснил Филипп. – Всякие знания в ней вертятся, нужные и не очень. Опреснительной установки у нас нет, но кое-что из подручных материалов можно сообразить. Соль при выпаривании разлагается и в получаемом конденсате отсутствует. Эту влагу можно пить.
Он еще немного подержал лист над водой и протянул Затулину. Сержант осторожно его перевернул, недоверчиво слизнул, уважительно глянул на Полонского. Мол, есть что-то в высшем образовании, навязываемом мамой.
– Капля в море, – вздохнул Федорчук, слизывая свою порцию.
– Дьявол, занозу в язык всадил! – заныл Серега, яростно присосавшийся к фанере.
В последующие полчаса солдатам было чем заняться. Они сгрудились у печки и жадно смотрели, как покрывается живительной влагой фанерный огрызок. «Пили» по очереди, блаженно щурились, закатывали глаза.
– Весь день так можно сидеть, – с довольным видом сообщил Федорчук. – Правда, толку никакого, все равно пить хочется, но приятно. И время провести можно. А морской воды у нас до хрена.
– Вот только растопки совсем не до этого слова, – нахмурился сержант. – А нам еще картошку в чем-то печь надо. Да и спички не вечные – четыре коробка осталось.
