Евгений Рогачев - Двое на дороге (сборник)
– Иди куда шла. Чего пристаешь с глупыми вопросами? Заняться что ли нечем?
Ответ прозвучал грубо, к чему Седой не стремился, но она его услышала и не юркнула в сторону, как бывало не раз, когда приходилось гонять надоедливых пацанят, а осталась стоять.
– Ничего я не пристаю, – она поправила шапочку. – Вы, наверное, голодный и кушать хотите? Возьмите.
Она протянула Седому узкую ладошку, на которой лежал коржик. Именно такой, какие продавали в школьной столовой за 8 копеек. Седой почувствовал, что на глаза ему наворачиваются слезы. А девочка словно загипнотизировала его. Седой протянул руку, взял коржик и так и остался стоять.
– Вы приходите еще. Я вам опять еды принесу. У меня ее много. Там, – девочка кивнула рукой себе за спину.
Седой кивнул, по-прежнему не находя слов, и в этот момент услышал за спиной топот. Судя по звуку, бежало двое или трое мужчин. Даже не оглянувшись, Седой остро почувствовал, что сейчас его будут бить. И оказался прав. Через мгновение мощный удар свалил его в талый весенний снег. Седой по привычке закрыл голову руками и только покряхтывал, когда сильный удар достигал цели. Седого били не раз: и в милиции, когда попадал туда, и свои братья-бродяги, когда схватывались из-за какой-нибудь мелочи. Но эти, месившие его, словно тесто в казане, бить умели и делали это с наслаждением. Седой, как уж, елозя по земле, уже подумывал, что вот и закатилась его такая никчемная жизнь.
– Оставьте его!!! – неожиданно прорвался детский крик сквозь сопение проводивших экзекуцию мужчин. – Ну!!! Я кому сказала?!
Удары прекратились. Рывком Седого вздернули с земли, поставили на ноги.
– Ты кто? – требовательно спросил молодец с абсолютно лысой головой.
– Бомж, – прохрипел Седой и выплюнул из разбитого рта сгусток крови.
– Я вижу, что не министр. А здесь что делаешь?
– Еду искал… Отпустите вы меня, ребята, что я вам плохого сделал? – взмолился Седой.
– Гы… гы… гы… – заржали рядом. – У него здесь типа кафешки.
– Так, значит, – констатировал молодой качок. – А к детям чего пристаешь?
– Не приставал я, – опять прохрипел Седой. – Она сама подошла.
– Оставь его, Серый! Ну, оставь! – девочка дернула лысого за рукав.
Тот подумал немного и оттолкнул Седого в сторону, так, что тот отлетел и больно ударился об угол мусорного бака. Напоследок пригрозил:
– Проваливай! Еще раз здесь увижу – в землю закопаю. Живьем. И считай, что тебе крупно повезло.
– Да он сам сдохнет. Ты посмотри, Серый, на этого доходягу.
Но Седой тогда не умер, а выкарабкался. Правда, после этого еще долго болели два ребра. Боль отдавалась во всем теле при каждом вздохе, но со временем стала слабеть. Он тогда приполз в подвал еле живой и целую неделю лежал в лежку. Костлявая старуха смерть уже вцепилась в него обеими руками и тянула в свои владения. Но Седой смог отбиться и опять вынырнул на поверхность, где бурлила жизнь. Хотя сам удивлялся, откуда и силы взялись. Но не в поликлинику же ему было идти, в самом деле? Народ смешить, да и пугать одновременно. Кому он там нужен – без полиса, без денег? Человек, выброшенный с дороги жизни на обочину и как бы переставший существовать.
Он выжил, но память об этой девочке осталась. И сейчас бомж по имени Седой шел к тому месту, где они первый раз увиделись. Что гнало его? Воспоминания из прошлого, иногда накатывающие из помутневшего сознания? Он и сам не знал, а просто шел, чтобы еще раз увидеть эти детские глаза.
Вела Седого судьба, которая безраздельно властвует над каждым из живущих, но он об этом еще не знал.
* * *Двор был полон детворы, но, сколько Седой ни всматривался, его знакомой среди игравших детей не было.
Подойти поближе он не решался. Его смущали двое мужчин, стоявшие в тени подъезда дома напротив. Он помнил, как его колотили, и подобной экзекуции более не желал. Глаза стали слезиться. Он их зажмурил, помотал головой, прогоняя резь. А когда открыл – увидел ее.
Около подъезда остановилась большая машина. Вышел мужчина, осмотрелся вокруг, открыл заднюю дверцу. Вылезла женщина с непокрытой головой, в короткой шубке, затем мужчина и, наконец, девочка. Что они втолковывали ребенку, с такого расстояния Седой расслышать не мог. Но вот мужчина досадливо махнул рукой, они с женщиной сели в машину и укатили. А девочка в сопровождении высокого парня проследовала в подъезд. В нем Седой без труда узнал одного из тех, кто отрабатывал на нем правила ближнего боя, и поежился.
– Охрана, что ли? – пробормотал сквозь зубы и оглянулся.
Если его тут заметят, то беды не миновать, а валяться опять в грязном снегу ему не хотелось. Удостоверившись, что железный гараж надежно скрывает его от посторонних, он успокоился и продолжил наблюдение.
Седой никак не мог разобраться в себе. Что его держало здесь? Простое любопытство? Нет. Скорее то забытое чувство тепла и уюта, которое он почувствовал, едва соприкоснувшись с девочкой-подростком.
Постепенно начало смеркаться. Окончательно замерзнув и устав утаптывать вокруг себя талый весенний снег, Седой не терял надежды вновь увидеть ту девочку. Выйти из своего укрытия он не решался. Последние годы жизни среди отбросов общества, хотя таковым он себя не считал, приучили его к осторожности. Но вот дверь в подъезде приоткрылась, и появился молодой качок. Он постоял, кинул взор на постепенно пустеющий двор, достал из кармана сигарету, закурил. И неожиданно посмотрел в ту сторону, где затаился Седой. Тот вжался в холодную стену гаража, стараясь исчезнуть, раствориться в нем. Но тому было явно не до изучения окрестностей, и через мгновение он отвернулся, а Седой с шумом выдохнул из себя воздух. Пронесло. Он почувствовал, что несмотря на холод вмиг вспотел, как будто вышел из парилки. Качок еще немного постоял, пуская дым кольцами в небо. Потом поплотнее запахнул свой плащ и пошел вон со двора в сторону большого проспекта, шумевшего за соседними домами.
Прошло еще немного времени, и дверь вновь приоткрылась и появилась девочка. Седой хотел выйти, но замер, увидев, как подросток направляется именно к нему.
Она была одета так же, как и в прошлый раз, – тепло и добротно. Видно, родители денег на экипировку своей дочери не жалели, а одевали во все самое лучшее. Это и понятно, если у нее была своя охрана. А в том, что тот молодой качок, что вышел до этого из подъезда был именно охранником, Седой не сомневался. Насмотрелся он на них за время своего бродяжничества. Было в их взгляде что-то такое цепкое, оценивающее что ли, как у сторожевых псов, и спутать эту категорию людей с другими было невозможно.
Она подошла ближе.
– Я тебя давно заметила, – сказала непринужденно, словно встретила старого знакомого. – Наши окна выходят на эту сторону. Вон там, – махнула рукой себе за спину.
Седой молчал. Наконец он осмелел, вышел из своего укрытия и вмиг ощутил, какая граница проложена между им и этой девчушкой. Он был из другого, подземного мира, а она из области фантастики. Он хотел повернуться и уйти, но она остановила его.
– Постой. Ты куда? Ты что, меня боишься? Не бойся. Сегодня я одна. Тех парней, что приставил ко мне отец, нет. Да и не будет их. Надоели они мне, жуть, – она шмыгнула носом. Получилось это смешно и забавно. – В тот раз тебе досталось, но еще больше им досталось от отца, когда он узнал, что они отпустили меня одну… Ты что молчишь-то? Немой, что ли? Ты говори, а то мне скучно сразу становится. Я люблю, когда со мной разговаривают, а не молчат, словно рыбки, которых полно в нашем аквариуме.
– Ты и сама неплохо говоришь. За двоих, – сказал первое, что пришло на ум.
– Это правда, – девочка улыбнулась. – Отец меня зовет балаболкой. Но я не обижаюсь. Он меня любит, поэтому и приставил ко мне своих людей. Они всегда со мной, даже когда я сплю. Чего-то он боится. Все говорит, что меня могут обидеть и чтобы я непременно слушалась тех дяденек, что ходят за мной по пятам. Но иногда я от них убегаю или играю в прятки. Ты бы видел их рожи, когда они начинают меня искать. Смешно, прямо умора, – девочка засмеялась.
– Тебя как зовут-то?
– Меня? Авророй. Странное имя, да? Оно мне не нравится. Когда я вырасту, то обязательно его сменю… А тебя как?
– Седой.
– Это кличка, да? Как интересно!!! Это, наверное, из-за седых волос?
– Слушай, а ты меня не боишься? – Седой скорчил страшную рожу. – Схвачу тебя сейчас в охапку и утащу в свой подвал.
– Странный ты какой-то, – она ничуть не испугалась. – Я же кричать буду. Тогда тебя сразу схватят и убьют.
Сказано это было так обыденно и просто, словно ребенок говорил не о смерти, а о чем-то совершенно постороннем. Седой растерялся.
– Тебе сколько лет?
– Мне? Двенадцать. Мало, правда? Многие папины знакомые дают намного больше.
Эта ее манера на всякий вопрос отвечать своим вопросом раздражала. Но тут ничего не поделаешь. Ребенок – он ребенок и есть, хотя она и развита не по годам.
– А у тебя дети есть?
