Михаил Веллер - Игра в императора
– Вред и бред, – упорствовал в ереси Звягин. – Еще и за правду себя выдает! Вот и начнут грезить замухрышки о добром дяде: подберет, обеспечит, научит красиво говорить… помоет-приоденет – и готова герцогиня. Ха-ха.
Они перешли к Казанскому собору: очередь у входа, голуби в сквере…
– …а закроет несчастная мечтательница книжку, посмотрит вокруг: «Где же обещанное чудо?..» – и вешает унылый нос… Делать-то все приходится без чудес и добрых волшебников.
– Ты путаешь литературу с жизнью, а сам вещаешь прописные истины!
– То-то и беда, что из-за твоих сказок люди отделяют литературу от жизни и забывают прописные истины!
И он завертел головой по сторонам, словно искал подтверждение своим мыслям.
Здравые мысли имеют обыкновение раньше или позже подтверждаться. В данном случае это произошло незамедлительно.
– Любуйся, – с холодным удовлетворением указал Звягин. – А?
Существо стояло на автобусной остановке, сунув руки в карманы широченной блекло-черной (по моде) куртки. Зато джинсы были в облипку, и даже самый скверный геометр не назвал бы линии ног прямыми.
– Это он или она? – усомнилась жена в нелепом силуэте.
– Оно! – полыхнул сарказмом Звягин. – Одета-обута, грамотна-обеспечена, страшила-страшилой.
Из-под вязаной шапочки по ним презрительно скользнули глазки, крохотность которых искупалась размерами носа, наводившего на мысль об орлах и таранах галер.
– Поможет несчастной страхолюдине твой профессор Хиггинс со своей ванной и фонографом? Говорить нынче умеют все: телевидение! – дурак дураком, а шпарит как диктор. И манер в кино насмотрелись. И одеваются по журналам: нищих нет…
– Да, да, – поспешно согласилась жена, таща его вперед. Но немного не успела.
«О, какая ужасная селедка», – тихо поразился юный басок. «Гибрид швабры и колючей проволоки», – согласился тенор. И пара приятелей остановилась было рядом.
Нелестная характеристика услышалась и той, кого касалась. Вздернув губу, девица отрубила фразу – не из словаря диктора телевидения. Приятелей шатнуло.
– Развлекаемся? – спросил их Звягин, улыбаясь мертвой улыбкой; шрамик на скуле побелел.
– Леня, – тревожно сказала жена, меняясь в лице, – мы идем в Эрмитаж!
Приятелей сдуло.
Публика изображала непричастность к происходящему. Скандализованная старушка обличала «нынешних». Запахло склокой. Девушка тщетно принимала независимые позы. Напряжение гонимого существа исходило от нее.
– Мои ученики ходят в Эрмитаж чаще, чем мы…
Звягин задумчиво сощурился. Глаза его затлели зеленым кошачьим светом. «Пигмалион»! – процедил он. – «Хиггинс! Шоу!»
Он переступил на месте.
Подошел автобус.
– Ира, – Звягин поцеловал жену, – сходи сегодня сама! Ну пожалуйста.
Ответ не успел: он как-то сразу отдалился от нее и переместился к остановке, будто влекомый посторонней силой. Вслед за девицей втиснулся в автобус, и двери захлопнулись.
В автобусной толчее он бесцеремонно в упор разглядывал злополучное создание. Через минуту оно задрало прыщеватый подбородок и, ответив ему высокомерным взглядом, отвернулось с оскорбленным лицом. За четверть часа на лице сменились все оттенки независимости и неприязни. Резкие черты Звягина не выражали ничего, кроме интереса естествоиспытателя.
На Суворовском она выскочила и понеслась размашистой походкой матроса, опаздывающего из увольнения.
– Девушка, одну минутку!..
Она резко свернула и на красный свет перебежала проспект – прямо в объятия милиционера. Милиционер оживился и отдал честь. Девица стиснула зубы, испепеляя его взором.
– Мы опаздываем к больному, – уверенно представился Звягин за ее спиной, извлекая удостоверение – в подтверждение своих слов – и деньги в подтверждение своей вины.
Милиционер поколебался. Признанный хозяином положения, он ощутил более достоинства не в строгости, а в благородстве.
– Больше не нарушайте. – Он снова отдал честь и отодвинулся, давая понять, что инцидент прощен.
На ходу глядя в сторону, девица пролаяла:
– Что вам надо? Все разглядели?
– Давайте выпьем кофе, – мягко предложил Звягин.
– А-а: вы одиноки. Вы, наверное, кинорежиссер. Или художник. Нет? Ну тогда засекреченный ученый. А, – вы шпион и хотите меня обольстить и завербовать!
– Ну, еж колючий, – рассмеялся Звягин.
– А вы… отцепитесь, старый козел! – отчаянно выпалила она.
Встречная красавица, грациозная стрекоза, улыбнулась Звягину уголком детских губ. Он не был похож на старого козла.
– Крута, – оценил Звягин, – крута. Не хотите знакомиться… Тогда позвоните мне, пожалуйста, – протянул ей визитную карточку. – Всему можно помочь, – добавил он.
– О чем это вы? – не поняла она. – Еще чего не хватало! – И сунула карточку в карман.
Остаток воскресенья Звягин посвятил доведению квартиры до адского блеска – во искупление вины. Дочка металась на подхвате: сочувствовала; и хихикала. К ужину жена оттаяла.
– Полчаса стояла перед Боттичелли, – делилась она. – Никто, наверное, не умел так видеть красоту…
– А что такое красота? – живо спросил Звягин, хлюпая молоком через соломинку.
Жена готовно приняла учительскую позу.
– Платон, – сказала она. – Сократ. Чернышевский. Эстетика.
– Сократ, – сказал Звягин, поднимая руки вверх. – Я понимаю. Ты мне скажи, чем красивая женщина отличается от некрасивой? Конкретней. – Он приготовился загибать пальцы.
– Черты лица… фигура… – она растерялась. – Ну глаза, нос, рот… волосы…
– Волосы, – сказал Звягин. – Да-да. Ноги и шея с ушами.
– Шарм, – сказала дочка. – Прикид.
– Хорошо – мода. Условность, привычка: у каждой эпохи, расы и так далее – свои понятия о красоте. Так: биологическая основа, целесообразность: продолжение рода, – он изобразил руками формы секс-бомбы. – Но почему красивы и черные волосы – и золотые, и карие глаза – и синие, и курносый носик – и прямой? Зачем нужны длинная шея и ровные зубы – что ими, проволоку грызть?..
– Почему ты этим заинтересовался? – проницательно спросила жена.
– Папа хочет знать, что такое красота, прежде чем браться ее делать, – объяснила дочка, догадливое юное поколение. – Он сегодня весь день «Турецкий марш» пел: что-то задумывает!
– Опять твои безумные прожекты, – вздохнула жена. – Теперь – та страшненькая, да?
– Ура, – успокоила дочка. – Она уродина? значит, ты можешь не ревновать…
Дотошный допрос не кончался.
– Если красота – это совершенство, то почему заурядная лань красивее самого совершенного крокодила?
– Линия, цвет… ассоциативный образ: теплое, гладкое, чистое, легко движется. Вызывает приятные ощущения…
Дочка, проходя перед сном из ванной, резюмировала эстетический диспут кратко:
– От разговоров еще никто красивее не делался.
Девица не позвонила, к некоторой досаде Звягина. Но общежитие, куда она вошла, он заметил.
Ночью на кухне он отшвырнул Платона и учебник по эстетике и нацедил ледяного молока из холодильника. Обстоятельно перечислил на бумаге:
...«1. Глаза.
2. Нос.
3. Зубы.
4. Волосы.
23. Ногти.
24. Голос.»
Он пожалел, что не знаком с условиями конкурсов красоты. Против каждого пункта, добросовестно вдумываясь, проставил оценки по пятибалльной системе. Средний балл у девицы получился два и три десятых. Подбив неутешительный итог, Звягин зло засопел и достал еще бутылку молока. В верху списка надписал: «Имеем», на чистом листе: «Требуется», на другом: «Что делать»…
Утром, вернувшись на подстанцию с первого вызова, он изучающе вперился сквозь окошечко в диспетчершу.
– Леонид Борисович?! – изумилась она, краснея.
– Валечка, дай-ка мне телефончик своей косметички…
Летя в «скорой» по Обводному, обернулся в салон к фельдшеру:
– Гриша, ты где мышцы качаешь? На стадионе Ленина? Познакомишь меня завтра с тренером.
Перечень действий оснащался конкретными адресами и фамилиями. Лохматый Гриша перемигивался с медсестрой.
Девица позвонила на третий день.
Они встретились в полупустом по-утреннему кафе.
– Клара, – назвалась она, взбивая волосики.
– И имя-то у тебя какое-то… царапучее, – он вздохнул.
– Горбатого могила исправит, – беспощадно сказала она.
Он пожевал апельсиновую дольку, сплюнул косточку, откинулся на спинку стула: обозрел Клару критически и деловито – так папа Карло, наверно, смотрел на чурку, из которой собирался вырезать Буратино.
– Можно и раньше, – лениво пожал плечами. – Это все исправимо…
– Предлагаете мне себя и песца на воротник в придачу.
– Ни меня, ни песца ты не получишь, – открестился Звягин. – Но у меня вот какие соображения…
Соображения были прерваны скрипучим смешком:
– Ага! Прическа, модная одежда, гимнастика, самовнушение: «Я самая привлекательная, я самая обаятельная!..» Хватит, нахлебалась уже в кино подобной чуши… розовых сказочек для дурачков.
