Владимир Романовский - Шустрый
А Ивушку-то молодой барин в усадьбу забрал. Кто-то предположил, что для блуда, и Грибник начал уж было свирепеть да маяться, но кто-то другой заметил, что для блуда у молодого барина есть горничная Мышка, ночует в барской спальне с первой же ночи, как барин вернулся, девка некрасивая, но бойкая, Художника анадысь так охмурила, что днями возле нее сидел, все рисовал, и чуть с собою не увез. А барин меж тем ее грамоте басурманской учит для развлечения своего.
В полдень, лежа на сеновале с Шустрым, Ака-Бяка возбужденно пыталась ему все это втолковать. Шустрый, оперевшись на локоть, ласкал полную грудь Аки-Бяки, а она все болтала и болтала, и делала большие глаза, и он начал прислушиваться.
– Вот меня, наверное, возьмут, – говорила Ака-Бяка. – Я ведь ничего на вид, а? И плясать умею лучше всех. А в столице я буду жить в каменном доме, и кормить будут с барского стола. Твою дуру Полянку не возьмут, она косая, какому барину приятно видеть, как перед ним косая баба ногами грохочет да жопой машет.
Шустрый помылся из ведра и пошел домой задумчивый. У самой двери его нагнал Пацан и сообщил, что во время жатвы … Но Шустрый его перебил.
– Актрисы, – сказал он, старательно выговаривая. – Бабы в актрисы, барин, столица. – И прибавил на своем наречии: – Что это все означает?
– А ты еще не знаешь?
– А я еще не знаю. Рассказывай.
Пацан рассказал, что ранее услышал и понял.
– Плясать перед господами? – удивился Шустрый. – Да ведь тут не Турция. Что-то ты не то говоришь, Пацан, хуйня какая-то.
– Нет, не хуйня, – возмутился Пацан. – Я знаю, что говорю. Надевают на них наряды, и в горнице пляшут, а лакеи на лютнях играют и на … этих…
– На блокфлейтах, – подсказал Шустрый.
– Да, на блокфлейтах.
– Дурак.
– Сам дурак.
Шустрый почесал в затылке.
– А Ивушку барин у себя в саду второй день учит, – добавил Пацан.
– Я думал – Мышку.
– Мышку для развлечения, грамоте, а Ивушку для дела.
– Чему учит?
– Речам. Я сам видел.
– Подглядывал?
– Ага. Ивушка стоит перед ним и говорит речи красивые, а барин ее поправляет.
– Актрисы! – догадался Шустрый. Ранее его сбила с толку разница в произношении слова. – Вот оно что. В театр.
– Что такое театр?
Шустрый стал было объяснять – он вообще любил объяснять Пацану разные разности, Пацан слушал всегда внимательно, а Шустрому нравилось, когда его слушают, глотая каждое слово, но вдруг он осекся. И задумался крепко.
– Эй, ты чего? – спросил Пацан.
– Подожди, подожди … Не вертись … Не вертись, блядский бордель, дай подумать!
Пацан замер. Шустрый подумал.
– От мужей забирают? – спросил он.
Пацан не понял вопроса.
– И девок, и баб тоже? – уточнил Шустрый. – Замужних-многодетных тоже берут? В актрисы?
– Вроде бы да.
Малышка спала, и Полянка тоже спала, привалившись на бок. Шустрый велел Пацану посидеть с ними, а сам полез на чердак и там, на чердаке, отворил тайник и пересчитал сбережения.
13. Покупка
Когда что-то покупаешь, всегда хочется быть уверенным, что тебя не облапошили. Лучше всего иметь для этой цели нейтрального свидетеля. Прилюдно облапошивать не всякий возжелает, срамно это. Шустрый задумался. Ни Полянка, ни Пацан в свидетели не годились – заинтересованная сторона. Почтаря нужно было ждать еще дня три. Пастух честностью, судя по выражению лица, не отличался, а кузнец Шустрого ненавидел. Остальные слишком тупые. Оставался Поп, которому не нравился Шустрый, а Шустрому не нравился Поп. Он с детства недолюбливал священников, не понимая толком, почему, вроде бы ничего плохого они ему не сделали – а недолюбливал. Священников многие недолюбливают. Но более подходящих кандидатов не было.
Отстояли вечерю, и Шустрый, держа Пацана за руку, приблизился к Сынку, которого, вольнодумного, на вечернюю службу заставляла ходить рассудительная мать, и сказал:
– Вечер добрый, сударь. Пожалуйста, выслушайте меня, и пусть священник тоже выслушает.
Сынка просьба заинтересовала. Что такое придумал молодой басурман? Любопытно. Подошли к Попу. Тот насупился, надул щеки, глаза закатил.
– Вот, батюшка, – сказал Сынок. – Человек хочет со мною говорить в вашем присутствии.
– А меня его присутствие тяготит! – выпалил Поп. – Пусть к своим кахволикам идет и там крестится слева направо сколько влезет на погибель души своей!
– А хорошо ли будет, батюшка, – резонно возразил Сынок, – если кахволики ему помогут после того, как отказались помочь вы? Слава пойдет, батюшка. Не срамите правильную веру. Давайте по крайней мере выслушаем человека. Неужто вам не любопытно?
– Нет, совершенно, – ответил Поп. – Совершенно не любопытно. Вот ни капельки.
– Говорите, что за дело, – сказал Сынок Шустрому. – А я переведу.
– Нет, не нужно, благодарю, – возразил Шустрый. – Пацан переведет.
– Пацан? – удивился Сынок, глядя на Пацана. – Он умеет?
– Да.
– Способный, – одобрительно сказал Сынок, кивнув. – Надо же! Полна земля самородками. Надо бы его тоже грамоте обучить.
Он засмеялся, а Шустрый тем временем сделал знак Пацану и стал говорить медленно, с паузами, обращяясь к Сынку, а Пацан переводил Попу.
– Во время прошлой нашей беседы вы дали мне понять, – сказал Шустрый, – что сожительница моя является вашей рабыней, и если я хочу сделать ее независимой от вас, мне следует ее купить.
Пацан вместо «сожительница» сказал «жена» и вместо «независимой» – «непродажной», но Поп суть уловил.
– Где это видано, чтобы басурманы наших баб покупали! – возмутился он. – Не будет этого!
– Почему ж не будет, – вмешался Сынок. – Это, батюшка, уж даже и на самодурство похоже, замечу вам. – Он повернулся к Шустрому. – Весьма интересное предложение. И сколько же вы хотели бы за нее заплатить?
– В прошлый раз вы сказали – пятнадцать денариев.
– Да? Я так сказал? Что ж. У вас и деньги с собою?
– Да.
– И бумаги составлены?
– Какие бумаги?
– Купчая. Все-таки женщину покупаете, а не пуговицы для сюртука.
– Я не знал…
– Вижу, что не знали. Ну да ладно. Сейчас мы попросим у священника бумагу и перо, и всё поправим. А священник, как лицо публичное, исполнит тут пред нами роль нотариуса. У него даже и печать есть, для тех случаев, когда кого-то отпевают или крестят, ее и приложим.
Поп, не понимая, о чем речь, снова вмешался:
– Ты, молодой барин, волен в своих желаниях, но тут уж позволь! Как! Нашу бабу – басурману! Пусть она хоть тыщу раз шлюха – а все равно грех! Да еще и в церкви! Нельзя в церкви! Акт торговли – нельзя!
– Ну ведь не душу же ее он у меня покупает.
– Богопротивно сие!
– Слушайте, батюшка, – сказал Сынок веско, сталь зазвучала в голосе, и некоторые вспомнили вдруг, что он человек военный, – вы мне надоели. Делайте, о чем вас просят. Причитающееся вам за услуги вы получите, в обычном размере. Нужны бумага, перо, печать. Шагом марш! Мы вас подождем во дворе. Да уж и свечку захватите.
14. Расторжение сделки
Говорят, что ревность – услада людей недалеких. Говорят так в основном люди, ревности в больших количествах не испытавшие.
Сынок отлучился в город по своим барским делам, Барыня пила чай в саду, а Ивушка, надев красивое голубое платье, пожалованное ей молодым барином, решила спуститься в кухню да пожрать с утра, а кухарка неприязнь свою пусть засунет себе в жопу – и на лестнице повстречалась с горничной Мышкой, женщиной учёной. Та волокла наверх тряпки да метлу. Проходя мимо Ивушки, учёная Мышка сделала вид, что споткнулась, ухватила Ивушку за волосы льняные, и дернула крепко. Ивушка потеряла равновесие, качнулась вперед, и покатилась вниз.
– Ай-яй-яй, – сказала Мышка. – Какая с твоей стороны неосторожность великая, Ивушка, ай-яй-яй.
Ивушка лежала внизу, постанывая. Попыталась подняться и не смогла.
– Ну, ничего, я вот только в спальнях приберу, и сразу тебе на помощь прибегу, ты увидишь, – сказала ей Мышка. – Так поспешу, так поспешу, ты удивишься! Удержу не будет, никто не помешает мне на помощь тебе придти, так и знай!
И ушла в спальни. Ивушка еще раз попыталась подняться, но резкая боль в ноге не позволила. Ивушка стала кричать.
Вошла через некоторое время Барыня и спросила:
– Чего ты орешь? Что стряслось? Чего ты разлеглась на полу, дура?
– Нога! – сказала Ивушка.
– Что – нога?
Барыня подошла и присела возле Ивушки. Задрала ей подол, посмотрела. Сказала:
– Ничего себе. Как же это ты сверзилась, ты чего, под ноги не смотришь совсем? Эка дура тупая. Эй, кто нибудь!
Пришел Дворецкий. Барыня велела ему послать кого-нибудь за Лекарем. Через час прибыл Лекарь. Ивушку перенесли в ее, молодым барином отведенную, спальню.
Вскоре вернулся и сам молодой барин, пошел в спальню, осмотрел ногу Ивушки, поговорил с Лекарем, выругался страшными словами с досады, выпил коньяку, и велел приготовить себе ванну.
