Евгений Рогачев - Двое на дороге (сборник)
Началось все с кредита, взятого в банке. На какие нужды – он, по прошествии времени, и не помнил уже. Да и не в этом, в сущности, дело. Тогда все казалось незыблемым. Кредит хоть и был большим и проценты оказались «драконовскими», но выплатить его вполне было по силам. Не сразу, конечно, но со временем. Тем более работа у Павла Сергеевича на тот момент была хорошей, высокооплачиваемой, что в наше время было едва ли не самым важным при определении общественного статуса любого россиянина.
Но вскорости начались проблемы. Именно там, откуда он их совсем не ждал. На работе появился новый сотрудник, и Павла Сергеевича постепенно начали выживать с насиженного места. Впоследствии он понял причину этого. Новый сотрудник оказался каким-то там дальним родственником их шефа. Через три месяца начальник вызвал его к себе и, указав на грубейшие ошибки в работе, которых и не было вовсе, попросил написать заявление об уходе. Павел Сергеевич спорить не стал. Знал, что с его опытом и знаниями легко найдет другое хлебное место. Да к тому же работать под постоянным давлением начальства считал для себя унизительным.
Не думал он тогда, покидая с гордым видом родной кабинет, что все окажется намного сложнее. Месяц он бегал в поисках новой работы, но везде натыкался на ничего не значившие обещания и вежливые улыбки. Немногочисленные знакомые, которыми он обзавелся в своей жизни, тоже ничем помочь не могли. Работы не было. Павел Сергеевич замкнулся в себе, стал раздражительным, злым и продолжал жить, все время ожидая очередного подвоха судьбы. Неприятности не заставили себя ждать. Как говорится в народе? Пришла беда – отворяй ворота? Точно так же произошло и у Павла Сергеевича.
Его жена, с которой он прожил без малого 15 лет, ни слова не говоря укатила на юг. А когда вернулась обратно, то велела ему убираться из ее квартиры и освободить место для нового жильца. Она его и предъявила тут же, чтобы отбить у бывшего мужа всякое желание спорить. Павел Сергеевич скользнул взглядом по могучей груди соперника, обратил внимание на его пудовые кулаки и понял: выступать против бесполезно. Жена стояла рядом, подпирая косяк. Любви между им и Анькой, вмиг ставшей чужой женщиной, никогда и не было. Да и быть не могло. Он про себя подумал, что Господь, наверное, тоже это понял, поэтому и не наградил их в положенное время детьми и наследниками.
Павел Сергеевич молча прошел в свою комнату и начал собирать нехитрый скарб. Куда пойдет – не знал. Хотелось одного: оказаться как можно дальше от этого места. Кидая в холщовую сумку вещи, пожалел, что оставляет этой дурехе квартиру. Не заслужила она этого. Разве думалось тогда, когда оформлял на нее ордер, что все, в одночасье, пойдет прахом?
Павел Сергеевич заметил в углу початую бутылку водки. Вспомнил, что еще утром приложился к ней, когда в очередной раз размышлял над своей горькой судьбой. Взял бутыль, поднес к губам. Теплая, горьковатая жидкость обожгла нутро. Выпив почти треть, остановился, с шумом выдохнул воздух. Постоял, прислушиваясь к внутренним ощущениям. Хмель медленно поднимался со дна желудка, затуманивая мозг, а вместе с ним появилась злоба и смелость. Он отшвырнул бутылку и, пьяно покачиваясь, вышел в коридор. Взглядом нетерпеливого хозяина осмотрел стоявшую парочку и рыкнул, как тогда ему казалось, очень грозно:
– А ну пошли вон!!! Оба!!! А то я щас…
Очнулся Павел Сергеевич в какой-то подворотне. Весь в ссадинах и еле живой. С этого момента жизнь его потекла в совершенно ином русле. Двое бомжей, по счастливой случайности оказавшиеся рядом, не дали ему сгинуть. Он и сам не понимал, почему они не бросили его тогда подыхать, а затащили в свой подвал, который находился неподалеку. Павел Сергеевич поправлялся долго, тяжело, медленно выкарабкиваясь с того света, куда его чуть не столкнули пудовые кулаки нового Анькиного хахаля. Первое время он со страхом наблюдал за своими спасителями, ожидая от них чего-то ужасного. Но те как будто и забыли про него и вовсе не обращали внимания. Только изредка бомжиха по имени Светка подходила к нему и клала рядом еду. Первое время Павел Сергеевич не мог побороть в себе отвращения и не притрагивался к тому, что еще недавно, как он догадывался, было содержимым помоек. Но голод брал свое, и чувство стыдливости вскоре пропало.
Выздоровев, Павел Сергеевич несколько раз подходил к своему дому, видел свет, но переступить порог родного дома не смог, не решился. Спрятавшись под раскидистой ивой, мокнув под проливным дождем, он давал себе слово, что когда-нибудь обязательно вернется в этот дом и восстановит справедливость. А пока все оставалось по-прежнему, и он опять возвращался в теперь уже свой подвал. Колька и Светка с вопросами к нему не лезли. Видно, и сами прошли такой же путь. Колька был нормальным мужиком, правда немного ершистым, да и то только по пьянке. Первое время, после того как Павел Сергеевич окончательно поправился, Колька относился к нему с подозрением, но когда понял, что новый жилец к его Светке лезть не собирается, оставил в покое.
Потрясения последних месяцев не прошли даром для Павла Сергеевича, и седая шевелюра вмиг опутала голову еще не старого человека. Поэтому в этом подвальном мире его стали звать Седым. Новая кличка прилипла к нему, стала частью его новой жизни, и он постепенно свыкся с ней. Как и со всем, что его теперь окружало.
Так прошло два года. Седой влился в эту жизнь, о которой раньше знал только из газет. Чувство стыдливости, отвращения пропало, а со временем пришло понимание, что, в сущности, это такие же люди, только со своими, немного своеобразными, взглядами на окружающую жизнь.
Через год их подвал попытались захватить трое бродяг, появившиеся неизвестно откуда. Им пришлось биться не на жизнь, а на смерть, отстаивая свое право на этот клочок жилья, который по праву считали своим. Тесное пространство огласилось матерщиной мужиков, Светкиным визгом. Сопротивлялись они зло, отчаянно и выстояли, но Колька получил удар ножом в бок, и его потом долго пришлось выхаживать. Он выжил, хотя и похудел, как скелет. Несколько раз Седого таскали в милицию, но, надавав для острастки тумаков, отпускали.
Многое случилось за эти два года, и он сам поражался, как смог выжить в той круговерти событий.
Ближе к весне Коляна в очередной раз забрали в милицию, Светка куда-то пропала, и остался Седой один. В один из дней, ближе к обеду, по каменным ступеням он выбрался вначале в подъезд, а потом и на улицу.
На дворе стояла вторая половина марта. Весна в этом году выдалась ранняя, дружная, и ее дыхание чувствовалось во всем. На обочинах снег почернел, потяжелел и, подтаивая тоненькими ручейками, стекал на проезжую часть. На дороге грязь вперемешку с водой образовывали кашицу, сквозь которую проносились машины, забрызгивая неосторожных прохожих. Несколько капель грязи попало и на видавшую виды куртку Седого.
Прищурившись, он смотрел на окружающий мир и радовался. Радовался, что удалось пережить такую нелегкую студеную зиму и без особых для себя потерь дожить до теплых деньков. Проходившие мимо люди с неприязнью смотрели на высокого, худого мужчину, привалившегося к стене и улыбающегося, словно блаженный. Седой привык к таким взглядам и внимания на них не обращал.
Он отвалился от стены и направился по известному ему маршруту. Здесь надо пояснить, куда шел Седой, разбрызгивая весенние лужи…
Где-то с месяц назад, в поисках чего-либо съестного, он обследовал мусорный бак, расположенный за два квартала от своего подвального помещения. Чувство неловкости у Седого давно пропало, и он уже перестал обращать внимание на укоризненные взгляды, кидаемые порой в его сторону. Рядом высился большой, многоэтажный дом, выходивший подъездами на противоположную улицу. И здесь он случайно встретил маленькую девочку. Эта встреча взволновала Седого, а в его очерствевшем за время бродяжничества сердце что-то шевельнулось, такое далекое и знакомое. При виде ребенка он впервые за много лет устыдился своего грязного, замызганного вида и свалявшейся шевелюры, торчавшей во все стороны.
Случилось это неожиданно. Седой, напевая себе под нос незатейливый мотивчик, слышанный им когда-то во время благополучного прошлого, шурудил большой суковатой палкой в заполненном наполовину контейнере. Подошла женщина с мусорным ведром. Седой посторонился, пропуская. Ни слова ни говоря, женщина вывалила ведро, неприязненно кинула взгляд в сторону бомжа и отошла. Седой опять наклонился, прикидывая, как бы половчее подцепить замеченный им кусок колбасы, аппетитно торчавший из-под разного хлама.
– А что вы там ищете?
Седой вздрогнул и замер, боясь пошевелиться. Медленно разогнулся, повернулся. Перед ним стояла девочка лет одиннадцати в красной куртке с аппликацией по бокам, в джинсах и красных же бурках. Из-под шапочки с желтым помпоном выбивались рыжие волосы. Седой оглянулся – вокруг ни души. Что делал ребенок один возле мусорных баков – оставалось загадкой. Седой судорожно сглотнул, отвел глаза в сторону, пробормотал себе под нос:
