Мария Метлицкая - Ошибка молодости (сборник)
В пятницу вечером, как и многие другие, Елена Степановна с внуком спешили на станцию. Там встречали «безлошадных» родителей. А тех, кто на машине, поджидали у развилки, у «большака», как говорили старожилы.
Ванюшка крепко держал бабушку за руку, смотрел по сторонам и уплетал мороженое. Вскоре из подошедшего поезда выходил мужчина средних лет – подтянутый, высокий, седовласый, в очках. Он рассеянно оглядывал встречающих и наконец замечал своих. В том, что это «свои», – сомнений не было. Ванюшка бросался к мужчине, а Елена Степановна, улыбаясь, устремлялась вслед за внуком.
Мальчик кидался к мужчине на шею, а бабушка стояла рядом. Просто стояла. Не целовалась и не обнималась с мужчиной, они по-дружески пожимали друг другу руки. Как-то совсем по-дружески. Мужчина сажал Ванюшку на плечи, подхватывал тяжелый рюкзак, и компания двигалась к поселку.
«Странно, как-то! – думала я. – Это точно не сын Елены Степановны – сын с матерью руки по-дружески не пожимают. Значит, зять. А где же тогда дочка, Ванюшкина мама?» А мамы не было. Ее не было все лето, с мая по сентябрь. Ни одного раза. Значит, с мамой что-то случилось, наверное, беда. Ну не может нормальная мама не приехать за все лето к ребенку. Значит, больна или – самое страшное – ее просто нет.
Я не из тех, кто будет задавать подобные вопросы. Но другие, из не в меру любопытных, естественно, нашлись. Самые подлые подкатывали к мальчику. Ванюшка широко раскрывал глаза и пожимал плечами – не знаю. Потом подкатывали к Елене Степановне. Та чернела лицом, резко брала внука за руку и быстро уходила.
Горе, решили мы. Значит, и вправду горе. Умерла дочка Елены Степановны. Нет ее на свете. Дочки и Ванюшкиной мамы. А как умерла – вот уж не наше дело. И мы заткнули сплетницам рты.
Елена Степановна общества отныне сторонилась. Мальчик, конечно, к малышне рвался, а вот она стояла поодаль и была очевидно напряжена.
Моя дружба с Еленой Степановной началась случайно. В поселке после грозы, как обычно, вырубили свет. Ничего страшного – жалко только продукты в холодильнике. И холодильники старались открывать пореже. Конечно, у всех были и фонарики, и свечки. Только у неопытной дачницы Елены Степановны не нашлось ни свечек, ни фонарика и газовой плитки – лишь электрическая. Ни до туалета впотьмах не дойти, ни молоко ребенку вскипятить.
Наши дачи по соседству, и Елена Степановна, очень смущаясь, постучала в мою дверь. Конечно, я дала и свечи, и фонарь, сварили Ванюшке кашу, налили в термос кипяченого молока. Елена Степановна горячо меня благодарила – теперь они с внуком до утра продержатся. А уж там – как сложится. Если свет не дадут – а такое может случиться, – позвонит в Москву Валентину Ильичу. Он их и заберет. Тем более что прогноз на неделю отвратительный – дожди, холод. Было понятно, что Валентин Ильич – тот самый седовласый мужчина, которого они с Ванюшкой встречали по пятницам. Больше Елена Степановна распространяться не стала, а я не из любопытных.
Но планы поменялись, как часто бывает. Заболел мальчик. Ночью поднялась высокая температура. Мы вызвали «Скорую», оказалось, бронхит. Нужны антибиотики и прочие лекарства. Разумеется, я съездила в ближайший город и все купила.
Елена Степановна была растеряна: что делать? Ехать в город? Везти больного ребенка? В московской квартире сыро – отопления нет. Здесь, на даче, по крайней мере можно протопить печь, открыть окно – воздух есть воздух, – купить у молочницы парного молока.
Я, опять же на машине, всегда под боком. К тому же – медик, сделать укол и послушать легкие всегда смогу. Одним словом, я на свой страх и риск уговорила Елену Степановну остаться. Просто посчитала, что ребенок быстрее поправится именно здесь. Так началась наша дружба. Именно – дружба, которой уже много лет и которая проверена этими самыми годами.
Историю своей семьи она рассказала не сразу, спустя пару недель. Когда поняла, что может мне окончательно доверять.
Поздно вечером детки наконец с усилиями были упакованы в постели, а мы сидели на веранде, пили чай с вареньем и болтали. Я рассказывала Елене Степановне про перипетии своего недавнего развода, про новую любовь, которая меня оглушила и почти сшибла с ног, про все терзания, страсти, обиды, неуверенность. Она слушала молча, очень внимательно, ничего не комментируя. Советы не давала и не утешала. Сказала только, что это счастье – так полюбить в весьма зрелом возрасте, что я права – не стала обманывать мужа и держаться за материальное. Еще добавила, что точно все образуется, потому что из любой ситуации обязательно есть выход. Только надо набраться терпения и подождать.
– Как, оказывается, все просто! – иронизирую я. – Набраться терпения и подождать!
Я не верю, что все разрулится само собой, потому что не фаталист и считаю, что свою жизнь мы строим сами. Какой построим, такой она и получится. Удачной или не очень.
Елена Степановна, моя собеседница и поверенная в сердечных делах, настаивает: жизнь умнее нас, все образуется.
А потом заговорила она – тихо, размеренно, опустив глаза, вертя в руке чайную ложечку.
– Есть сын, Гриша. Единственный. Есть или был? – растерянно усмехается она. – Нет, что я несу, Господи! Конечно, есть. И, слава богу, жив-здоров. Правда, он далеко, аж в самой Австралии. Не виделись давно, четыре года. Пишет? Да. Крайне редко. Звонит еще реже. Но главное, я знаю, что у него все хорошо, а больше мне ничего и не надо. Странно, да? Просто ситуация такая. Такой вот жизненный поворот. У Гриши на меня огромная обида. Огромная. Я его понимаю, так что без претензий, хотя уверена, что права. И он в своей правде тоже не сомневается. Вот такое столкновение планет! – Елена Степановна смущенно улыбается. – Мы с Гришей всегда жили очень дружно. Растила я его одна, потому что осталась вдовой в тридцать шесть лет и замуж больше не вышла – не хотела проблем в семье, боялась, что сыну будет некомфортно. А предложения мне делали! – Она немного краснеет.
Я киваю:
– Уж в этом не сомневаюсь!
Сын Елены Степановны рано женился по большой любви. Девочка была замечательная. Своя такая девочка: умненькая, тонкая, воспитанная, не ленивая. Без пустого гонора и дурацких претензий. Воспитана одинокой мамой, с которой они сразу крепко сдружились. В общем, все складывалось замечательно. Олечка – так звали невестку – стала Елене Степановне практически дочерью. Вот только детишек у них с Гришей не было, и это омрачало всеобщее счастье. Через пять лет после свадьбы решили обратиться к врачам. Все проверили, досконально, и Олечку, и Гришу. Врачи вынесли вердикт – оба совершенно здоровы. Оба. В чем дело? Ну, это знает только Господь! «Ждите, – сказали им, – все в жизни случается!» Стали ждать. Перед каждыми ежемесячными женскими неприятностями все беспокоились: и Олечка, и Гриша, и обе матушки. По Олечкиному настроению понимали – опять мимо. И надежда таяла с каждым месяцем. У Гриши с Олечкой стали портиться отношения. Нет, громких скандалов не было – не те люди. А вот напряжение и отчуждение наблюдались. Гриша мог застрять в компании без жены, чего раньше не бывало. Мог прийти сильно навеселе, что тоже раньше исключалось.
Олечка пару раз собирала вещи и уезжала к маме. Елена Степановна не могла ее удержать. Стояли у входной двери, обнявшись, и плакали.
Елена Степановна пыталась поговорить с сыном, доверительно, как раньше. Но он замкнулся и на контакт не шел. Даже позволил себе грубость – мол, сами разберемся, не лезь не в свои дела!
Можно было бы обидеться, но она не обиделась – просто поняла, как ему худо. Олечка, конечно, возвращалась, и на какое-то время все становилось по-прежнему. Но это довольно быстро заканчивалось. Елена Степановна подозревала, что у сына появилась женщина. Скоро вычислила – Аллочка, сотрудница. Молода, хороша собой и еще – глуповата. Откровенно глуповата. Звонила на домашний и жарко дышала в трубку.
Елена Степановна старалась опередить Олечку, первая бросалась к телефону, как на амбразуру. В трубке иногда звучала Пугачева: «Без меня тебе, любимый мой!..» По поводу Аллочкиных умственных способностей было все ясно. Но Гриша повеселел и даже приосанился. «Неужели такой дурак? – с ужасом думала мать. – Просто павлин самодовольный! И одеколонится так, что тошнить начинает». А Олечка, казалось, ничего не замечала, даже повеселела вроде. Пальто красное купила, стрижку короткую сделала, да еще и в рыжий цвет перекрасилась. Напевала что-то, когда у зеркала, высунув язык, ресницы красила.
С подружкой то в кино пойдет, то в кафе. Раньше с мужем, теперь с подружкой. А что делать, если муж возвращается к ночи? Сидеть у окна и лить слезы? Молодая ведь женщина, и слава богу, что так. Нашла выход, чтобы не сойти с ума. А что дальше будет? Елена Степановна совсем потеряла покой. Со сватьей своей не делилась – та сердечница, слабая такая, нервная.
Что может делать в таких случаях бедная мать? А ничего! Только ждать и терпеть. Смотреть со слезами на то, как разваливается прекрасная и дружная семья, как отдаляются друг от друга два родных человека. И Олечку, почти дочку, было жалко. И сына любимого. Всех жалко. И сватью, и себя. А самое глупое и ужасное – что все бессильны и никто ничего поделать не может. Или – не хочет. Спать Елена Степановна перестала. Совсем. Глотала успокоительные и прислушивалась к звукам в соседней комнате. Было тихо. И это пугало еще больше.
