Татьяна Соломатина - Роддом. Сериал. Кадры 14–26
– Эх, Аркадий Петрович. Всем насрать на мои одинокие розы. Почему бы мне не насрать на температуру сынишки Валерия Ивановича? Из уважения к его сединам?
– К сединам сынишки? – заржал Святогорский. – Ты знаешь, – тут же понизил он голос до заговорщического шёпота, – говорят, что Линьков своему отпрыску жопу вытирал собственноручно до восьмилетнего возраста.
– Я не понимаю, хоть убей, разве нужно сидеть при четырнадцатилетнем лосе всю ночь, даже если у него температура? У него что, сыпной тиф? Малярия? Нет, я должна уволить Наезжина, Линькова и Маковенко!
– Маковенко-то за что?
– За то, что дура!
– Ой, ну за это, Танька, не увольняют. Ты её ревнуешь к интерну, да?
– Аркаша, ты долбанулся? От «Буратино» одеревенел? Кто мне такой интерн? К тому же на нашу Светлану Борисовну он не обращает никакого внимания, несмотря на все её мартышкины ужимки. Вежлив, почтителен – как и полагается интерну, и всё. Маковенко просто дура. И дура с претензиями. Это гораздо хуже дуры обыкновенной. Мне в отделении такие не нужны.
– И с кем ты останешься?
– Дежурантов бы тоже повыкосить неплохо… Ну есть же где-то отличные ребята, грамотные, исполнительные, в чистых халатах, ежедневно моющие волосы… А Линькова завтра же на хер. А пока мне надо думать головой, что делать с этой Егоровой. Окситоцин капать я запретила. У неё уже биохимическая утомлённость…
– Да, по жизни! – перебил Святогорский.
– …утомлённость маточной мускулатуры. Динамики нет, шейка матки за три часа ни черта не раскрылась. Схватки короткие, но сильно болезненные…
– Я знаю, что делать!!! – вскочил с дивана Аркадий Петрович и, прихватив две бутылки шампанского, пошёл к двери. – Идём! Идём к тебе!!!
У лифта он всунул бутылки Татьяне Георгиевне:
– Подержи! Я мигом! – И унёсся в предбанник операционной пятого этажа. – Вызывай лифт, через секунду буду! Только тихо! Не надо девок будить, мне анестезистка не нужна, пусть спит!
– Аркаша, ты думаешь о том же, о чём и я, да? – прищурилась на него Мальцева, когда он действительно очень быстро вернулся.
– Ну разумеется! Мы сейчас устроим нашей милой обдолбанной девке Оксане Егоровой медикаментозный сон! В некоторой моей авторской модификации.
В отделении было тихо. А вот в родильном зале… Из изолятора раздавались вопли, стоны и маты.
– Тань, – шепнула Вера Антоновна. – Я боюсь, как бы у неё абстиненции не началось.
– Никакой ломки мы не допустим! – важно надув щёки, доверительно сообщил первой акушерке Святогорский.
– А где интерн?
– Он в изоляторе, Татьяна Георгиевна. Эта дрянь при нём ещё хоть как-то более-менее себя ведёт. И отмылась, мне кажется, только ради него. Хотя этим наркоманкам конченым… Все они нелюди, потерявшие человеческий облик.
– Вера Антоновна, ты у нас что, общественный судья? Просто делай своё дело.
– Да всю душу вымотала! Прокуренная, хрипит, сипит… А вы бы видели, Татьяна Георгиевна, как она этого несчастного Александра Вячеславовича трясёт.
– Я тоже у нас прокуренная. А интерну ничего не сделается. Крепкий.
– Что вы сравниваете!.. Крепкий-то крепкий, да она его уже даже расцарапала!
– Вы хоть экспресс-тест на ВИЧ ей сделали? А его хлоргексидином промыли?
– А как же! Экспресс – отрицательный.
– И на этом спасибо.
– Татьяна Георгиевна, тут девочку со второго этажа в предродовую перевели только-только. Будете смотреть?
– Разумеется. Только для начала с Егоровой разберёмся.
– Да! Да!!! – ожил присевший, было, на стульчик Святогорский. Он так и не выпускал из рук шампанское, отобранное у Мальцевой в лифте. – Давайте разберёмся с Егоровой. Быстро тащите её сюда.
Санитарка побежала в изолятор и оттуда, повиснув на Александре Вячеславовиче, выплыла тощая, как облезлая кошка, несчастная роженица Егорова. С синяками под глазами и исколотыми ручками-веточками.
– Ну чисто жертва гестапо… В паху свища нет? – строго воззрился на неё Аркадий Петрович.
– Обижаете! Что я, конченая?
– Нет? Ну ладно… Отпустите молодого доктора, Егорова, и присаживайтесь на стульчик. Знаете ли вы, Ксюха, что такое гамма-оксимасляная кислота, она же ГОМК, она же – оксибутират натрия?
– А то мне тёзку не знать! – криво усмехнулась наркоманка.
– Почему тёзку? – удивилась Вера Антоновна.
– Ты, Верусик, не в курсе, но у нашей чудесной гамма-оксимасляной кислоты много прекрасных имён. Например, «Буратино»! – Святогорский воздел руки с бутылками шампанского по двести долларов бутылка. – Санитарка! Санитарка!!! Тащи бокалы!
– Что? Где? Ой! – вынеслась санитарка из недр родзальных помещений. – Нет бокалов, Аркадий Петрович.
– Чашки тащи, голова соломенная. Нет чашек – стаканы с буфета!
– Ага, чтобы меня баба Гала прямо там и порешила?
– Вы что тут, даже чай-кофе не пьёте?
– Маргарита Андреевна запретила чаи-кофея в родзале гонять.
– У меня есть одноразовые пластиковые стаканчики, – робко проблеяла молоденькая девочка из предродовой. – Извините.
– Да за что же извинять тебя, спасительница?! – победоносно затрубил анестезиолог. – Давай! И тебе нальём! Как звать?
– Елена Александровна! – пискнула девица.
– Ты что, учительницей работаешь?
– А как вы угадали? Вы в мою историю посмотрели, да?
– О нет, дорогая моя Елена Александровна! Я в вашу историю не смотрел. И дай вам бог, чтобы я так и не посмотрел в вашу историю. Впрочем, если вы захотите эпидуралку…
– Нет-нет, я сама! Я всё хочу сама и только сама! Чтобы всё естественно!
– Ага, понятно! Ну, поговорим тогда часиков эдак через пять, Елена Александровна. А то, что вы учительница, я догадался просто потому, что по имени-отчеству в нашей стране всё ещё представляются недобитые долбоё… недобитая интеллигенция вроде учителей и врачей. Все остальные уже давно просто Лены, Кати, Тани и Валерики. Менеджеры разнообразных звеньев играют в общение по горизонтали. А мы с вами, врачи и учителя, всё ещё плюём на всех с высокой горы своего собственного нищебродского превосходства! Потому что для детишек и пациентов мы кто? Мы, несмотря ни на что, для них – главные. Вот то-то и оно!
– Где «ксюха»-то, Аркадий Петрович? Гони на меня! – хрипло перебила излияния анестезиолога Оксана Егорова.
– Момент! Ты на чём сидишь, Ксюха?
– На «герыче», а чё?
– Я так, чтобы с дозой не промахнуться…
Некоторое время он выяснял у роженицы Егоровой детали её наркологического анамнеза. А затем Святогорский с некоторым даже гусарским шиком открыл бутылку шампанского.
– Учитесь, юноша, пока я жив! Шампанское надо открывать так, чтобы бутылка сделала лёгкий «шпок!» и из горлышка заструился едва приметный дымок. Пенные струи никому не нужны, и, вообще, уважайте труд санитарок!
Александр Вячеславович взял со стола вторую бутылку и открыл её с ничуть не меньшей лихостью и умением, чем Аркадий Петрович.
– Я говорил вам, что юноша талантлив во всём? – гордо оглядел окружающих анестезиолог с таким видом, будто Александр Вячеславович был его родным сыном, которого он отправил к первому причастию, с гордостью утерев родительскую скупую слезу. – Так-так-так, раз-два-три – смена, ты, Сашка – это четыре. Я – пять. Ксюха Егорова – шесть, Елена Александровна – семь.
– А разве мне можно шампанское? – широко распахнула глазки Елена Александровна.
– Отчего же нет, милая? Отчего же нет?! Вы же собрались всё это дело пройти, так сказать, естественно? Вот! А что такого противоестественного в бокале шампанского? Пардон, в пластиковом стаканчике шампанского. Ровным счётом ничего! Это для нас естественно, как с добрым утром – разливать бурду за двести долларов бутыль в пластиковые стаканчики, ха! К тому же обещаю вам, что к тому моменту, как вы с неестественной силой захотите страшно неестественной эпидуральной анестезии, всё это шампанское элиминируется из вашего прекрасного организма. Тут пописаете, там вспотеете, и тут и там сблеванёте…
– Аркадий Петрович, вы прям как-то слишком в ударе. Я бы даже сказала – в угаре, – шепнула другу Татьяна Георгиевна.
– Ах, оставьте! Не видали вы меня в угаре, окружённого женщинами цвета ебёнового дерева…
– Аркадий Петрович, эбенового! – поправила его Вера Антоновна.
– Грамотная, да? Просто лес твоих знаний ограничивается эбеновыми деревьями. А тайга моих включает и ебёновые!
Татьяна Георгиевна и Александр Вячеславович уже просто тихо тряслись от беззвучного хохота.
– Кстати, дорогой интерн, почему вы не спросили меня – когда я считал количество пьющих, – мол, отчего же это вы, глубокоуважаемый Аркадий Петрович, не поинтересовались тарой для Татьяны Георгиевны? Тем более что пластиковых стаканчиков у нашей Елены Александровны предостаточно. Как будто она не рожать, а в подъезд на вечеринку собралась.
– Раз вы не посчитали Татьяну Георгиевну, значит, по каким-то причинам она не употребляет шампанское, – улыбнувшись, ответил Александр Вячеславович.
